— Ну что ж, спать так спать! — сказал Артем.

— Отведи его, Влас, в дом. А я сейчас постель принесу.

— Нет, я на дворе. Есть же сено. Но погоди, — уже поднявшись, вспомнил. — Ведь ты не договорил, чем закончилась та история с юнкером-контрой, генеральским сынком.

— Обошлось! — с явной неохотой ответил Влас.

— Ничегошеньки ему не сталось, — добавила Горпина. — На даче с родителями нынче в Князевке, у Галагана.

— А почему не в своем имении?

— Лесовиков боятся, — весело сказала Горпина и зашла в дворницкую.

— Наездами только бывают старый барин и молодой. Не Вовка, а тот, старший, что с Дона приехал недавно, — по дороге к конюшне рассказывал Влас. — Да и то только засветло. А на ночь — в Князевку.

Из конюшни они взяли по охапке сена, и Артем неподалеку от брички, просто на спорыше, расстелил его. А Горпина принесла рядно и подушку. И сразу же ушла, не желая мешать Артему уснуть. Хотел и Влас идти, но Артем задержал его:

— Погоди, ты же еще не окончил про Теличку. Где он сейчас?

— А где ж ему быть, извергу? — Влас, как опытный рассказчик, сделал паузу и, усевшись на траву возле Артема, сказал с напускным равнодушием: — Служит приказчиком у Погорелова. В имении, в Ветровой Балке.

Артем не поверил:

— Ты что, шутишь?

— Ну да, как раз мне до шуток! И не кто другой, именно сам барчук настоял на этом. Вот какой дурацкий каламбур получился.

— Ничего не понимаю, — признался Артем.

Тогда Влас и рассказал ему, как это случилось, — со слов того же барчука Вовки.

Через два-три дня после того, как немцы заняли Славгород, приехал и он, Вовка, в город с управляющим. Цел и невредим. И даже, на удивление всем домочадцам, которым Влас еще тогда, в январе, подробно рассказывал об отчаянном настроении барчука во время его неосторожной вылазки в имение из своего убежища, не имел вида человека, испытывавшего на протяжении двух месяцев тяжелые лишения. В связи с этим генерал даже упрекнул Власа за то, что тот в свое время сгустил краски. И Влас вынужден был обратиться за поддержкой к самому же Вовке, чтобы защитить свое доброе имя и не стать лжецом перед генералом. При всех домочадцах, на этот раз пренебрегая всякой осторожностью, — в январе об этом факте сообщил только генералу наедине, — спросил паныча, зажила ли рука, что тогда пытался перерезать вену. И Вовке ничего больше не оставалось, как рассказать о страшных первых двух неделях в школе. Вот тогда и расшатались вконец нервочки. Особенно жутко было после той самой вылазки, потому что на следующий же день встревоженная учительница сказала ему об аресте Власа. С тех пор и сидел две недели как на пороховой бочке: выдаст или не выдаст? Днем в ее комнате взаперти, а ночью, после того, как просвитяне расходились после спевки или репетиции, — в классе. Бывало, всю ночь не приляжет на свою раскладушку. Как обреченный, просидит в темноте на парте «на Камчатке», прислушиваясь к каждому шороху. Неизвестно, до чего бы дошло, какую неврастению, а может, и того похуже нажил бы себе, если бы та же учительница не нашла выход. Как раз в то время она крутила роман с председателем «Просвиты». Простой деревенский парень, правда, парень бравый. На что уж Теличка, начальник милиции, и то заискивал перед ним, набивался в приятели. Вот с этим парнем учительница и познакомила его. С тех пор и началась для Вовки не жизнь, а масленица. В первый же вечер, после ужина втроем — и по рюмке выпили по случаю знакомства — как упал на свою раскладушку, так утром учительница едва разбудила, чуть школьники не застукали в классе. Так и пошло дальше: отсыпался за прошлые бессонные ночи. Только и просыпался, чтобы поесть. Ну, и, конечно, поправился. А в здоровом теле — здоровый дух, — перешел на шутливый тон Вовка. Еще недавно разве выдержали бы нервы такое испытание, как неожиданная встреча с Теличкой! Выдержали, даже без особого напряжения.

На этом Влас прервал рассказ и попросил закурить. Потом уж и цигарку свернул, а все молчал, пока Артем не вернул его к рассказу, спросив, где же они встретились.

