В аллее вершины вековых лип почти сплетались над головой, и здесь всегда было сумеречно. Поэтому хлопцы не сразу узнали в группе людей, шедших навстречу, управляющего имением и уполномоченного из уездного продовольственного комитета, который еще с лета часто наведывался в Ветровую Балку. Между ними шел полный человек в бекеше, серой каракулевой папахе и в белых валенках.

— Погорелов? — негромко спросил Артем Тымиша.

— Он самый.

Немного позади шел денщик Влас.

— Понесло нас сюда! — недовольно сказал Тымиш.

— А что?

— Да оно и ничего, ну, а… — замялся Тымиш. — Здороваться или не здороваться? С одной стороны, старый человек, а с другой — помещик. Да еще и генерал. Значит, контра!

— Проблема! — усмехнулся Артем, но, к своему удивлению, почувствовал и сам какое-то беспокойство от этого. Даже рассердился, и в первую очередь, конечно, на себя.

— Давай остановимся, вроде как закурить, — нашел выход Тымиш.

Они сошли с протоптанной в глубоком снегу тропки немного в сторону, повернулись к аллее спинами, и Тымиш вынул кисет. Свернув цигарки Артему и себе, стал чиркать зажигалкой. То ли не было в ней бензину или по другой какой причине, но, как ни старался Тымиш, все было напрасно. И как раз в это время группа поравнялась с ними.

— Влас, ты что, не видишь? — вдруг прозвучал бас Погорелова. — Дай людям прикурить.

Влас подошел к ним ближе, затиснул меж коленями складной стульчик, который нес в руке, и, чиркнув спичкой, дал прикурить обоим.

Хлопцы вежливо поблагодарили.

— Вы не ко мне? — спросил Погорелов, сразу снимая «проблему» приветствия.

— Нет, мы не к вам, — ответил Артем. И хотел было идти, но вдруг передумал. Не каждый день, особенно теперь, попадаются помещики. А тут еще и свой. Почему бы не воспользоваться случаем, не разглядеть поближе? И, чтобы завязать разговор, спросил: — А по какому же делу, как вы думаете, господин Погорелов, могли бы мы к вам?

— Ну… не знаю, — немного запнувшись, коротко ответил Погорелов. Чувствовалось, что этот вопрос испортил ему настроение. Но, как видно, и он решил использовать возможность, чтобы пополнить свой довольно-таки ограниченный запас сельских впечатлений и наблюдений. И после короткой паузы продолжал: — А впрочем, вы имеете основание, молодой человек. — По какому-то незаметному знаку Влас подставил стульчик, и Погорелов сел. — Что за дела могут быть у реальных, живых людей с бесплотным призраком?! Очевидно, именно так вы воспринимаете меня? Бродит по парку призрак помещика Погорелова.

— Нет, не совсем так, — усмехнулся Артем. — Во-первых, сколько мне ни приходилось иметь дело с призраками…

— А все же приходилось?

— Изредка. По книжкам. Все они, правда, тоже водились больше по таким запущенным паркам, в нежилых домах. Но куда больше, нежели вы, любили одиночество. Обходились, как правило, без денщиков и лакеев.

— Вот оно что!

— Это мелочь, конечно. Есть причины поважнее, которые мешают вам стать призраком.

— А что же это за причины? — уже с интересом посмотрел Погорелов на этого немного странного солдата, странного уже по внешнему виду: зимой шинель внакидку, поза дисциплинированного строевика — и вместе с тем облик исполнен чувства собственного достоинства. И даже маленькая задержка с ответом не показалась ему признаком нерешительности. Видно, просто подыскивал слова, чтобы наиболее точно выразить мысль. — Так какие же причины? — повторил вопрос Погорелов.

— Причины в вашем характере. Слишком настойчивый вы человек.

— Не понимаю.

— Обеими руками хватаетесь за всякую возможность, чтобы остаться и впредь помещиком. Стало быть, и впредь эксплуатировать народ.

— Глупое слово! — отмахнулся рукой Погорелов. — Так можно сказать, что и голова эксплуатирует руки и ноги. А она только координирует движения этих самых конечностей.

