Артем догадался, о чем речь, Грицько уже рассказывал ему о своей неприятной встрече с Гусаком в Подгорцах и о мерах предосторожности в связи с этим случаем, принятых Кандыбой. Но только что-то не очень верилось в действенность этих мер. Ведь такому «коммерсанту», как Гусак, самого господа бога надуть — раз плюнуть. Что для него та клятва, да еще и вынужденная! Поэтому с удовольствием, не вдаваясь в подробности, рассказал Грицьку про арест Гусака.

— Сидит в амбаре. Можешь спать спокойно эту ночь.

Грицько с интересом выслушал, однако большого удовольствия почему-то не выказал. И удивленный Артем не мог не спросить его об этом: в чем дело?

— Так это же был главный мой козырь. Перед Ивгой.

Пришлось-таки ему сегодня открыться ей — что связан с лесовиками-партизанами, что и прошлую ночь был не где-нибудь, а в Подгорцах. И сообщил о Гусаке. Даже сгустил краски, дабы убедительнее для нее стало его решение уйти самому из села в лес, а ей вернуться к родным в Славгород. И — немедленно. Оставаться ей в селе ради случайных встреч… Но она и сама этот вариант отбросила и предложила свой: пойдет и она с ним в лес. И право же, был этот порыв ее совершенно искренен. Во всяком случае, пришлось повозиться, нагородить всяких страхов. Хорошо помня ее посещение Зеленого Яра, когда жил у кожевника, он сейчас больше всего упирал на бытовые трудности. Хотя теперь и не будет потребности в такой смрадной каморке, как тогда, но и шалаш — сооружение не весьма уютное! Это только в песнях!.. А в действительности да еще день за днем — от одних комаров и мошкары в придачу ко вшам одуреть можно. А главное, что доведется нередко ночи коротать одной в шалаше. И даже не будучи уверенной всякий раз, вернусь из ночной вылазки иль, может, поминай как звали!..

— А сколько же у тебя, если не секрет, хлопцев сейчас в сотне? — спросил Артем, которого разговор об Ивге уже начал раздражать, и хотелось направить беседу в иное русло. — О каких вылазках речь?

— Немного, — охотно ответил Грицько, — Но я даже из этих трех десятков разве что половину возьму с собой в лес. Самых отчаянных. Не количеством будем бить их, а умением да смелостью. А дальше — видно будет. В случае нужды у того же Кандыбы переманю смелых хлопцев. А из Ветробалчанской сотни уже завтра целый взвод Луки Дудки перейдет ко мне… Ну это так говорится, — спохватился вдруг, — завтра мне еще не до того будет. Завтра еще только повезу Ивгу в город. Вот почему и пришел к тебе сюда сам, а не прислал кого другого.

Артем, крайне удивленный, глянул на Грицька, не понимая, при чем тут он. Сам факт поездки Грицька в город, конечно, заинтересовал его. Но прежде, чем спросить, каким способом думает добираться — поездом или подводой и не найдется ли места, если лошадьми, для Христи, решил выяснить:

— А я тут при чем? Уж не за шафера ли думаешь пригласить?

После их утренней беседы, искренней и откровенной — по дороге из Подгорцев до полустанка, — во время которой для Артема много прояснилось в недавней любовной путанице, исполненной тяжелых переживаний для двух ближайших его друзей и родной сестры, он уже не чувствовал к Грицьку (и даже к Ивге) никакой неприязни. Ибо понял уже, что речь идет не о каком-то распутстве, а о любви, хотя, как видно, и с некоторым отклонением от нормы. «А впрочем, какова же она есть, эта норма? Если известно, что каждый по-своему с ума сходит!» И поэтому сейчас в его шутке не было ничего обидного для Грицька, просто незлая ирония, намек на их слишком большую проволочку со свадьбой. Грицько так его и понял, ответил в тон ему:

— Э, где же ты раньше был! Для этой формальности мне и одного шафера хватит, с которым уже и договорились. И это не шутка. Для этого я и собираюсь завтра пораньше в Славгород. Нельзя дальше тянуть.

Обескураженный этой новостью, Артем молчал, не находя, что сказать. Наконец заговорил, и в голосе его звучало возмущение:

— Вот те на! Да ведь ты сам говорил давеча, — нет у тебя «ни дома, ни жинки до тех пор…». Так как же это у тебя в голове укладывается?

