Сегодняшняя встреча с Саранчуком действительно очень взбудоражила Павла. Но дело здесь было не в политике, на которую он сейчас напирал. Когда Грицько зашел сегодня к нему в редакцию, у Диденко в первый миг даже дух захватило. Потом хоть и оправился как будто, расспрашивал, рассказывал, но мысли все-таки путались в голове, и разгоряченное воображение рисовало ему картину встречи Ориси с Грицьком. Правда, он не сомневался, что у них еще не было никаких определенных отношений, но знал, что единственный, кто стоял на его дороге, кого девушка с волнением и нетерпением ждала с войны, был не кто иной, как Грицько Саранчук.

— А ты давай его нам в курень, — после паузы отозвался Чумак. — Перевоспитаем.

— Да, так он и пойдет! И слушать не захочет. Домой — и конец! Просил хоть до завтра остаться, чтобы вместе ехать, и то не захотел.

Он наспех допил кофе и, даже не ожидая, пока гость закончит, первым поднялся из-за стола.

В кабинете вынул из шкафа выходной костюм. Стал переодеваться. Чумак тем временем взял со стола корректуру и начал просматривать.

В передней звякнул звонок. Потом пробежала Даша. Оба, Диденко и Чумак, прислушались к шороху в передней, — по-видимому, какая-то женщина.

— О, Женя! — воскликнула хозяйка. — Заходите!

— Да я на минутку, — грудным голосом сказала гостья. — Если разрешите, то и раздеваться не буду.

Слышно было, как сняла боты.

Чумак молча взглянул на Павла и вопросительно кивнул головой на дверь. Диденко ответил очень неохотно:

— Да… есть тут у нас. Работает в книжном магазине. Гетерочка такая… Да ты знаешь ее — Ивга Мокроус.

Чумак и в самом деле знал ее, еще когда был гимназистом.

— Почему ж ты так непочтительно отзываешься о ней? Без пяти минут родственница тебе, можно сказать. — Павло промолчал. — Что она, и до сих пор с Галаганом?

— Не знаю. Не интересуюсь, — равнодушно ответил Павло и нырнул головой в накрахмаленную сорочку. Однако хоть и не интересовался, но после длинной паузы, уже перед зеркалом вывязывая галстук, сам продолжил разговор на эту тему: — На черта ей теперь Галаган! Разве нет помоложе? А с Галагана ей достаточно и ренты. Прижила ведь от него ребенка, ну и доит теперь старого дурака.

— А тебе чужого добра жаль? Ах, да, я и забыл… — И осекся, но было уже поздно.

Павло побледнел, даже на фоне белоснежной сорочки это отчетливо было заметно. Руки у него дрожали, никак не мог завязать галстук; в сердцах выругался, рванул его и начал вывязывать заново.

«И к чему было!» — корил уже себя Чумак. Он рассеянно перелистывал корректуру, не зная, как загладить свою бестактность. Наконец надумал:

— А знаешь, Павлуша, неплохо. Ей-право, хорошая лирика. Прямо-таки второй Олесь!

Павло, уже одетый — в черном хорошо сшитом костюме, в накрахмаленном воротничке, — не сразу откликнулся на слова Чумака. Пригладив волосы, повернулся перед зеркалом и лишь тогда, разглядывая себя еще сбоку, промолвил с горькой усмешкой:

— Э! Какой там из меня лирик! Прасол ведь я. Как же иначе понять твой намек на Галаганово добро?

Тут Чумак совсем опешил:

— Вот ей-богу… Шуток не понимаешь. Ну, прости.

— За что? — изобразив крайнее удивление, пожал плечами Павло. — Наоборот. Я весьма тебе благодарен. Ведь мне самому никогда и в голову бы не пришло, что мои намерения относительно Людмилы можно и так истолковать. Какой абсурд! Да еще в нынешнее время!

Когда одевались в передней, из гостиной появилась Ивга Семеновна. Поздоровались, а затем вместе вышли на улицу. Идти им было в разные стороны, поэтому, спустившись с крыльца, сразу распрощались. Но не успели Диденко с Чумаком и двух шагов ступить, как вдруг Ивга Семеновна окликнула:

— Павло Макарович! На минутку!

Диденко подошел к ней.

Ивга Семеновна, словно сейчас только вспомнив, сказала:

— Кстати, земляка своего видели?

