Артем нахмурился.

— Ну, это не та тема, чтобы дискуссию с вами разводить. А кроме того, не одной Христи это касается. Есть еще Василько, сынишка. О нем как отец должен я заботиться иль на чужого дядю положиться?

— Бывает, чужой дядя лучше родного бати. Вот и Василька — вырастили бы и воспитали. Не бойся, босяком не пустили бы в свет. А так — кто знает, что из него выйдет. Может, и он пойдет по отцовской дорожке.

— А чем же плоха моя дорожка? — Артем, конечно, понимал, на что тот намекает, но не хотел сразу вдаваться в политику и перевел разговор в иную плоскость: — Слесарь на таком заводе, как «хапезе», это совсем неплохо.

— Да какой же ты слесарь! Был когда-то! А сейчас, рассказывает жена, углем самоварным промышляешь. С мешком по дворам собак дразнишь!

— Это случайная работа. А впрочем, чем она хуже вашей… — На языке у него вертелось и хотел добавить: «Зайцев по вагонам вылавливать!» — но вовремя вспомнил, что не на посиделки пришел, когда бы мог в любую минуту подняться и уйти, а по очень важному делу, и потому сдержался. А хозяин, как видно, по природе был не из разговорчивых. На этом и оборвалась их беседа. Когда хозяйка через несколько минут вошла в комнату, оба сидели молча — каждый занят своим: хозяин в конце стола набивал машинкой гильзы пахучим турецким табаком, явно с черного рынка — кто-нибудь из работниц вынес за пазухой через проходную, — а Артем от нечего делать листал засаленные страницы «Сонника», что, видимо, был настольной книгой в этом доме.

— Дала бы пообедать, так еще обед не готов, — ставя тарелку с едой на стол, сказала хозяйка. — Садись. Чем богаты, тем и рады.

Артем вежливо поблагодарил, но отказался. Во-первых, он не голоден, да и не в гости пришел, а по важному делу.

— И довольно деликатному, — добавил, не найдя более подходящего слова. — Поэтому хотел бы надеяться, что на этот раз разговор останется только между нами.

Женщина поняла намек и в свое оправдание рассказала, как все произошло с Мегейликом. Что он сам узнал еще тогда, как Лиходей прицепился за удостоверение. Но, конечно, полной уверенности у него не было. Вот и пристал потом с расспросами. Что же должна была делать? Изворачиваться, врать? А для чего? Вреда от этого никому никакого. А польза, может, и будет. Какая? Ведь теперь, когда уже знает, что ты живой, может, оставит надежду на то, что Христя все же вернется к нему.

— Ну и что же тут хорошего? — хмуро глянул на жену Иван Лукьянович.

Она досадливо пожала плечами.

— Неужто мало мы еще говорили с тобой об этом? Хватит! И чего бы это она сидела здесь, если вот он, ее настоящий муж, даром что невенчанный? Зачем ее детям, ведь скоро уже и второй будет, отчим сдался при родном отце! — И дальше, не дав мужу и слова вставить, спросила Артема: — Какое там у тебя дело, да еще важное?

Артем не стал мудрствовать, а прямо сказал, что его очень заинтересовал человек, завтракавший у них позавчера в числе четырех.

— Кто же это? — поинтересовался хозяин.

— Ты не знаешь. Дважды, как ты был в последнем рейсе, Терешко приводил с собой — обедать. Хотя… погоди, чего ж не знаешь! На рождество тоже приходил с ним на кутью. Не то родня, не то просто товарищ, из одной гайдамацкой сотни. Не помнишь?

— Когда та кутья была, а ты хочешь… — Однако чувствовалось, что он все же что-то помнил о той кутье.

Артем спросил, не знает ли Мария Дмитриевна, откуда он, тот человек. Или хотя бы куда он поехал теперь из Славгорода. Но и об этом ничего определенного женщина сказать не могла. И хоть как ни старалась вспомнить, ибо видела, что для Артема это очень важно, и искренне желая помочь ему, ничего не могла припомнить. Кроме того, что село в лесу, куда еще немцы и ногой не ступали. Потому как кругом было полно повстанцев-лесовиков. И в их селе с весны почти в каждой хате они стояли, а теперь, по теплу, большинство в шалашах в лесу комаров кормят. Но и в селе еще много их. Большинство, правда, больные сыпняком. Жаловался, что совершенно загажено село, а такое ж красивое когда-то было: в садах, над самой речкой Пслом. До войны, дескать, дачники не только из Харькова, а даже из столиц приезжали — из Москвы и Петербурга.

