Мы прошли уже более трехсот шагов, когда мимбренхо показал на вмурованный в стенку галереи камень.
— Надпись! — сказал он. — Но это не индейская надпись.
Когда я осветил это место факелом, то смог очень легко прочитать: «Alonso Vargas of. en min. у comp. A. D. MDCX1». Дополнив сокращения, я получил: «Alonso Vargas, offficial en minas у companeros, Anno Domini MDCX1», что в переводе на мой родной язык означало: «Алонсо Варгас, штейгер[650], и его товарищи, в год от Рождества Христова тысяча шестьсот одиннадцатый». Выходит, что прошло свыше двухсот пятидесяти лет, как этот испанский горняк проложил подземный ход. Я скопировал надпись, потому что до тех пор мне не было известно, что в те времена испанцы проникли так далеко в глубь Мексики, которую они называли Новой Испанией.
Мы двигались все дальше и дальше, пока подземный ход не окончился. Он настолько расширился и стал таким высоким, что кровлю поддерживала стена из неотесанных камней. Тем не менее пламя факела все еще тянулось вперед, за эту стену, хотя никакого отверстия в ней не было заметно. Когда я подошел к стене поближе, то увидел, что она представляет собой нечто вроде решета. Раствор, соединявший камни, был удален в тех местах, где углы камней соприкасались, причем образовались, или, точнее говоря, остались дырки, которые можно было обнаружить только после тщательного осмотра, да и то лишь при помощи воздушной тяги. При этом я заметил на одном из камней торопливо сделанную каким-то острым инструментом надпись: «Е. L. 1821». Буквы были, безусловно, чьими-то инициалами, а дата показывала, что в 1821 году проход был перекрыт стеной. Каковы были побудительные причины строителей перегородки, меня не интересовало. Вероятно, в то же самое время сняли и переброшенный над пропастью мост. Тогда же завалили галькой и пещеру, служившую одновременно входом в штольню. Дырки в стене оставили для того, чтобы позднее, когда шахта снова заработает, жизни подземных рабочих не угрожали бы ядовитые газы.
Что же теперь делать? Мы прислушались. За стеной не было никаких признаков жизни. Я осмелился постучать, но ответа не получил. Тем не менее мое сердце колотилось от радости и надежды, потому что я был убежден, что с той стороны стены окажутся мои соотечественники. Если предчувствия меня не обманывали, то я действительно мог освободить земляков, не навлекая никакой опасности ни на них, ни на себя. Значит, нужно было убрать стену. Но как? Мы должны были выломать несколько камней. Но чем? Других инструментов, кроме ножей, у нас не было. Их можно бы засунуть в дырки между камней, но строительный раствор был тверже железа, и после недолгой безуспешной возни мы пришли к убеждению, что нам придется трудиться, может быть, целый день, чтобы вынуть из кладки один-единственный камень. Тем не менее мы принялись за работу, тем более ничего другого нам и не оставалось, потому что днем мы не могли сюда проникнуть.
Работали мы до тех пор, пока не выгорели оба факела, взятых нами с собой, а потом еще некоторое время возились в темноте. Когда мы настолько устали, что нам потребовался отдых, мы вернулись назад, в пещеру, где лежали кони точно в таком же положении, какое они заняли по моему приказу. Теперь они смогли встать и получить немного корма. Мы тоже поели, а затем снова вернулись в штольню, запасшись несколькими факелами и множеством свечей. Взяли мы с собой и оружие, потому что его можно было применить как рычаг.
Выковырять раствор между двух камней казалось делом совсем несложным и неутомительным; но мы все же должны были часто прерывать работу, чтобы отдохнуть хоть несколько минут. Наконец мы смогли вытащить первый камень. Мои часы в этот момент показывали семь часов вечера. Я заглянул в образовавшуюся дыру. С той стороны стены царили полная темнота и глухое безмолвие. Второй камень потребовал от нас меньших усилий: он последовал за первым уже через два часа. А еще через час мы вынули третий камень. Было десять часов. К полуночи мы вынули уже семь камней, а к часу ночи мы смогли пролезть через отверстие, что сделали, конечно, с величайшими предосторожностями, не зажигая свечей. Мы даже потушили факелы, чтобы свет не проникал в отверстие.
