Мы помчались галопом по траве, чтобы как можно скорее выяснить, зачем отклонялись от пути двое всадников. Уже через десяток минут я увидел, что вскоре мы выясним причину этого. Чтобы еще раз проверить проницательность юного мимбренхо, я сказал:
— Через несколько минут мы сможем повернуть. Знает ли мой брат, почему я так считаю?
Он внимательнее рассмотрел след, по которому мы ехали, а затем ответил:
— Я не вижу ничего нового, что помогло бы мне ответить на этот вопрос.
— Моему брату стоит смотреть не в землю, а на небо!
При этом я указал на шесть или восемь точек, которые можно было видеть впереди. Они то взмывали вверх, то планировали вниз, то носились по кругу.
— Уфф, это же стервятники! — выкрикнул мальчишка. — Они держатся над одним местом, значит, там лежит падаль.
— Нет, не падаль. На нее стервятники сразу бы падали вниз камнем. Но они этого не делают, а продолжают кружить в воздухе, значит, то существо, которое они высмотрели себе в качестве добычи, еще живо.
Приблизившись, мы увидели новых стервятников, природных санитаров. Они уселись на земле по кругу, в центре которого лежало человеческое тело. Подъехав поближе, мы увидели, что это мужчина.
— Человек! — удивился мимбренхо. — Убитый, труп!
— Нет, не труп! Если бы человек был мертв, стервятники давно бы уже занялись им. Он должен был еще совсем недавно шевелиться.
Птицы улетели прежде, чем мы добрались до самого места. Подъехав к несчастному, мы остановились и спрыгнули на землю.
— Боже милостивый! — вырвалось у меня, как только я взглянул на лежавшего. — Возможно ли! Это один из тех, кого мы собирались спасти, — продолжал я, опускаясь на колени и осматривая несчастного.
Это был Геркулес. Но как он выглядел! Костюм его был весь изодран, вероятно, в схватке. Он получил удар по голове, которая распухла и была вся кровавого цвета. Я не смог определить, повреждена ли кость черепа. К счастью, других ран я не заметил. Когда я стал осматривать голову, то мои прикосновения причинили Геркулесу боль, потому что он громко застонал и приподнялся с земли. Но как только я отнял руки от раны, он снова упал на землю и затих.
— Нам надо вернуться, — сказал я. — Здесь нам больше делать нечего. Прежде всего следует добраться до воды.
— А если он по дороге умрет?
— Что ж! Утешением нам может послужить сознание того, что здесь он также бы умер. Я возьму его к себе в седло.
— Вы сможете поднять такого большого, тяжелого мужчину!
— Это надо сделать, потому что иначе перевезти его не на чем.
Конечно, для того чтобы положить Голиафа поперек седла, потребовалось немало усилий как наших, так и раненого. Он взвыл от боли, но сразу же снова потерял сознание. Положив его на коня, я отправился назад, но не тем же самым путем, которым мы сюда приехали, потому что он оказался бы кружным, ибо наш караван тем временем значительно переместился, а другой дорогой. Отряд двигался к востоку, мы же скакали на север, значит, теперь мы должны были ехать по диагонали — на юго-восток.
Мой вороной нес тяжелый груз, но он был достаточно сильным, чтобы, несмотря на такую ношу, перейти в галоп. Я вынужден был мчаться галопом, потому что этот аллюр самый постоянный, а значит, меньше всего досаждает раненому. Тот затих и лежал передо мной словно мертвый. Когда мы добрались до нашего отряда, не только силы моего жеребца, но и мои были почти на исходе.
Конечно, привезенный нами несчастный привлек всеобщее внимание. Послышались крики и восклицания, люди толкались, чтобы увидеть раненого. Виннету, как обычно, оставался спокойным. Он отогнал любопытных, помог мне снять Геркулеса и занялся изучением раны. Помогать ему при этом было излишне, потому что апач разбирался в ранениях как никто другой.
— Кость не раздроблена, — заявил он через некоторое время. — Человек этот останется жить, если только справится с лихорадкой. Дайте мне воды!
Возчики держали для своих мулов под повозками полные ведра воды, так что требование Виннету было немедленно выполнено. У индейца была такая нежная рука, что раненый под ее прикосновением ни разу не застонал. После того как его ополоснули холодной водой и перевязали, ему устроили место в одном из фургонов. Потом отряд снова двинулся в путь.
