Тут же суетилась Приська, жена Гусака. Она домовничала сейчас — свекор со свекрухой еще не вернулись из церкви, что в Зеленом Яру, а муж, расстроенный весьма разговором с Кандыбой, взял удочку и ушел на речку, оставив все хлопоты на нее. И хлопоты, и беспокойство. Хозяйским глазом наблюдала, не причинили бы хлопцы какого ущерба. А впрочем, куда больше, чем кадушки да засеки, ее интересовало сейчас совсем иное. Собственно, поэтому и вертелась здесь, увидев из-за тына, как от дома в Вухналевом саду направился к воротам Кандыба со своими гостями. Должно быть, и в амбар заглянет. А на своем дворе удобнее всего будет встретиться с ним и по свежему следу развеять подозрения в отношении ее мужа.

С утра, с того времени, как Павло, возвратившись от Кандыбы, рассказал, зачем тот ни свет ни заря вызывал его к себе, была она сама не своя. Еще бы! «Стращал трибуналом. Пуля в лоб — и конфискация имущества. Ежели хоть один волос упадет с головы Грицька Саранчука». А ты же тут при чем? — не сразу уразумела Приська. Павло пересказал весь разговор с Кандыбой. И что в конце концов поклялся на его нагане вместо Евангелия, что ничего плохого не причинит Грицьку, а на веки вечные забудет зло и обиду на него за то, что обезоружил его тогда зимой. Вот уж болван! Да разве же то Грицько?! Она сама обезоружила его, пока спал; хотела еще и в «кутузку» чтобы посадили, даже бегала к Гармашам среди ночи посоветоваться с Артемом, но он сказал, чтобы до утра сама уж задержала как-нибудь, а утром и прислали Грицька — готовое оружие забрать, а заодно и коня верхового с седлом. А стеречь Павла в хате, не удрал бы куда, остался Козырь, который служит сейчас при волости полицейским. Так при чем тут Саранчук? И за что мог Павло чувствовать к нему какое-то зло? Вот так и нужно было сказать Кандыбе, а не клясться на нагане. Дурень несчастный! Ну, а теперь уж придется самой вмешаться. И молодица так загорелась этой мыслью, что просто не хватало терпения ждать.

Однако на этот раз ей не посчастливилось объясниться с Кандыбой. Только он подошел к воротам, как подъехали подводы и с первой, что остановилась возле Вухналевого двора, спрыгнули Легейда Петро и человек из Песков, Злыдень по фамилии, подошли к Кандыбе и его гостям. Что-то докладывали ему. Потом стали подъезжать подводами — одна за другой — к амбару, выгружать винтовки и заносить в амбар. И к Кандыбе ей уже не подступиться было. Оставила пока свои намерения. И, не желая дать повод Кандыбе заподозрить ее в чрезмерном любопытстве, хотела уйти в хату, но сам Кандыба и задержал ее, спросив через тын, где муж. Приська, обрадовавшись поводу, подошла к тыну и нарочито негромко, — может, хотя бы этим заставит и его подойти поближе — сказала, что где-то рыбачит.

— А не знаешь, нет ли у него керосину? — не подходя, крикнул Кандыба.

— Керосину? Есть в банке. Вам что, лампу налить?

Кандыба сказал, что ему не для лампы, для другого дела. И не банку, а бочку целую. Или хотя бы ведер несколько. Не смог бы он где-либо раздобыть? Приська ничего определенного на это не ответила. Вот придет сам… Ага, как только с речки вернется, пусть сразу же зайдет к нему… — закончил разговор Кандыба, приятно озабоченный приемкой добра, что привалило так вдруг, да еще в количестве, превышающем его самые смелые ожидания. Что-то более семисот винтовок, шесть пулеметов. Правда, бо́льшая часть винтовок были действительно рыжие от ржавчины, а пулеметы — часть без замков и два из них с размороженными кожухами. Ну да ничего! Если приложить руки — сначала подержать несколько суток в керосине, а потом песочком, как посоветовал Тургай, то почти все оружие будет совершенно пригодно. А часть его — двести винтовок, что были в лучшем состоянии, — была отобрана для вручения сегодня же безоружным бойцам во время общего сбора отряда. Из оставшихся одну сотню Кушнир распорядился выдать Тургаю, за что тот на радостях пообещал тысячи две патронов, в которых Кандыба испытывал большую нужду. А в вагоне их только и было что в магазинных коробках винтовок да в нерасстрелянных пулеметных лентах. Три сотни с чем-то винтовок оставались на складе у Кандыбы. Однако распоряжаться ими будет отныне уже не он, а непосредственно партизанский штаб. Часть, очевидно, придется перебросить в другие отряды, где также ощущался недостаток оружия.

— Ну, так пусть другие и морочатся с ним! — рассердился Кандыба.

Кушнир от «мороки» охотно Кандыбу освободил, если так уж туго у него с людьми. Вся работа по перечистке и ремонту винтовок и пулеметов возложена была на Гармаша и его товарища Гука, которые не входят в состав Кандыбиного отряда и до окончания этой работы будут непосредственно в распоряжении штаба. Оба металлисты, слесари, сам бог велит поручить им это дело.

Они и не отказывались, только выговорили себе некоторую помощь от Кандыбы: прежде всего в обеспечении таким материалом, как керосин, ружейное масло. И отвечать за сохранность оружия, безусловно, он должен: его часовые будут охранять амбар-склад. Что касается охраны, Кандыба легко согласился, но насчет керосину и масла — где же ему взять?

— Ежели б я был не Кандыба, а Нобель… Вот придет Гусак, сведу Гармаша с ним… пусть договариваются.

И Кушнир вынужден был на этот раз, откинув всякое снисхождение, сурово предупредить Кандыбу, чтобы ваньку не валял и зарубил себе, что всяческую волокиту, а тем более отказ в помощи Гармашу штаб будет считать прямым невыполнением приказа. А это может дорого ему стоить.

У Кандыбы хватило здравого смысла прислушаться к этому предостережению. Мысленно ругнув себя за горячность, он заверил Кушнира, что с хлопцами — Гармашем и его товарищем — все будет в порядке; сам обеспечит их всем необходимым, а понадобятся в помощь люди — найдет и людей толковых. Так и покончили с этим.

Солнце, уже поднималось к зениту. Через какой-нибудь час нужно будет отправляться на общий сбор отряда, назначенный на после обеда, в расположении Журбовской сотни, в урочище Байрак, за две версты от Подгорцев. Поэтому, едва только разгрузили подводы с оружием, Кандыба собственноручно запер двери амбара пудовым замком Гусака и, приказав часовому смотреть в оба, пригласил прибывших обедать.

Обычно Кандыба с Цыбульками столовались вместе — что-нибудь нехитрое, бывало, состряпает всегда занятая своими больными Харитина Даниловна, — но сегодня, ради такого дня да и учитывая прибывших, Кандыба попросил Вухналевых молодиц, из которых старшая невестка, вдова Евдоха, была к нему особенно благосклонна, приготовить для них обед, в общем душ на… да сколько за столом поместится.

В хате Вухналя и сели обедать, в убранной зеленью горнице, — троицын же день, — где воздух был крепко настоян на кленовых листьях и траве, густо разбросанной по земляному полу. И уже одно это — запах праздничной зелени — настраивало всех на не будничный лад. Способствовала этому и добрая чарка горилки, которой угостил Кандыба, сказавший перед тем, как выпить, несколько задушевных, трогательных слов о погибшем Тымише Невкипелом. С этого и пошло: каждый от себя добавлял что-нибудь к этой поминальной речи Кандыбы — воспоминание ли какое о покойном или несколько добрых слов-пожеланий: чтобы пухом была ему земля и вечная память пусть живет о нем в народе. На столе в трех мисках остывала наваристая уха, но никто не брался за ложку, пока чарка не обошла всех, лишь тогда начали есть.

За большим столом и приставленным к нему широким сундуком сидели человек двадцать. Кроме прибывших из своих были только ближайшие товарищи Тымиша, преимущественно из Ветробалчанской сотни, расположенной в Подгорцах. Был и Захар здесь, вернулся уже из дому. Хотел, мол, и Орисю с собой, но мать забрала ее к себе домой, — рассказывал тихо Артему, сидевшему с ним рядом.

— И зря! — будто и не прислушиваясь к их разговору, услышал и отозвался Кандыба. — Ведь Тымиш при отъезде не кого другого, а нас с тобой, Захар, просил, чтобы в случае чего… ну, если не вернется, так чтобы взяли его Орисю под свою опеку. Так что ж ты нарушил братово завещание?