— Что за человек?

«Ясно, Лиходей», — догадался Артем и ответил:

— Угольщик.

— Откуда сам? — отвернулся и, принимаясь снова за еду, спросил Лиходей.

— Издалека, — уклонился от точного ответа Артем и сразу же увидел, как шея Лиходея стала наливаться кровью. И он вдруг завизжал, как недорезанный поросенок:

— Я не спрашиваю тебя, издалека ты или не издалека! Я спрашиваю — откуда?!

— Так ты так и говори, — едва сдерживаясь, притворно спокойным тоном сказал Артем. — Откуда ж мне знать, на лбу у тебе не написано, что ты из державной варты! Тебе что, удостоверение показать? На! — И он вынул из кармана бумажку, протянул ему.

— На черта мне твое удостоверение! — уже спокойнее сказал Лиходей. — Я тебе сейчас дюжину таких липовых удостоверений покажу.

— Ну, вы люди городские, а мы из леса, люди темные. На такие дела не мастаки. Вот угля выпалить — это наше дело.

Говоря все это, он неотрывно смотрел на Мегейлика. А тот сидел, поставив локти на стол и опершись подбородком на сложенные руки, с отсутствующим взглядом, равнодушный ко всему, что происходило вокруг. Но вдруг, словно под силой взгляда Артема, поднял глаза и будто прикипел к его лицу. И в его темно-синих красивых глазах промелькнуло удивление, а бескровные губы зашевелились, будто он хотел что-то сказать. Но тут Артем как раз добавил:

— Из-под Канева я.

— Ого, и впрямь из дальних! — заметил телеграфист.

— А что поделать? Есть нужно!

— Ну, и что же там, в ваших краях? — спросил, как видно, разговорчивый телеграфист, помешивая ложечкой чай в стакане. — Вы там ближе к Тараще, к Звенигородке.

— Веселая жизнь начинается! — с нарочитым беспокойством сказал Артем. — Снова война. Не успели ту выдыхать. Да разве ж это не война: и в Тараще под зад коленом дали немцам да гетманцам, и в Звенигородке.

— А ты не агитируй! — сердито крикнул Лиходей.

— Да разве я завел разговор! Это же твой однокашник. А в вашем уезде разве не такая же самая каша заваривается! Проходил нынче через базар, слышал от приезжих, что в некоторые лесные волости немцы и носа не суют — боятся.

— Через базар? — На этот раз Лиходей не поленился и всем корпусом повернулся к угольщику. Пристально оглядел с головы до ног. — Так, говоришь, проходил через базар? И все-таки мелешь вот такое языком! Ну, видать, и впрямь темный ты человек, — постучал по столу, — как эта доска. Или аферист первого класса. Одно из двух.

— А что я такое мелю? За что купил, за то продал.

И в это время к столу подошла хозяйка. Поставила тарелки с едой на стол. Потом на угольщика глянула внимательно.

— Уголь, хозяйка, берите. Березовый. Первый сорт! — обрадовался Артем возможности перевести разговор на более спокойную тему.

— Да надо бы.

Артем метнулся за ворота и сразу же вернулся с мешком угля на плечах.

— Неси за мной, — сказала женщина и пошла через двор, мимо флигелька Мегейлика, в самый конец двора — к сарайчику. Открыла дверь, пропустила его и показала, куда высыпать уголь: — В тот угол. Колоду отодвинь сюда, к дровам.

Артему даже дыхание стеснило при слове «колода». Это же на нее она, бедняжка, тогда в отчаянии взобралась, чтоб кинуться в черную бездну. Казалось, что в этой колоде было не менее ста пудов — насилу откатил ее к поленнице дров. Выпрямился и обвел затуманенными глазами стены сарайчика.

— Что ты разглядываешь? Нет уже! — сказала женщина от порога — Дядя Иван в тот же день вытащил тот крюк из стены. А зачем он тебе? — Артем стоял ошеломленный, даже не осознавая, происходит ли это в действительности или только мерещится ему. А женщина продолжала: — Эх ты, вояка! Хорошо еще, что я к тебе зла не питаю! А была б злопамятна, захлопнула сейчас дверь, заперла б — да в крик… Ну, и что бы ты делал тогда? Даже крюка в стене нет для спасения. Живого б схватили! Ну чего стоишь! Высыпай скорей. — Только теперь Артем опомнился и стал высыпать уголь из мешка. А она наклонилась через порог в сарайчик и говорила возмущенным шепотом: — Ты что, парень, рехнулся! Чего тебя нелегкая принесла?! Да еще и разговор завел про такое! А что, ежели он узнал уже тебя?