— Ну, это старая песня! — сказал Артем. — Так вы, значит, имеете намерение «координировать» движения чьих-то верхних конечностей хотя бы на двухстах десятинах вместо тысячи? Таковы, кажется, ваши намерения на ближайшее время — попробовать вести хозяйство на двухстах десятинах?

— А хотя бы и так! Разве это намерение противоречит закону?

— На эти законы вы не очень полагайтесь. Могут подвести вас под монастырь!

— А кто вы такой, собственно? — неожиданно вмешался в разговор юнец в романовском полушубке и в студенческой фуражке. — И что за тон!

— А вы кто такой? — повернул к нему голову Артем. — В таких случаях, кстати, следует прежде назвать себя, а уж потом расспрашивать.

— Охотно назову себя: студент третьего курса Киевского университета Тищенко. Уполномоченный уездного продовольственного комитета.

— Я так и догадывался: откорм свиней. Дело хорошее. А у меня, к сожалению, ни чинов никаких, ни званий. Просто слесарь Харьковского паровозостроительного завода. Потом — солдат-фронтовик. Сейчас гощу у родственников.

— Только и всего? А я подумал — уж не особый ли уполномоченный от сельского общества. С таким вы апломбом!

— Нет, нет. Но и за уполномоченным дело не станет. Когда нужно будет. А это мы с товарищем просто от нечего делать зашли в парк подышать свежим воздухом. Да и разговорились случайно с господином Погореловым. Чему и вы свидетель. О призраках… Нет, не такая это простая штука, — снова повернулся Артем к Погорелову, — живому человеку в призрак превратиться. Напрасны ваши, господин Погорелов, старания!

— Напрасны?

— А тем более с такими, как у вас, намерениями. К тому же не сами вы свои намерения и «координируете», господин Погорелов.

— А кто же, по-вашему?

— Имею в виду ваших сыновей-наследников. Оба золотопогонники.

— О, мои сыновья — гордость моя! В это смутное время они остались верны своей воинской присяге, своей родине.

— Об этом и речь. Об их преданности старому режиму. Только ничего из этого не выйдет. Накрылось рязанское имение, накроется и это. Не сегодня завтра. И напрасно вы сюда приехали.

— Как вы сме… — не мог уже сдержать своего гнева Погорелов. — Я приехал к себе домой!

— Но вы забываете, что это не только ваш дом, а дом еще душ тридцати, по крайней мере, батраков экономии. И что они навряд ли согласятся и впредь мириться с такой несправедливостью: дом комнат на двадцать — для одного господина Погорелова, а они — на полу вповалку, на соломе. Как скот! Думаю, что даже на сегодняшнем собрании батраков будет стоять этот вопрос.

— На полу? Впервые слышу! — удивился Погорелов и обратился к управляющему: — Что же это такое, Иван Аверьянович?

— Слушайте его! — возразил управляющий. — Спят, где хотят. Девчата — в кухне на лавках, а некоторые на помосте за перегородкой. Хлопцы — в мужской людской. Тоже есть помост. И на лавках можно. А если им на полу охота — вольному воля!

— Зачем это говорить! — впервые за все время вмешался в разговор возмущенный Тымиш. — «Вольному воля»! Да хлопцы еще с осени толкуют вам про печь. Так вы все — авось да небось. На полу только и спасаются от чада и дыма.

— Ну, это уж форменное безобразие, Иван Аверьянович! — возмутился Погорелов. И едва пошевелился, как Влас, стоявший все время у него за спиной, шагнул к нему, пригнулся. Погорелов оперся рукой о плечо Власа и с трудом поднялся на ноги.

— Да вы только слушайте их! Всяких смутьянов! Посмотрите завтра сами.

— Не завтра, а еще сегодня! — разгорячился Погорелов, но сразу же остыл: — А впрочем, что я могу? Одно доброе дело сегодня сделал, но какой ценой! Целую баталию выдержал. — И без всякой видимой связи снова обратился к Артему: — Так вы говорите, молодой человек… А не кажется ли вам, что для того, чтобы выгнать меня из дома, необходимы серьезные причины. Я ведь контрреволюцией не занимаюсь…

— Причина та же самая, что и у ваших рязанских земляков была, — сказал Артем. — Как бишь, Влас? «Чтобы и вам нервы зря не портить, да и среди наших, поди, какой слабонервный найдется». Не переврал, Влас? Извини, не знаю, как по отчеству.