Не заметив ничего подозрительного, мы все же отважились зажечь свечу и пошли дальше. Тогда мы увидели, что стены на этой стороне, не считая маленьких отверстий, так замазаны раствором, что их нельзя было отличить от окружающих скал.
Мы оказались в широком проходе с высоким потолком, который поддерживали естественные колонны — оставленные стоймя каменные блоки. Рудный пласт был давно выработан, добыча породы не велась, оттого-то и царила здесь ничем не нарушаемая тишина. Слабый поток воздуха уводил нас вправо, тем не менее мы сначала повернули налево, чтобы узнать, что остается позади нас. Прошли мы недалеко, потому что уже через несколько шагов галерея когда-то давно обрушилась. Масса рухнувшей породы преграждала путь, поэтому мы повернули назад, собираясь пройти по проходу вправо.
Тут мы вскоре увидели множество сложенного у стен инструмента. Казалось, мы попали в посещаемые людьми места. Поток воздуха становился ощутимее. Потом проход стал заметно расширяться, и мы оказались в четырехугольной камере, посредине которой стоял крепкий деревянный ящик, сколоченный из нижней и трех боковых стенок. На четырех углах ящика были укреплены сплетенные из ремней канаты, соединявшиеся с уходившей вверх цепью. Там, наверху, было отверстие несколько большего поперечника, чем размеры ящика. Отверстие это и было вертикальным стволом шахты, потому что поток воздуха уходил вверх. А ящик представлял из себя подъемник, который загружался с той стороны, где не было стенки. Вокруг было разбросано еще много различных предметов, на которые я не обратил никакого внимания, но зато заметил две сколоченные из дерева и очень грубо обработанные двери, снабженные могучими запорами. Одна располагалась прямо напротив галереи, из которой мы вышли, другая — по правую руку от нас. Видимо, они вели в ту часть рудника, где производились работы, потому что других ходов или штолен не было заметно.
Сначала мы повернули направо и отодвинули обе задвижки на правой двери. Мимбренхо держал факел. В тот самый момент, когда дверь открылась, из нее вывалилось прямо на меня какое-то существо женского пола, вцепилось всеми десятью пальцами мне в шею и пронзительно закричало по-немецки:
— Жалкий злодей! Ты опять здесь! Выпусти меня, или я тебя задушу!
Прием был не очень дружественным, но я не стал обижаться на него, потому что он явно предназначался не мне. Я оторвал руки этого разгневанного существа, в котором, к своему изумлению, признал еврейку, и крепко сжал их, не давая нежным пальчикам возможности меня душить, и ответил:
— Пожалуйста, фрейлейн[651], извольте заметить, что вы совершаете ошибку! У меня и в мыслях не было принять смерть от ваших нежных ручек.
Мимбренхо осветил мое лицо. Она узнала меня и воскликнула:
— Вы? Не может быть! Слава Богу! Вы не оставите меня здесь погибать!
— Нет. Я выведу вас на волю. Кто же посмел вас здесь запереть?
— Мелтон! Этот изверг, этот дьявол в человеческом облике.
— И как же он вас сюда затащил? Это же так трудно — доставить на такую глубину сопротивляющегося человека.
— Хитростью. Я пошла за ним добровольно. Мы спустились в деревянной люльке.
— Значит, он вам чего-то наговорил, возможно, пообещал показать отца?
— Да, именно это он и сказал; я должна была выпустить из шахты отца. А вы уже знаете, что его здесь заперли?
— Знаю. Я вообще знаю гораздо больше, чем вы предполагаете. Например, мне известно, что Хитрый Змей, молодой вождь юма, вчера говорил с одной дамой, которая привела его в такой восторг, что он наобещал ей драгоценных камней, золота, замок, дворец, множество красивых платьев да еще целую кучу слуг.
Она даже не покраснела, что непременно случилось бы с любой другой девушкой. Она ответила совершенно непринужденно:
