Литмир - Электронная Библиотека
A
A
Конец третьей книги

Перевод Н. Головко.

О РЕВОЛЮЦИИ, О ПАРТИИ, О НАРОДЕ

Роману «Артем Гармаш» суждено было стать последней книгой большого украинского писателя Андрея Васильевича Головко (1897—1972). Он работал над ней долгие годы, так и не успев полностью завершить свой широкий замысел. Для автора она в самом деле была произведением итоговым, в котором он как бы сводил воедино и размещал на новом эпическом пространстве все главные идейно-тематические направления своего предшествующего творчества.

Имя Андрея Головко стало популярным среди читателей Советской Украины, а затем и всей нашей страны в середине 20-х годов. Незабываемы — уже для нескольких поколений — его рассказы о детях, чья сознательная жизнь начиналась в годы гражданской войны, борьбы с интервентами, голода и разрухи. Было в этих рассказах — «Пилипко», «Красный платочек», «Товарищи», давно уже ставших хрестоматийными, — такое органическое сочетание суровой правды с поэзией светлых, по-своему героических детских характеров, что они, эти произведения, сразу же нашли взволнованный читательский отклик. По ближайшей ассоциации вспоминаются «Ташкент — город хлебный» А. Неверова, некоторые повести и рассказы Л. Сейфуллиной, М. Шолохова («Нахаленок» в «Донских рассказах») и других писателей — с образами юных героев, вопреки всем испытаниям и бедам, выпавшим на их долю, здесь связывались самые светлые, самые нежные гуманистические мотивы, связывалась глубокая вера в конечную победу идеалов социалистической революции.

Выходец из села, крестьянский сын, Головко в своих первых книгах редко выходил за пределы деревенской тематики. Стоит подчеркнуть, однако, что это вовсе не означало какой-либо суженности идейного кругозора писателя: с первых же литературных шагов он резко отделил себя от любых воздыхателей по «истовости» и «благости» патриархальной деревни, бывшей якобы исконной хранительницей нерушимых «национальных устоев»; решительно неприемлемым было для него и натуралистически беспросветное живописание всяческих «стихийных» дикостей, темноты и собственнических страстей, от чего также не были свободны иные книги о деревне тех лет. «Летосчисление» того украинского села, изображению которого посвятил себя писатель, начинается, по существу, с Октября 1917 года, и он — убежденный художник его передовых, революционных сил, чуткий выразитель дум и настроений его бедняцких слоев, увидевших своего надежного друга и руководителя в лице победоносного рабочего класса. «Старший брат, городской пролетариат, подсобит», — скажет позже, в «Артеме Гармаше», помещичий батрак, когда возникнет вопрос, как вести «революционное дело» в деревне, освобождающейся от барской и кулацкой кабалы.

Головко — писатель ясно выраженной социальной темы. Четкость идейного, классового анализа характерна уже для первой его повести, в духе нового времени названной «Красным романом» (1922). Две человеческие судьбы — два социально-психологических типа. Крестьянин, батрак, ставший в школе войны и революции сознательным борцом, — и его сверстник, такой же бедняк, однако надолго завороженный мечтой о собственном «хуторке», которая и приводит его к тяжелым, едва ли не фатальным жизненным ошибкам… Манера писателя еще не выработана, повествование дробится на бесконечные фрагменты, нередко лирико-символического или патетического характера, но авторские оценки и «приговоры» над изображаемыми явлениями не оставляют никаких сомнений. Как, например, в сценке, где рассказывается о попытках буржуазных националистов (дело происходит после февраля 1917 года) сагитировать солдатскую массу. «Украина будет свободной и самостийной», — соловьем заливается прапорщик Петленко. И тут же слышится ответ: «А кирпича нажгли для китайской стены?» — кто-то засмеялся из другого угла». Примечательны размышления главного героя о том, что избавители трудового народа придут «не в малиновых жупанах и не в сафьяновых сапогах, не с саблями, украшенными самоцветами, нет. А в дырявых серых шинелях, в блузах, измазанных сажей, с винтовками в мозолистых руках. Придем мы сами к себе и освободим себя…»

В ранних повестях Андрея Головко — «Пасынки степей», «Зеленые сердцем» — так же, как и в продолжающейся серии рассказов о детях («Девочка с дороги», «Инженеры», «Дети вдовы»), особо примечательно пытливое, любовное внимание автора к тому, что В. И. Ленин назвал «ростками нового» в жизни народа, только что сбросившего ярмо капиталистов и помещиков. Недавние батраки, незаможные селяне создают в бывшей помещичьей экономии коммуну, открывая этим для села перспективу будущего коллективного хозяйствования, когда «как море степь разольется» и человек своим умом сумеет «природу напрячь на себя» («Пасынки степей»). «Зеленое сердцем» студенчество из бедняцкой молодежи постигает премудрости наук на педкурсах имени Сковороды, всей душой приобщаясь к новым законам жизни — классовой сознательности и крепкому товариществу. В обеих повестях немало точных деталей, колоритных сцен, живо передающих атмосферу времени, а еще больше, быть может, лиризма, чуждого всякой декламационности, сдержанного, искреннего, чуть песенного, — явственно ощущаешь, как любит писатель своих героев, как поэтически утверждает добрые перемены в их жизни и в их сознании. А главное — как он сливается с ними в непоколебимой вере в счастливое социалистическое будущее.

В последующей книге А. Головко — знаменитом романе «Бурьян», ставшем одним из классических произведений украинской советской прозы, — этот юношеский лиризм уступает место полнокровному реалистическому изображению характеров и обстоятельств, хотя, разумеется, и не исчезает полностью с палитры художника.

«Бурьян» был социальным романом, поднимавшим острую современную тему и вносившим в ее решение ту идейную и художественную масштабность, которая уже была «на повестке дня» молодой советской прозы тех лет. Жизненные обстоятельства, изображенные писателем, можно назвать в известной степени локальными: глухое, темное село в первые годы нэпа, засилье кулаков, чью «линию» проводит перерожденец, засевший в сельсовете, растерянность и запуганность многих честных тружеников. Подобные ситуации в то время встречались, хоть и не были, естественно, распространенными. Тем более убедительна сила художественной типизации, с которой Головко изображает тогдашнюю действительность, выведя на первый план человека послеоктябрьской деревни — борца за ленинское дело Давида Мотузку. Образ этого героя, смело вышедшего на бой с опасным врагом и сумевшего личным примером показать крестьянам, каким является и должен быть настоящий коммунист, человек партии, стал принципиальным успехом не только автора романа, но и всей украинской советской литературы. Недаром уже после журнальной публикации роман «Бурьян» приобрел себе поистине массового читателя — до сих пор это популярнейшая из книг украинских литераторов, написанных в 20-х годах.

Удивительно жив, полон глубокой правды и душевного обаяния этот образ и для людей нашего времени. Верность идеям партии, верность мечте о «целом мире новом», о котором «века лишь грезили», которого «еще нигде не бывало», — органическая черта его характера, ограненного партизанской борьбой, службой в Красной Армии, вступлением в партию, участием в боях с басмачеством. На новом фронте — в труднейшей политической борьбе с кулачеством и его пособниками — Давид становится вожаком и организатором бедняцкой массы. Важно заметить, что он нигде и ни в чем не «приподнят» искусственно, не вознесен над этой самой массой, чьим сыном по плоти и духу является. Наоборот, кровная связь с ней, умение выделиться среди односельчан своей большевистской убежденностью, силой духа и личным примером становятся зримой основой его конечной победы в той жестокой схватке, которая разыгралась в одном «темном и мутном» селе на Украине. Перед нами — убедительное воплощение поистине нового народного характера, сформированного революцией, идеями партии. И это характер ясный, цельный, привлекательный, в своих «общественных» и в «личных» гранях. Достаточно вспомнить — кроме всего, что мы узнаем о Давиде как о стойком борце, вожаке обуховской бедноты, — его нравственную чистоту в отношениях с женщинами, Марией и Зинькой, или же наивно восхищенную характеристику, которую дает его житейской скромности дядька Гордей: «И хоть коммунист (а единственным коммунистом, которого до сих пор знали в селе, был продавшийся кулакам Матюха. — Л. Н.), а в старой шинели, а гимнастерку суконную продал да купил сапоги брату — в школу теперь ходит».

186
{"b":"849253","o":1}