Если кто-либо ожидал, что Виннету, после того как мы снова поехали рядом, станет расспрашивать меня о Геркулесе, то он ошибся. Апач задумчиво смотрел перед собой. Мне было знакомо такое выражение его лица. Он пытался найти верный след без моей помощи. Через какое-то время он поднял голову; удовлетворенный взгляд, который он на меня бросил, показал мне, что он о чем-то догадался. Поэтому я спросил его:
— Мой краснокожий брат не стал ни о чем меня спрашивать и сам обо всем догадался?
— Я думаю, что раненый из тех бледнолицых, которых обманул Мелтон.
— Конечно. Это был единственный человек, которому я доверял и рассказал о своих планах.
— Он будет также единственным, кому удастся избегнуть общей судьбы несчастных переселенцев. Олд Шеттерхэнд, конечно, знает, кто его ранил?
— Конечно. Это были Уэллер и его спутник, нам пока еще неизвестный. Раненому принадлежало второе ружье, которое было у этого незнакомца.
— Тогда раненый, как только придет в себя, сможет нам рассказать, кто же был этот второй всадник.
— А это скоро произойдет?
— Трудно сказать. У бледнолицего могучее здоровье, и у него очень крепкая голова — любой другой череп был бы размозжен. Кости-то целы, но кто знает, в каком состоянии находится под ними мозг? Я бы очень хотел, чтобы он пришел в себя и смог заговорить, потому что он был в Альмадене и смог бы нам рассказать, что там произошло.
— Это благодаря моему предостережению он стал таким осторожным, иначе ему бы была суждена та же участь, что и всем остальным. Он бежал, а Уэллер со своим спутником преследовали его. Это мне ясно.
— Да, это так. Но есть еще кое-что. Не думает ли мой брат, что у обоих бледнолицых была только эта причина, для того чтобы покинуть Альмаден?
— Нет, вряд ли. Если бы причина была только одна, то они бы сразу вернулись, после того как они напали на беглеца, но они же поскакали дальше. Вероятно, они с большим нетерпением ожидали фургоны, а когда те не пришли в обусловленный срок, они поскакали навстречу.
— И я так думаю. Не хочет ли мой брат поговорить с Уэллером? Может быть, стоит послушать, что он расскажет про раненого.
Такому приглашению я с большой охотой последовал, потому что мне и самому не терпелось услышать, что скажет наш пленник. Я подождал, пока наши мулы не отдохнут возле быстрого ручья. Геркулес все еще не приходил в себя. Пока Виннету приводил его в себя, я подошел к Уэллеру, который лежал связанным на земле, и спросил:
— Вы, пожалуй, знакомы с тем беднягой, которого так жестоко избили?
— Конечно, я его узнал, — ответил он мне, не задумываясь. — Вы же знаете, что на корабле я имел честь обслуживать вас и его.
— Благодарить нам вас за это не приходится, и было бы лучше, как для нас, так и для вас, чтобы вы о нас не заботились. Теперь Геркулес, возможно, заплатит за ваше внимание жизнью! Это ведь вы нанесли ему прикладом удар по голове, который мог лишить моего соотечественника жизни.
— Я? Что за идея! Мастер, вы хотите быть проницательным человеком, а на самом деле глубоко заблуждаетесь! Как это вы додумались, что именно я захотел его убить?
— Это сделали вы или тот всадник, что ехал вместе с вами. Словом, кто-либо из вас двоих.
— Я слышу утверждение, но где же доказательство? А если на него напал кто-то другой, а я гораздо позже проезжал мимо?
— Рассказывайте такое несмышленому ребенку — не мне! Ведь его ружье осталось у вашего отца!
Мне было ясно, что его спутником был либо отец, либо Мелтон, и я полагал, что вернее придерживаться первой версии. Я был скрыт от него кустом, и он решился на быстрый и необдуманный вопрос:
— Значит, вы все же его узнали? Только из-за меня! Солгав, я ничего не выигрываю. Да, это был мой отец. И вы знаете, почему я это говорю! Дам вам один хороший совет: поворачивайте назад и никогда больше не суйте нос в дела Альмадена. Ваше любопытство дорого вам обойдется.