— Какая заповедь? — ничего не понимая, спросил Артем.

— Десятая. «Не пожелай жены ближнего своего, ни вола его, ни осла…» Так вот мы… Оно хоть и законно все. А как же! По решению сельского схода! Но все же… Так вот мы и решили — на ярмарке обменять. Пускай похуже будет, да только бы не из своей экономии. Не так глаза мозолить будет. И людям, да и себе! Так я объяснил, братцы?

Из ворот выехал Данило Корж. Ветробалчане преграждали путь. Крикнул, чтобы проехали или хотя бы свернули в сторону.

— Еще наговоритесь: полдня езды.

Пока на гору выехали, Артем в сани не садился. Шел рядом, иногда подталкивая их вместе с Данилом. И уж только на горе, когда кони передохнули малость и Корж подал команду садиться, Артем сел, тяжело вздохнул при этом. Данило, трогаясь с места, сказал:

— Э, парень, в жизни еще будет всего. Это еще только начало. Сам знаешь, лес рубят — щенки летят!

— Да я не об этом думаю сейчас! — ответил Артем. — О себе! Не то я, пожалуй, делаю сейчас, что надо.

— Не то? Так, может, остановиться?

— Кабы я знал! А то будто задача — не так уж и трудна, но в условии не все сказано. Вот и решай!

— Ну, а ежели так, то нечего голову ломать зря! — сказал Данило. И, помолчав, — наверно-таки догадался, о чем речь, — закончил поучительно: — И вообще заруби себе, парень, на носу: случаются в жизни «задачки» такие, что один только выход: на судьбу положиться.

— Э, нет, дядя Данило! Это мне не подходит! — ответил Артем убежденно. — Еще мальчонкой, помню, никогда не играл в орел-решку. И дурнями считал тех, которые играли. А уж теперь и подавно!..

Как раз таким и представлял себе Артем это небольшое село Поповку из рассказов Христи. По обеим сторонам большака тянулись два ряда хат. Были всякие. Но большинство убогие. Где-то здесь среди них и ее хата. Может, и узнал бы, так как помнил, что рядом с ней богатая усадьба кулака. Но таких усадеб было две с обеих сторон. Без расспросов не обойтись.

Поэтому Артем и попросил Данила Коржа остановиться возле лавки, сразу же при въезде.

— Вот тут я и разузнаю. Тут вас, дядя Данило, и поджидать буду завтра. Когда вы думаете примерно?

— Да уж никак не позже обедней поры. Чтобы хоть в Ветровую Балку добраться к вечеру.

Так они и договорились. И Данило Корж поехал дальше большаком, а Артем зашел в лавку. Хотел к бабушкиным гостинцам добавить еще Васильку конфет, что ли. Да и запас табака пополнить.

В лавке народу было немного. Кроме нескольких мужиков-завсегдатаев, пришедших на посиделки и занятых разговором, возле прилавка стояли три женщины, покупали что-то. Когда хлопнула дверь, и Артем зашел в лавку, все оглянулись. Только одна из женщин, по-городскому одетая, в шубке (хоть и на рыбьем меху, видать, но аккуратно, не деревенским портным сшитой), в сером шерстяном пушистом платке, даже не шелохнулась.

Артем подошел к прилавку.

— Махорочки? Есть, есть. Свеженькая! — заулыбался вкрадчиво продавец. — Вот только молодке отпущу. — Затем к покупательнице: — Так сколько тебе пряников? Фунт? Два?

— Хватит и фунта, — сказала женщина в шубке удивительно знакомым и несказанно милым Артему голосом.

— К выздоровлению, значит, дело идет? — спросила одна из женщин.

— Да уж, если сам есть попросил!.. — заметил продавец.

— Сам! — сказала женщина в шубке. — Только глаза раскрыл нынче, да и говорит: «Так бы я, мама, пряничек сладенький погрыз бы».

Она стояла в профиль к Артему. Ну конечно же Христя! И хоть Артем, оторопелый от такой неожиданности, даже не дышал, разве что губы одни беззвучно пошевелились, — она вдруг встревоженно повернулась к нему. И, видно, не совсем узнала. Сразу же и отвернулась. Но тревога не проходила. Это было заметно по ней. И вот снова, на этот раз уже осторожно, словно бы целиком занятая тем, что поправляла платок на голове, она искоса взглянула на него и встретилась глазами с его напряженным, горячим взглядом. Потрясенная и растерянная, она прижала руку к груди, бросилась к выходу. Что-то крикнул ей вслед продавец, — о пряниках, верно, — даже не оглянулась. Следом за ней вышел и Артем.

