Дворник впустил их во двор. Конечно же это был Влас. В темноте он Артема не узнал, а сам Артем не спешил ему открыться. Не знал еще, как ему к Власу относиться. Поэтому даже «добрый вечер» не сказал. И всю дорогу от калитки до дворницкой в глубине двора путался в догадках. Неужели это правда?! Неужели так коварно обманул тогда он всех?! Когда притворялся, что оставил службу у генерала и на постоянное проживание остается в Ветровой Балке. А на самом деле действовал, очевидно, по приказу генерала и оставался в селе как его агент-наблюдатель. Не побрезговал даже такой подлостью: дивчину-беднягу обманул своим ухаживанием и сватовством. То ли для маскировки, то ли просто чтобы скрасить свое пребывание в селе любовным приключением…

Неизвестно, куда бы этот ход мыслей завел Артема, если бы из дворницкой, когда подошли туда, не вышла сама Горпина. В руке держала лампу — поставила на стол, что стоял неподалеку от порога, и повернулась к пришедшим. И узнала Артема. От неожиданности, от радости зарделась молодуха. И, взволнованная, обернулась к мужу:

— Погляди-ка, Влас! Да это же Артем! Из Ветровой Балки.

— А я что, не вижу! — отозвался Влас.

Артем сердечно поздоровался с Горпиной.

— И не сказать, как я рад видеть тебя! Ей-бо, коли б не муж, расцеловал бы на радостях.

Он и вправду был очень рад видеть ее. И рад был оттого, что не подтвердились его подозрения в отношении Власа. Во всяком случае, что касалось Горпины. Но оставались еще отношения Власа с генералом Погореловым. Вот почему Артем очень сдержанно поздоровался с ним. И даже на его каламбур: «Не зарись на жену, а то из хаты прожену!» — ответил совсем не в тон ему:

— А ты, добрый человек, не спеши. Может, я в хату к тебе и не зайду.

— Вот как! — удивился Влас, но сразу нашелся: — Чего ж идти в хату, коль ужинать будем во дворе. На свежем воздухе.

Он сам поставил на стол самовар — не дал Горпине! — намекнув со скрытой гордостью на причину его особой заботы о ней. Ведь без его намека, гляди, и не заметили бы причину ту — в виде немного располневшей талии беременной женщины.

Артем и эту его заботливость в отношении Горпины отметил как немаловажный факт в пользу Власа. Но теперь тем более ему хотелось как можно скорее выяснить причину, которая заставила Власа, да и не самого уже, в паре с Горпиной, вернуться к Погорелову. И ждал только удобной минуты. Не хотел вмешиваться в разговор Смирнова с Власом.

Смирнов спросил о каком-то Иване Семеновиче. Влас ответил, что управляющий пошел к Дорошенко вчерашнюю пульку доигрывать.

— Приказывал напомнить, что завтра рано в дорогу. Чтобы не загуливались.

— Это ты Нечипору скажи. Уже, наверно, завеялся!..

— Да Нечипор же… — И спохватился Влас: — Иль это уж не при вас было? Отвезли в больницу беднягу. Гнойный аппендицит. Уже и операцию сделали. Наведывался нынче вечером к нему.

Смирнова эта весть нисколько не огорчила: повезло человеку, да и только. Ведь если бы это случилось в селе да еще в глуши где-нибудь, воспаление брюшины — и конец.

— А то и месяца не минет, как уж выйдет из больницы.

— Какой там месяц! — возразил Влас. — Сестра говорит, что недели не пролежит. Потому как больных класть некуда. И кормить нечем. А швы, говорит, дома уж фершал поснимает, а то и сам нитки повыдергает.

— Ну, все равно; не в больнице, так дома нужно будет ему полежать, — заметил Смирнов, видимо о чем-то своем думая. Потом внимательно и вопросительно глянул на Артема.

Тот без слов понял его и не колеблясь ответил:

— Ну, а чего же! Раз такое дело. Опыта, правда, у меня большого нету. Ну да задаром наперед не запрягу. Это они и стоят, соколики?

— Я возле брички поставил их, — сказал Влас. — В конюшне ночью душно. Напоил, сена подкинул на ночь.

Артем пошел посмотреть на лошадей. Минут через пять вернулся. Сказал язвительно, обращаясь к Власу:

— Что сена задал, это хорошо. Но заодно нужно было и разнуздать. А лошадки ничего. Не рысаки, правда. Ну да не то время, чтобы привередничать. А если б еще оказалось, что и хозяин не очень вредный человек.

