— Чудеса! За пять лет один-единственный раз встретились случайно с тобой, да и то… И надо ж было, чтобы этак… чтобы в таком неподходящем виде!

— А почему неподходящем? Кто мы были друг для друга тогда? Чужие люди! Да разве не пора уже и тебе о своей семье подумать? Ты еще не женился?

— Нет, холостой-неженатый! — И опять не понравился Артем сам себе за этот ответ. За самый тон, каким сказаны были эти слова. Но теперь уже знал и причину: ему неприятно было спокойствие, с каким Христя рассказывала о той встрече с ним и девушкой. Поэтому хотел чем-то донять.

— Напрасно! — после небольшой паузы сказала Христя. — Дивчина славная!

— А ты откуда знаешь?

— Кого? Мирославу Наумовну? Да кто же ее в Славгороде не знает! Не раз была в больнице у нее, и она на нашей фабрике не один раз выступала. Прямо скажу — геройская дивчина. Разве что, может, не совсем подходишь ты ей. Нет, не потому, парень ты пригожий, а просто неученый.

— А ты обо мне не беспокойся. Хоть неученый, зато бывалый… И коли б захотел, то хоть и сейчас…

Христя повела плечом:

— Может, и так!

«Нет, это ни к черту не годится! — даже зубы стиснул Артем. — Если уж любовными делами своими похваляться стал, дальше некуда. Надо перекур сделать!»

Дрожащими от раздражения пальцами он свернул цигарку, накинул на плечи шинель и вышел. За порогом остановился и, глубоко затягиваясь, журил себя крепко: «Вот свинья! И что это заело во мне, даже с шестеренок сошел?! Обидно небось, что не ревнует? Дурак, да и только! Ведь кто ты для нее теперь, когда у нее муж есть? И чего ты хочешь от нее? Ничего? Не ври! А почему же, словно вьюн, завертелся, когда разговор о Мирославе зашел? Скрыть хотел! А зачем?»

На этот вопрос Артем ничего не мог ответить. И вообще сама встреча с Христей, такая неожиданная, и все, что открылось ему из ее рассказов, спутало мысли Артема. И, чтобы распутать, придется еще и самому не один раз пройти по всем тем страшным житейским ухабам. А для этого нужно время и нужно остаться одному.

Цигарку за цигаркой курил он, бродя, словно неприкаянный, по двору. Так, незаметно для себя, очутился под навесом и спохватился, уж только когда сидел на корточках перед поленницей дровишек и что-то выискивал среди них. Понял! И теперь уже сознательно стал искать, перебирая поленья. Но напрасно! Ни одно их них не годилось для полозка. А может, у соседей спросить? Вышел из-под повети и остановился в раздумье. Вдруг вздрогнул от неожиданности.

— Эй, браток! — окликнул из-за плетня такой же, как и он, видать, недавний солдат в шинели, в шапке из искусственной смушки, с вилами в руках. — Нет ли закурить?

Артем подошел к плетню и подал кисет.

— А я гляжу, — свертывая козью ножку, говорил сосед Христи, — кто это расхаживает? Родич, наверно?

— Да. Из города. Приехал на ярмарку в Хорол. Может, сала, пшена купить, — выдумал Артем, чтобы избежать лишних расспросов.

— Э, сала нету. Ну а кусок масла можно будет, — сказал сосед.

— А у тебя что, корова? — У Артема мелькнула счастливая мысль. — Тогда знаешь что, дружище, — перебрось мне через плетень навоза малость.

— А зачем тебе? — удивился сосед.

— Нужно, — уклонился Артем.

Сосед не стал допытываться, а, докурив цигарку, перебросил через плетень несколько навилок навоза.

Артем перенес его под навес. Затем, сняв шинель и засучив рукава гимнастерки, принялся за дело. Еще мальчонкой он был большим мастером по этой части и не забыл, видать, немудреной науки этой. Не прошло получаса, как кизлик был уже готов. Да еще какой! Лучше всяких салазок! Тут же, под навесом, нашел бечевку, приладил к кизлику и положил его в уголок, чтобы кто-нибудь невзначай не наступил. А дальше уж мороз закончит. Надо еще несколько раз водой облить.

«Но все это игрушки! — моя руки снегом из сугроба, размышлял Артем. — Конечно, неплохо, что хотя бы такая забава Васильку на праздники будет. Но вообще-то как с ним поступить?» После встречи с Христей его намерение немедля забрать к себе сынишку как-то поостыло. Ибо немало его страхов развеялось. Но и оставлять так Артем не хотел. Пока малыш с матерью, еще ничего, но ведь на одну неделю только отпустили ее с фабрики, а когда уедет? Оставит на эту «каменную бабу» с веретеном? Нет, к этому никак не лежала душа Артема.