Догнал он Христю шагов за полсотни от лавки. Шла быстро посреди улицы, по наезженной дороге. Поравнявшись с нею, поздоровался на ходу, сам крайне удивляясь тому, как легко и непринужденно сказал эти два слова: «Здравствуй, Христя!» Ведь ни одним словом еще не обменялся с ней. Но сама эта нежная материнская улыбка ее, когда говорила про своего Василька, словно бы опровергла уже предвзятое мнение Артема о ней, которое сложилось с тех пор, как они расстались.

Но женщина, как видно, не почувствовала его искренности или, может быть, не смогла справиться со своим волнением. Шла молча и только после длительной паузы ответила на приветствие с горькой иронией:

— Здравствуй, коли не шутишь!

— Почему ты бежишь от меня? Не бойся! Я тебе худого ничего не сделаю.

— А я не боюсь. Это просто от неожиданности. В самом деле, — только теперь повернулась к нему лицом, — как это ты в нашу Поповку попал? Я думала, ты даже не запомнил, как оно называется, село-то наше. Когда я говорила тебе о нем тогда… Однако какую я чепуху мелю! Если бы не запомнил, то как бы ты мог переписываться с Варварой!

«Ах, вот оно что!» — подумал Артем и ответил:

— А что мне было делать, Христя, если ты на все мои письма даже полсловом не ответила?

— И много ты их мне написал?

— Три письма за два месяца.

Христя пристально посмотрела на него. Одну минуту колебалась. Но затем поборола-таки соблазн поверить ему.

— Ищи другую дуру. Меня больше не обманешь! — И отвернулась.

— Ну, ты меня немного знаешь: не умею ни божиться, ни креститься. Сказал — и все. А дальше твое дело: хочешь — верь, хочешь — не верь.

Как видно, это на Христю произвело впечатление. Помолчав, она вдруг остановилась.

— Ну, хорошо, а почему же я не получала их? Ни одного! Варвара получала, а я нет — почему?

— Наверно, потому, что терпения у тебя не хватило. Как ты, бедняжка, и ту одну ночь дома переспала. А утром — поскорей в город!

— О, ты даже это знаешь!

— А то как же! И знаю, что вскорости — как это, бишь, Варвара писала мне? «И уж спуталась со своим дьяком. Недавно приезжал с ее дядей в село, хату выкупил для своей тещи».

— «Для тещи»! А будь же ты проклята!

Она повернулась, чтоб идти, но шла теперь медленно, словно бы согнувшись под невидимой тяжестью. Пройдя немного, сошла с дороги и наискосок, через обочину, без тропинки, время от времени проваливаясь в глубоком снегу, вышла на стежку, вившуюся вдоль плетней. И тут, возле своих ворот, остановилась. Минутку стояла молча, затем спросила:

— Ну, а что она тебе еще обо мне писала?

— Ничего такого больше, — ответил Артем. — Да мне и этого было достаточно. Насилу выдыхал!

— И ты поверил, Артем, что я способна на такое! — впервые за все время назвала его по имени и взглянула на него с упреком. — А ведь я только через год потом вышла замуж. Однако, чем я лучше тебя? Разве я не поверила, что ты способен на такое — обманул, оставил с ребенком и след после себя замел!.. Но не возьму в толк все же: пускай бы одно письмо пропало, но чтобы все до единого? А что же ты писал? Хоть теперь скажи.

Артем пересказал ей, стараясь быть по возможности точным, содержание своего первого письма (остальные два были, по сути, повторением). Писал осторожно, боясь перехвата письма, о своих злоключениях с того дня, как расстались. О том, что в Николаеве не удалось поступить на завод, но что родственник Петра все же помог кое в чем. Понятнее писать нельзя было: о липовом паспорте шла речь, с которым потом он и устроился в Херсоне грузчиком на элеваторе. Давал свой адрес — на почтовое отделение до востребования, на такую-то фамилию, не на свою. Очень просил написать о себе немедля — как доехала тогда, как дома живется.

Христя и дыхание затаила, слушая Артема. Закусив губу, едва сдерживалась, пока пересказывал письмо, а потом, обессиленная, склонилась над плетнем и горько заплакала. Артем успокаивал: не надо убиваться, не поможешь этим теперь.