— А вот так и укладывается!.. — В сгустившихся сумерках не видно явственно лица Грицька, и может, то лишь показалось Артему, что на нем застыло выражение усталости и отвращения. Но вот он провел ладонью по лицу, словно бы стирая с него это выражение, и промолвил теперь уже спокойнее, без всякого раздражения, только с горечью: — А что же мне делать, Артем, коли это единственный способ оторваться мне сейчас от нее? Чтобы без вреда для нее, да еще и чью-то беду предотвратить, может… Я не сказал тебе, что она мне прямо заявила: «Или повенчаемся сейчас, прежде чем расстаться нам, может, и на целое лето, или уж буду наверняка знать, через кого, ради кого надумал избавиться от меня! Но буду знать и что мне делать!» Спятила молодица! Со вчерашнего дня. Да я и сам виноват: в такой момент мимо ворот проехал, сделав вид, что не вижу ее. Этого и на уравновешенную женщину хватило бы.

Поэтому он, собственно, и пришел. Правильно Кандыба тогда, за обедом, корил Захара, что оставил Орисю в селе. Волостную варту имел в виду. Но теперь уж и неизвестно, откуда, с какой стороны опасность скорее ждать нужно.

— Забери ты Орисю с собой в Подгорцы. Нынче же. Пока выяснится хотя бы, не устроит ли ей западню Ивга еще до своего отъезда из села.

Артем поблагодарил Грицька за предостережение и сказал, что так и сделает — заберет сегодня же. И хотел подняться — достаточно стемнело уже, можно было отправляться дальше, но Грицько задержал его. Хотел сразу же покончить еще с одним делом. Просил Антон Теличка расспросить подробно про все обстоятельства провала Тымиша. Не раскрыта ли одновременно и вся «механика» операции и главные ее участники.

— А ему что до этого? — вскипел Артем.

— Да он же и есть один из тех главных участников. Ты что, не знал? — удивился Грицько и, обрадовавшись возможности сказать доброе слово за своего приятеля, у которого с Артемом — об этом он знал — были весьма напряженные отношения, стал рассказывать о Теличке. Именно он и «снюхался» с тем немчурой-мародером из карательного отряда, который потом помог посланцам Кандыбы связаться с начальником склада трофейного оружия, еще большим мародером. И ежели с ним случилось такое, то немецкой комендатуре уже все известно и про Теличку… А тут как раз ему ехать приходится в Славгород, и отказаться нельзя. От самого господина ротмистра Погорелова приказ управляющему: немедленно отправить в город фуру с продовольствием и конный выезд — лучшую пару лошадей с фаэтоном. И непременно под надзором Телички. — Так вот и я с ним, чтобы своих коней не гнать.

Артем задумался. Собственно, удивительного ничего не было. Наскучило просто господам в Князевке, вот и надумали в город — развлечься. Не Киев, конечно, с его злачными местами всякими, но и в Славгороде при желании можно найти себе развлечения. Не для Власа же с Горпиной фура с продовольствием, а тем более пароконный выезд!

Ничего определенного не мог сказать ему и Грицько. С Теличкой виделся второпях. Да и он, как видно, не много знает. Ничего, кроме того, что один только ротмистр будет жить в городе, в особняке своего дяди. Не совсем один, при нем еще кучер да вестовой. И адъютант вместе с ним приехал с Дона. Не то жених Людмилы, не то уже зять Галагана.

— А что же он за шишка такая, что адъютант при нем?

— Эта загадка и Теличку занимает. И даже очень. Иль ты, может, и того не знаешь, что он секретный разведчик Кандыбы? Был! Отныне забираю его себе. Вот эта загадка и тянет его в город. А не только шаферство… Ну, а теперь докурим — и айда…

Пологим склоном они спустились вниз к ручью, что едва плескался в бережках, и пошли вдоль него — сперва левадой, а через полверсты начались огороды с коноплей и вишенниками. Шли молча, чутко прислушиваясь. И за всю дорогу никого не встретили. Кроме своего же часового, несшего караул с этой стороны, от луга. И другой часовой тихо окликнул их — кто идет? — уже у самого огорода Гармашей. Был это Степан, младший сын Скоряка. Артем очень обрадовался встрече, пожал ему руку, спросил об отце, а Грицько приказал тому перейти и караулить теперь от улицы и, сказав Артему «Счастливо тебе!», — отстал от них и минуту спустя уже исчез в темноте.