Обескураженный Артем только и сообразил сказать:

— А как же можно узнать, если никогда раньше не видел человека?

— А как я тебя узнала? Нет, не сейчас. А тогда, зимой. Когда ты сюда приходил. Иль, может, не мне ты гадость такую про Христю тогда брякнул? Спасибо скажи, что я ей не рассказала.

— Большое вам спасибо! — искренне поблагодарил Артем.

— А сейчас ты не от нее ли?

— Как? — встревожился Артем. — А разве она?..

— С неделю тому назад махнула к вам, в Ветровую Балку. Не приходила? А где же она?.. — теперь уже встревожилась и женщина. — Или, может, ты не из дому? — смерила его взглядом с головы до ног. — Ну конечно. Партизанишь!

— Оставим об этом, — остановил ее Артем. — Вы лучше скажите, все ли ладно? Отчего она так внезапно уехала, никому ничего не сказав? Может, случилось чего?

— А как же, случилось! — И, словно нарочно, сделала паузу, внимательно глядя на него. А тогда покачала укоризненно головой. — Ох, бить тебя, да некому!

— За что?

— Впрочем, все вы, мужчины, одинаковы: лишь бы вам было хорошо. А как той женщине бедной выдыхать придется… — И стала рассказывать.

Вернулась как-то с базара, а она пожитки свои в платок увязывает. В Ветровую Балку собралась. «А больной же как?» — «Какой там он больной! Коли уж рукам волю дает!» И показывает синяк с ладонь на груди. Сапогом бросил.

— За что? Ух, и сволочь же! За то, что выходила?!

— За то, что набегала!.. Видать, при первой встрече не сказала ему все. Что уж снова живет с тобой. Подсолодила пилюлю. Так он все время и думал. А за два месяца, что болел… Одним словом, шила в мешке не утаишь! Как-никак, а на шестом месяце уже. Да еще от ревнивого глаза… Целую неделю потом колодой пролежал — лицом к стене. Это сегодня впервые вышел из комнаты завтракать со всеми, с людьми заговорил. А тут и ты, как нарочно. Что, если, не дай бог!.. На виселицу захотел? К тем двоим, что нынче на рассвете… на базарной площади.

— Кого? — вскинулся Артем.

Но она не знала. Она и на базар сегодня из-за этого не ходила.

— Говорят, таблички на груди у них: «Партизаны». Один совсем молоденький. Ах, ироды! Уходи отсюда поскорей. И возле стола не останавливайся. А деньги я тебе сейчас за ворота вынесу.

«Вот почему он даже повернулся ко мне, когда я про базар сказал», — всплыла догадка. И Артем тут же мысленно воспроизвел весь разговор возле стола. «Да, рисковый разговор был. Смываться нужно. Но без паники!»

Направляясь к воротам, Артем остановился посреди двора, окинул взглядом флигель, дом и негромко крикнул: «Угля! Угля!» Потом вынул кисет с табаком-самосадом (единственное свое оружие сейчас!) и оторвал бумажку на самокрутку. Но закуривать не стал. Так, с раскрытым кисетом в руке, чтобы можно было в случае надобности моментально набрать табаку полную горсть, — и пошел дорожкой. Уж подходил к калитке, как вдруг высокий тенор остановил его:

— Эй ты, лесовик! А подойди-ка сюда. — И Артем вынужден был подойти к столу. — Покажи-ка свой документ.

— Да он же у меня липовый! — подавая удостоверение Лиходею, принужденно пошутил Артем.

— А вот посмотрим сейчас.

— И чего бы я привязывался к нему! — неожиданно вмешался Мегейлик. — Полчаса не можешь человеком побыть!

— Что? — Лиходей и глаза вытаращил, апеллируя к своему однокашнику-телеграфисту. — Ты видел такое! Для него же стараюсь, можно сказать… Или, может, это не ты, — обратился к Мегейлику, — пять минут тому назад ломал себе голову: откуда тебе человек этот знаком будто?

— Но это не значит, что нужно его обыскивать.

— Э, тут ты меня не учи! Сам знаю, что делать. — Он развернул бумажку и долго читал удостоверение. Наконец поднял глаза и, поглядев пристально на угольщика, сказал: — С этой бумажкой разве что в ватер сходить. Какой же это документ, если год рождения не проставлен?!