— А как сейчас ваши отношения с юта?

— Они мои друзья. Тусага Сарич до сих пор, я знаю, любит меня, как тогда, я могу вить из него веревки. Но свободу они мне дали не сразу, а лишь тогда, когда я получила у них право именовать себя воином. Я тут же помчалась в Денвер. Дети исчезли. Эттерс и Тибо ходили к психиатру и, угрожая ему, забрали у него Токбелу. Она отчаянно протестовала, когда ее хотели разлучить с Фредом, и они были вынуждены взять и мальчика.

— Исчез и банкир — с Лео, моим сыном. Я принялась искать его и узнала у шерифа[569], что через несколько дней после его исчезновения приходили полицейские, чтобы арестовать его за освобождение какого-то пленника.

— Значит, можно предположить, что на него донесли Эттерс или Тибо, но его все же кто-то успел предупредить. Он пустился в бега и замел все следы.

— Наверное, так оно и было, потому что я еще долгие годы напрасно искала его и Токбелу.

— Могу успокоить вас: он взял другое имя и хорошо воспитал мальчика. Он или его сын живет сейчас в Джефферсон-Сити.

— О боже! Что вы говорите?

— Да, и я был у него. Но давайте продолжим.

— Итак я искала детей, но — увы, напрасно. Я изъездила все равнины и все долины, искала в городах и у краснокожих — и нигде не находила их. Как женщине мне бы это просто не удалось, и я переоделась в мужскую одежду и стала выглядеть, как сейчас. Когда поиски окончились ничем, я вернулась к Чертовой Голове. Убийца ведь всегда рано или поздно приходит на место своего преступления, и я сделала небо этого парка своей крышей. Пока убийца здесь еще не появлялся, но я уверена: он придет, обязательно придет. И дождется моей кары. Я отомщу!

— А вы узнаете его?

— О, да!

— Но ведь с тех пор прошло столько лет, миссис Бендер!

— Я узнаю его! Даже если он изменился. Я узнаю его по зубам.

— По выбитым зубам в верхней челюсти?

— Уфф! Вы знаете и об этом?! Вы что же, знакомы с ним?

— Нет, не знаком. Хотя нет, если хорошенько подумать, я все-таки его знаю. А о зубах мне рассказал ваш сын Лео…

— Лео?! Он жив? Вы действительно с ним говорили?

— Да.

— Скажите скорее, где он?

— Здесь, в парке Сент-Луис. Вы увидите его, если не сегодня, то завтра или послезавтра. И если меня на этот раз не подводит интуиция, вы скоро встретите и убийцу. Он на пути к месту действия. Тибо придет с Токбелой, а Эттерс уже опередил их. Кроме того, я могу вам сказать и о том, какой дорогой эти парни тогда с Токбелой и Лео выбрались из Денвера.

— Вы это узнали? Откуда?

— От Виннету и Шако Матто.

— Так расскажите же мне скорее о нем, мистер Шеттерхэнд!

— Они были у осэджей, убили нескольких воинов. Потом они разделились, и Тибо с вашей сестрой и мальчиком подались к команчам из племени найини. Там он затаился, поскольку его преступления как раз всплыли на свет божий. Его обнаружили на границе Льяно-Эстакадо и уберегли от голодной смерти.

— Я хочу знать больше. Надеюсь, они сами мне обо всем скоро расскажут.

И она резко поднялась на ноги.

— Не торопитесь убежать от нас, миссис Бендер, — попросил я. — Вы можете узнать все уже по дороге. Мы не должны терять времени. Вперед к Чертовой Голове! Или вы по-прежнему хотите продолжать свой путь в одиночестве?

— Нет, нет, я остаюсь с вами. Это само собой разумеется.

— Тогда я позову остальных.

И вот мы снова в пути. Кольма Пуши знала дорогу даже лучше, чем Виннету. Она скакала вперед вместе с Апаначкой и осэджами. Они вели разговор, в котором я не участвовал, и молча скакал рядом. За мной следовали оба неразлучных приятеля и Тресков. Хаммердал еще не оправился от удивления: как этот таинственный индеец на его глазах превратился в скво. Я слышал, как он позади меня произнес:

— Ну, виданное ли дело — мужчина превращается в женщину! Кольма Пуши, чье мужество мы почитали столько времени, удивил — нет, удивила нас, как никто. Что скажешь на это, Пит Холберс, старый енот?

— Да ничего не скажу, — ответил долговязый.