— Подгорцы! — не сдержался Артем, — Или Зеленый Яр.

Сомнений не было никаких. Ведь из всех сел той лесной местности над Пслом именно живописные Подгорцы и Зеленый Яр были издавна облюбованы дачниками. Одно из этих сел. Но как же этого мало: лишь название села да чирей под глазом. Имя Пашко, ясное дело, в счет не шло: в селе в собаку камень брось — в Павла попадешь. Да, примет не густо!

Убедившись, что больше уж ничего не узнает, Артем сразу и стал прощаться.

Уже подав руку гостю, Мария Дмитриевна еще раз, почти с возмущением, спросила мужа:

— Так как же, Лукьянович, значит, так и не вспомнил?

— Не вспомнил. Да мало ли с кем он к нам…

— Нет, на святки — только с ним. Со своим кровным побратимом. Еще припоминаю, когда подвыпили, выхвалялся, как они с Терешком самую смерть перехитрили на фронте, в шестнадцатом году. Самострелы оба. Один — другого. Только так небось и выскочили из той мясорубки…

И вдруг, не ожидая ответа, подошла к стене, где вокруг зеркала под вышитым полотенцем было пришпилено десятка два поздравительных открыток — «Христос воскрес!», «С днем ангела!», а на гвоздиках — различные фотокарточки в рамках, — и сняла одно «кабинетное» фото. Посмотрела на обороте.

— Ну да есть вот, — и подала Артему.

Но Артем сначала посмотрел на самое фото.

На фоне задника с изображенным на нем бурным морем, среди бутафорских прибрежных скал, стояли в напряженных позах двое молодых людей — в солдатских шинелях, в гайдамацких шапках и с саблями наголо в руках. Узнать было нетрудно — Лиходей и тот его приятель. С волнением, будто карточный игрок, что открывает последнюю прикупленную карту, он повернул фото и прочитал на обороте:

И немного ниже той же рукой было дописано:

— Так, может, «Пашко» не имя, а фамилия его?

— Ну да, — сказала молодица. — У нас в Поповке полсела — Пашки.

— Да и в нашей волости есть целый хутор Пашковка. И небогатый хутор, скорее бедный. Должно быть, и в лесу да в Подгорцах теперь их немало, — рассуждал нарочно вслух Артем, чтобы объяснить свою просьбу: — Нельзя ли мне это фото хоть ненадолго? Верну в целости.

— Нет, нельзя! — категорически отказал хозяин — и к жене: — Повесь, откуда взяла.

Женщина, видимо, колебалась, но потом все же повесила фото на гвоздик.

Иван Лукьянович хмуро молчал, только еще старательнее орудовал своей машинкой. Но когда гость, попрощавшись, направился к выходу, он сказал:

— А Христе передай: пусть выбросит дурь из головы и возвращается домой. Блудница бессовестная! Бросить больного мужа на произвол!.. А если бы не он…

— Хватит! — властно остановила его жена. — Ничего ему не станется. Выходится и без нее.

Но когда вышли на крыльцо, задержала Артема и сама заговорила о Христе. Не о возвращении ее в город, конечно, а беспокоилась — так ли уж необходимо жить ей сейчас в Ветровой Балке?

— Может, в Поповку, к своей матери, переехала бы с Васильком, хотя бы на это время, пока…

— Что пока? — нахмурился Артем, догадавшись, что тут не обошлось без Мегейлика.

Мария Дмитриевна не стала скрывать. Да, именно он первый забеспокоился по этому поводу. Будто бы при нем Лиходей в разговоре с тем своим приятелем сказал, что вскоре немцы будут леса те прочесывать.

— «И в селах лесных и что под лесом, говорит, очень неуютно будет!» Вот почему я…

— Нет, Мария Дмитриевна, это не выход, — вздохнул Артем, очень расстроенный известием.

— Почему не выход?

— Да Христя и сама не пойдет на это. Чтобы не ставить меня в трудное положение. Ведь не у всех жен красноармейцев и партизан есть где-то на стороне родня, где можно отсидеться. Иной путь нужно искать…