И вот вечером, только мать Христи с девчонками забралась на печь спать, уснул и Василько, а Христя после дневной суеты в хате, усталая, опустилась на лавку, Артем, подсев к ней, сразу и начал об этом:

— А знаешь, Христя, с какой волчьей думкой ехал я сегодня в Поповку?

— С волчьей? — повернулась к нему женщина. — Помилуй бог! Такое скажешь!

— Да нет, — успокоил Артем. — Я говорю про Василька. Ведь я даже не знал, что ты сейчас в Поповке. Думал — в Славгороде. И ежели б так оно было, то ей-ей не знаю… Разве что из-за болезни… А то — завернул бы в овчину, на сани да только ты его и видела! Забрал бы в Ветровую Балку.

— Какой ты бедовый! «Забрал бы». А кто тебе дал бы его?! Нет, ты эту думку свою выбрось из головы! Никогда этого не будет.

— А ты не горячись! Я ведь и сам теперь вижу, что на такую мать, как ты, положиться можно. Не об этом речь. А о том, что трудно тебе одной с ним.

— Не труднее, чем и другим солдаткам. Ничего, скоро война кончится…

— …вернется отчим домой! Ты это хотела сказать? — Но Христя ничего не ответила. — Или, может, он уже вернулся?

— Нет, он в плену.

— А откуда ты знаешь?

Христя объяснила, что, еще уходя из дому, он сказал ей, что при первой же возможности сдастся в плен. А перед тем письмо с условной пометкой отправит, чтобы не ожидала больше писем, до самого конца войны.

— Да кто ж он такой? — удивился Артем. — Сказать бы, штундист или молоканин, так нет — в православной церкви на службе. Пацифист?

— Не знаю, как по-ученому. А по-простому — очень добрый человек.

— Да уж куда добрей! Вы там себе, как хотите, мол, перегрызите глотки друг другу, а я — в кусты, погляжу со стороны. Ну, да это к слову пришлось. А я вот что тебе, Христя, хотел сказать. Нечего больше ему делать тут. В нашей с тобой семье!

Христя пристально посмотрела на него. Ее и тронули его слова, но и задели своей резкостью.

— Не пойму, к чему ты клонишь! Можно подумать, что сватаешь. Но как же это — при живом-то муже?

— Ну и что ж! — Ироническое замечание Христи его не смутило нисколько. — В таких случаях люди развод берут. Так и тебе придется. Вот и все!

— Да уж, чего проще! А как же тебе с Мирославой Наумовной поступить?

— У нас с Мирославой далеко так не зашло. Но скажу прямо: очень она полюбилась мне. С первой же встречи!

— Ну вот, видишь! — ревниво заметила Христя.

Артем пропустил мимо ушей ее реплику, продолжал:

— И был момент, когда я даже признался ей в этом. И всякие слова душевные ей говорил…

— Ну вот видишь! — снова не удержалась Христя. — А ты…

— Но все это… — перебил ее Артем, — всего этого могло и не быть вовсе. Если бы ты, встретив меня тогда, на Докторской, окликнула… И если бы уже тогда я узнал от тебя все, что сегодня знаю… Ничего у меня с Мирославой не было бы. А сложилось бы все совсем по-другому.

Христя вздрогнула и руку приложила к груди, сидела настороженная. Потом подняла на него глаза.

— Как же это «совсем по-другому»?

— А вот так: уже тогда, летом, мы бы с тобой, Христинка, вместе с Васильком втроем жили бы. Семьей! Невзирая даже на то… Ежели, конечно, не любишь его так уж сильно, что и разговора не стоит заводить. — И после паузы: — Почему молчишь?

И тогда Христя порывисто поднялась с лавки, подошла к плошке, что стояла на выступе печки, и стала поправлять дымящий фитилек. Скрыть охватившее ее волнение хотела, собраться с мыслями. Затем, повернувшись к нему, сказала убежденно:

— Нет, Артем, ты ошибаешься! Не было бы этого и тогда, летом. Я даже представить себе не могла, как это смогла бы я, не дождавшись его домой, хотя бы даже и решила не жить больше с ним, вернуться к тебе! Да как бы я в глаза ему глянула! Всю жизнь потом корила бы себя… Нет, ты уж, будь добр, не подбивай меня на это! И давай, пожалуй, укладываться спать. Вот и в плошке все выгорело…