— Земляка? — не сразу сообразил Павло. — А, из Ветровой Балки! — Пристально взглянул на женщину и тотчас же по напряженному выражению ее лица понял, что спросила она неспроста, что ради этого, верно, и домой к нему забежала. «Вот оно что!» И ответил уже мягче: — А как же, видел. Спасибо, что направили.

— Очень занятный парубок, — после паузы сказала Ивга Семеновна и поспешила добавить: — Если бы вы видели, с какой жадностью накинулся он на книги! И знаете, что я подумала? Как у вас дела с курсами для председателей сельскохозяйственной кооперации?

— На днях открываем.

Женщина явно обрадовалась:

— Вот и чудесно! Непременно нужно его уговорить поступить на эти курсы.

— Но где его найти? Он же уехал домой.

Уехал все-таки? Ивга Семеновна даже губу закусила, лицо ее вспыхнуло. Чтобы скрыть это от Диденко, она наклонила голову и медленно отошла от крыльца.

Павло пошел рядом.

— Но я завтра увижусь с ним.

— Как же это? — остановилась женщина.

— Тоже еду в село…

Чумак уже минут десять стоял на углу, сердито поглядывал на Диденко, который с Ивгой Семеновной прохаживался взад и вперед перед крыльцом, будто искал что-то на тротуаре. И когда Павло наконец вернулся к нему, спросил, нахмурившись:

— Что вы там потеряли?

Павло не ответил. Торопливо взглянул на часы и крикнул веренице извозчиков, которые стояли тут же на углу:

— Ванька!

И, уже только садясь в сани рядом с Чумаком, засмеялся ему в ответ.

— Не потеряли, Корнюша, а, кажется, нашли. — Потом закутал ноги полостью и небрежно, как будто ему каждый день приходилось это делать, кинул в спину извозчику: — Дворянская. Галаган.

Диденко растерянно пожал плечами, снова нажал кнопку звонка и прислушался. Дом молчал, как нежилой. А может быть, звонок испорчен? И уже хотел было постучать в дверь, но догадался вдруг: «Ну, ясно ж, никаких следов на крыльце, и даже щели дверей забиты снегом, — значит, не пользуются сейчас этим ходом».

Он спустился с крыльца, подошел к воротам и толкнул калитку. Тоже закрыто. Но слышно было, что во дворе кто-то лопатой откидывал снег, и раздавались удары топора. Павло взялся за железное кольцо и постучал им в калитку. Целая свора собак бросилась к воротам. Немного спустя за калиткой заскрипели по снегу шаги.

— Кто там?

— К Леониду Павловичу.

Дворник открыл калитку.

— Вот там, у сарая. Да идите, они не тронут.

«Фу, как глупо получается! — раздраженно подумал Павло, едва сдерживая себя, чтобы не оглянуться на собак. — Хоть бы Людмила не увидела!»

Возле сарая Галаган колол дрова. А кучер Кузьма складывал поленья в аккуратные штабеля. Диденко поздоровался. Но хозяин будто и не заметил. Доколол полено и только тогда выпрямился и взглянул.

— А! Мое почтение! — Он вонзил топор в чурбан и вынул портсигар. — Как видите, молодой человек, помещик Галаган не теряет времени. Пока вы с мужиками обуете его в лапти (или как там, у этого Коцюбинского?) да в три шеи выгоните из имения, он уже и новой профессией овладеет. Говоришь, Кузьма, не пропадем?

— Ни за что на свете! — весело откликнулся Кузьма. — Сыты, напоены будем, и нос в табаке!

— Слыхали?

— Нет, я думаю, — сдержанно усмехнулся Павло, — что ко всему этому будет еще кое-что. Скажем, тот же Карлсбад или Баден-Баден.

— Вы так думаете? Благодарю за моральную поддержку, — чуть нахмурился Галаган. Он уловил в Диденковых словах не только желание сделать ему приятное, но и намек на его тучность.

— А это само собой! — сказал Кузьма, засунул за пояс рукавицы и, потирая руки, попросил: — Леонид Павлович, дозвольте цигарочку.

Галаган, уже закуривший, открыл портсигар и протянул его Кузьме, а потом Диденко:

— Вы тоже, кажется, курите? Прошу!

— Нет, мерси, не курю на морозе.

Но по выражению его лица Галаган разгадал настоящую причину отказа. «Ишь ты, с гонором!» Молча спрятал портсигар и тут же перешел на деловой тон:

— Вы, очевидно, по делу ко мне?

— Да, по делу, которое, насколько я мог понять, не может вас не интересовать. Получил письмо из Киева, от дяди Саввы.