Да там же, в школе. После спевки или репетиции входит учительница в комнату и ведет своего полюбовника, а с ним и Теличку. Екнуло сердце, но не успел, мол, даже испугаться. Не дал Антошка: едва не бросился обниматься. «Как же вам, Вова, живется здесь? С каких пор уже хотел проведать, да остерегался, чтобы как-нибудь не открылось». А знал, дескать, с самого начала от Диденко, что он здесь скрывается. «Так почему же ты Власа арестовал?» — «Вынужден был. После того как Верка донесла и уже слух пошел по селу».

— Вот оно что! — вырвалось у Артема. — Стало быть, чтоб замести следы, не остановился даже…

— И ты попался на эту удочку, — не дал договорить Влас. — А я думал, что ты башковитее, хлопец. Брехня же все это. Ничего он не знал до последнего времени. Уже когда немцы к Днепру стали подходить, вот тогда и завертелся хитрый лис. Бежать с красными не имел, знать, намерения, но и оставаться не выпадало ему. Вот приятель тот самый, Грицько Саранчук, полюбовник учительницы, и пригодился ему: свел с барчуком. Ну, а барчук на радостях, а может, и со страху, чего только не насулил ему: что и перед немцами заступится, и отца уговорит. «Приказчиком хочешь — будешь приказчиком». И сдержал свое слово.

— А как же они потом в глаза тебе смотрели?

— А вот так и смотрели. Как с гуся вода! — ответил Влас. Помолчал немного и продолжал: — Ну, с барчука что взять — молод. А то ж и старый дал себя вокруг пальца обвести, поверил Теличке. А там уж напрямки дошел до того, что чуть ли не меня самого виноватым во всем признал.

— О, даже так?

— Встретились как-то во дворе… Я работал уже дворником у Галагана, в дом не очень вхож был, разве что во дворе встретимся. Откозыряю: «Здравия желаю!» — а он молча кивнет головой и, насупленный, пройдет мимо. И никак в толк не возьму, что за причина. Наконец выяснилось. Встретил как-то во дворе меня — да ни с того ни с сего: «Вот тебе, Влас, червонец, как раз на два зуба. И не свети, ради бога, своей щербиной!» А я не взял. Отговорился невеселой шуткой: «Покорно благодарю, ваше превосходительство. Но хватит с меня и одного раза. А то, гляди, вторично выбьет зубы. На этот раз уж ради золота». Смотрю, а мой генерал еще больше насупился. Глянул сердито на меня своими зеньками: «Ну и злопамятный же ты, Влас! Никогда не думал. Не буду оправдывать Антошку, может, и переборщил тогда малость с тобой, но нужно и в его положение войти: вынужден был. Пошла огласка по селу. А откуда? Верка донесла ему да и еще, наверно, кому-нибудь сказала. А откуда узнала Верка? Ты же растабарывал с Вовой целый вечер. И, наверно, во весь голос. Теперь видишь, садовая голова, что сам виноват во всем».

— Вот же сука! — возмутился Артем. — Ну не прав был я, когда говорил, что мало они нужников чистили?!

В собачьей будке цепной пес вдруг зарычал.

— Управляющий идет, — сказал Влас. — Не собака, а чудо природы: за два квартала нюхом чует. Пойду открою калитку. — Но прежде чем встать на ноги, обратился к Артему: — Но все это я рассказал тебе не для того, чтобы пожаловаться. А чтоб предостеречь. Собираешься в кучера к Галагану. Как бы ты не напоролся на них. Что один, что другой. И генерала ты тогда в людской до точки кипения довел. И Теличку. Рассказывала Груня, сама слышала, как грозился отплатить за то, что на людях раклом да вышибалой обозвал его.

— Было такое. Спасибо, Потапович, что предупредил.

Возле дворницкой звякнул звонок. Влас легко вскочил на ноги, кинул Артему: «Спи!» — и к воротам.

Идя от калитки, управитель сердито отчитывал Власа. Но разобрать за что, Артем не мог. И уже только когда подошли ближе и стало лучше слышно, Артем понял, что речь шла о нем.

— Да на черта он мне сдался! — приглушенно гремел незнакомый бас. — Сами, что ли, без кучера не доедем!

И они зашли через веранду в дом.

Артем закурил и стал ждать, когда выйдет Влас, чтобы расспросить. А Влас, как видно, и сам хотел что-то сказать ему, не пошел сразу в дворницкую, а, заметив огонек цигарки, подошел к Артему.