— И правильно. Ничего тут не скажешь. После всей этой истории вот что я вам заявляю: все в этом мире может быть! И я уже не удивлюсь, если мой старый друг Пит Холберс вдруг превратится в скво!

— Вот уж этого ты не дождешься, старина Дик!

— А если ты сам вдруг поймешь, что ты — переодетая баба?

— Ну, тогда бы я знаешь что сделал?

— Что же?

— Я бы вышел за тебя замуж.

— Как это? Даже не спросив, хочу ли я тебя взять в жены?

— Даже не спросив!

— А если я сразу же после свадьбы разведусь с тобой?

— А я не дам тебе развода.

— А это мы еще посмотрим. Думаешь, я не найду для этого оснований?

— А их нет.

— Напротив, более чем достаточно.

— Питание, что ли, — причина? Тебя что, плохо кормят?

— Меня-то хорошо. А вот ты плохо питаешься. Я скажу на разводе, что не смогу нормально содержать свою жену, если же мне не поверят, предъявлю доказательство — тебя. Кто попробует, глядя на тебя, сказать, что ты питаешься хорошо? И в гуманных целях нас быстренько разведут.

— Что мне не хватает, я и сам могу добыть.

— Ну на кой черт мне баба, такая длинная, что я не могу намылить ей голову? Соображаешь, что я имею в виду.

— Вполне.

— Это процедура бывает иногда очень даже нужной, старый енот. А у тебя, к несчастью, как раз такая голова, которая не знает, куда в следующий момент она повернется.

— Оставь мою голову в покое. Твоя находится тоже частенько совсем не там, где ей следует быть, и это весьма просто доказать.

— Как же?

— Вспомни о бэби серой медведицы. И о том, как ты валялся в обнимку с гризли, если ты забыл про эти объятья, посмотри на свою разукрашенную медведем шкуру.

— Смотри — не смотри, какая разница, а при чем здесь женитьба? Поговорим о чем-нибудь более приятном, например, о том, что мы сделаем с Генералом, когда он попадет к нам в руки.

— Чего уж проще.

— Ну-ка, ну-ка.

— Мы отплатим ему той же монетой. Распнем его на дереве. Он это, видит Бог, заслужил!

— Тут я с тобой согласен полностью. С огромной радостью найду для него ствол и лично расщеплю его, в этих тисках он запоет у меня громче, чем Уолд Уоббл, бедный старикан. Он застрянет в этом стволе навсегда, клянусь!

Природное чувство справедливости обоих друзей в данном случае совпадало с моралью Ветхого Завета и одновременно законом прерии: око за око, зуб за зуб, кровь за кровь. Среди нас, не говоря уже больше о Хаммердале и Холберсе, не было ни одного человека, который бы не хотел посчитаться с так называемым Генералом. У Шако Матто был к нему счет за убийства и обиды, у Трескова за другие преступления. Про себя и Виннету я уж и не говорю. А Апаначка и Кольма Пуши? Им двоим он должен был больше, чем всем нам, вместе взятым. Ведь Генералом называл себя не кто иной, как долго разыскиваемый Дэн Эттерс. Отсутствие у него упомянутого изъяна — зубов — не говорило еще ни о чем — вставные зубы были известны еще в Древнем Египте. Этот Эттерс был для меня слишком реален, чтобы я мог не задумываться о наказании, ему уготованном.

Потом я подозвал к себе Кольма Пуши. Пока мы ехали рядом, было столько переговорено, столько дано ответов на разные вопросы, что я просто не припомню в своей жизни другого такого насыщенного разговора ни с одним из друзей. Миновал полдень, приблизился вечер, а мы все говорили и говорили… И вот уже с ночного неба луна освещала нам путь. Мы вступили на пологую равнину, часть парка Сент-Луис, и тут заметили повозку, которая ехала той же дорогой, что и мы. В нее было запряжено три лошади. Я тут же подумал о шамане с его скво и их лошади с поклажей. Виннету был того же мнения, что и я.

Мы снова пришпорили лошадей и молча поскакали дальше. Быстро темнело. Виннету, не покидая седла, пригнулся как можно ниже к земле, чтобы не терять из виду следов, но через несколько минут их уже невозможно было различить. Луна едва светила сквозь неожиданно набежавшие облака на небе, ее света было явно недостаточно. Виннету спешился, я вслед за ним. Мы повели лошадей в поводу, а сами шли в довольно нелепой, наверное, со стороны позе — почти на четвереньках — только так еще можно различить какие-то следы. Потом луна вообще зашла за тучи. Не лучше ли встать здесь лагерем, а наутро вновь пойти по следу, подумали мы.