— В меру! Бывают хуже, — полушутливо успокоил Смирнов.

Но еще и за ужином не раз возвращался снова к этой теме; причем говорил о кучерской службе Артема у Галагана как о чем-то решенном. И что еще заметил Артем — большую осторожность Смирнова. За все время не обмолвился ни единым словом, по которому Влас мог бы догадаться об их истинных намерениях и надеждах в связи с запланированной службой Артема у Галагана. Видимо, Смирнов скрывал от Власа свою подпольную работу, а возможно, даже и свою принадлежность к большевистской партии. Выходит, что их отношения основаны исключительно на взаимной симпатии семилетней давности. Но не слишком ли это рискованно? Особенно если принять во внимание подозрительное поведение Власа тогда, в Ветровой Балке, о котором Смирнов, возможно, ничего и не знает. Поэтому Артем, не долго думая, заговорил напрямик:

— Выходит, Ветровая Балка тебе, Влас, не по душе пришлась? Потянуло в город, на привычную службу? На сладкие чаи. С сахарином!

— Да разве мы по своей охоте! — сказала Горпина, так как Влас почему-то медлил с ответом. — Теличка нас выдворил еще зимой. Чисто так, как и предрекал. Только и того, что до табачной фабрики еще не дошло.

Артем очень удивился: как это можно, чтобы против их желания при Советской власти…

— Так он же у власти как раз и был. При волости. Шутка сказать — начальник милиции!

— Кто? Теличка? Этот ракло?! — Артем ушам своим не верил: нет, это черт знает что! — А где же люди были? Легейда, Тымиш Невкипелый со своими хлопцами?

— Ой, Артем!.. — испуганно зашептала Горпина. — Кабы ты знал, что мне померещилось нынче!..

— Полно, Груня, оставь! — недовольно остановил жену Влас. — Хватает горя и так вокруг, чтоб еще мерещилось всякое! — И поспешил перевести разговор, ответил на вопрос Артема: — А Невкипелого с хлопцами в селе тогда уж не было, когда Рябокляч назначил Теличку, война уже началась. Как раз на крещение… аль, может, накануне. Не помнишь, Груня? — с явным намерением вывести жену из задумчивости, втянуть в разговор, спросил Влас.

Но Горпина ничего не ответила.

Как раз на крещение по большаку из Полтавы на Славгород проходила какая-то воинская часть. На подмогу тем, что наступали по железной дороге. В Чумаковских хуторах ночевали. И в Ветровую Балку приехали на санях агитаторы. Созвали в школе сход. Кое-кто из местных к ним и присоединился. В том числе и Тымиш с некоторыми из своих хлопцев: пошли в Славгород, освобождать от гайдамаков. Некоторые потом и дальше за Днепр ушли, а часть из них вернулась домой. Дескать, из своего уезда выгнали, а дальше пусть другие…

— Кто, Груня, тогда из них вернулся?

Но и на этот раз Горпина промолчала. Только за третьим разом Власу удалось втянуть ее в разговор. И уж рассказывали вместе — наперебой.

Вернулся и Невкипелый — не взяли однорукого в армию. Но нашли ему другое дело: Советскую власть в своем селе устанавливать. Он уже и в большевики в Славгороде записался… А в помощь дали ему нескольких заводских рабочих с оружием. Вот и начали! Прежде всего стали у кулаков хлеб отбирать: на сани — и в город. (Голод не ждет!) А тогда созвали волостной сход, на котором и выбрали новый ревком. И председателем вместо Рябокляча выбрали одного, из Михайловки родом. До революции в Полтаве на мебельной фабрике работал. Тоже партийный. А уж до работы хваткий! Сразу же и стали помещичьи земли делить. А в имение, в господские покои, детей, круглых сирот, со всей волости стали свозить. В этом же приюте и для нее с Власом работа нашлась: она уборщицей, а он то дров нарубить, то печи истопить и всякую прочую дворовую работу. А то уж и сапожный инструмент раздобыл и такую-сякую обувку детворе из ничего вымудривал.

— И вот верьте, не верьте, — перебил Горпину Влас, — без малого сорок прожил, а только тогда и почувствовал впервой, что недаром на свете живу. Да и Груне работа по душе пришлась: с утра до вечера дети вокруг нее, как те цыплята: «Тетя, тетя». Только бы жить!