— Вы это разрешите, — сказал я ему. — Апаначка, последи за ним. Как он только шевельнется, прыгай через него так же, как в прошлый раз, и сломай ему ногу! А я помогу!

— Мой брат Шеттерхэнд может на меня рассчитывать, — ответил Апаначка. — Он может говорить со скво, а если белый шаман попробует шевельнуть рукой, тут же окажется трупом под ногами коня!

Он занял позицию около Тибо, и я почувствовал себя гораздо увереннее.

— Была ли ты сегодня в Каам-Кулано? — спросил я женщину.

Она покачала головой и посмотрела на меня пустыми глазами. Я почувствовал, как отчаяние перехватает дыхание у меня в горле, но, прогнав его от себя, продолжил:

— Есть ли у тебя «нина та-а-упа» — муж?

Она снова покачала головой.

— Где твой «то-ац» — сын?

Ответом было все то же покачивание.

— Видела ли ты свою «икокхе» — старшую сестру?

Никакой осмысленной реакции. Мне стало ясно, что она равнодушна к вопросам из жизни команчей. Я попробовал зайти с другого конца:

— Знаешь ли ты Вава Иквеципа?

— Ик-ве-ц-па, — тихо прошептала она.

— Да. Ик-ве-ци-па, — повторил я, четко произнося каждый слог.

Тогда она ответила, как будто сквозь сон, но все же:

— Иквеципа мой вава.

Значит, мои предположения оказались верны: она была сестра падре.

— Знаешь ли ты Техуа? Те-хуа!

— Техуа была моя «икокхе» — старшая сестра.

— Кто такая Токбела? Ток-бе-ла!

— Токбела — это «нуу» — это я.

Она стала внимательнее. Слова, донесшиеся в затуманенное сознание Тибо-вете из детства и юности, потревожили какие-то образы в ее памяти. Душа безумной заметалась, силясь вырваться из-под тяжелого гнета больного разума, но тщетно: выхода из мрака она не нашла. И все же взгляд ее глаз больше не был пустым; постепенно он становился все более живым. Теперь мы уже могли добраться и до здравого смысла. Время было дорого, я и спросил то, что было для меня сегодня самым важным:

— Знаешь ли ты мистера Бендера?

— Бендер-Бендер-Бендер, — повторила она за мной, и некое робкое пока подобие улыбки появилось на ее лице.

— Или миссис Бендер?

— Бендер-Бендер! — повторила она, и в ее глазах промелькнула искра света, улыбка стала по-настоящему милой, голос — ясным.

— Может быть, ты знаешь Токбелу Бендер?

— Токбела Бендер — это не я!

Теперь она смотрела только на меня, и уже вполне осмысленно.

— А кто такая Техуа Бендер?

Она радостно всплеснула руками и сложила их на груди, как будто неожиданно нашла что-то давно потерянное, и ответила:

— Техуа — миссис Бендер, конечно, миссис Бендер!

— Были ли у миссис Бендер дети?

— Двое!

— Девочки?

— Оба мальчики. Токбела носила их на руках.

— Как звали этих двоих мальчиков?

— Да, у них были имена — их звали Лео и Фред.

— Какого они были роста?

— Фред — такой, а Лео — такой!

Она показала рукой, какого роста были дети. Мои расспросы привели к результату даже большему, чем я надеялся сначала. Я перехватил взгляд Тибо, которого Апаначка держал в постоянном напряжении; этот взгляд был прикован ко мне, в нем сквозила плохо скрываемая ярость, как у кровожадного разбойника, который намеревается вот-вот наброситься на жертву. Но мне до этого не было никакого дела. Память возвращалась к Тибо-вете, и если я это использую не мешкая и с толком, то смогу уже сегодня узнать все, что требуется для того, чтобы пролить свет на жизнь Апаначки и Олд Шурхэнда. Получилось так, словно именно меня призвала судьба, чтобы возник этот самый свет. Но только я наклонился к женщине, чтобы задать ей новый вопрос, как мне помешали. Двое трампов принесли мои ружья — «медвежий бой» и штуцер. Один из них сказал:

— Олд Уоббл хочет, чтобы вы тащили сами свое несчастливое оружие, которое ломает людям кости. Мы повесим ружья вам на спину.

— Нет уж, лучше я сам это сделаю. Освободите мне руки! Потом вы сможете их снова связать.

Они сделали, как я просил. Оба ружья вернулись ко мне! И это примирило меня с тем, что наша со скво беседа была так некстати прервана. Трампы забирались на лошадей, и значит, любые расспросы будут исключены. Но, хотя это время еще не наступило, от дальнейшей беседы пришлось отказаться, потому что, пока я надевал ружье, лицо бедной женщины снова стало совершенно потухшим.

Мне захотелось понаблюдать за тем, как Апаначка теперь будет вести себя с Тибо-така и Тибо-вете, но он сам подъехал ко мне и спросил:

— Белый шаман отделится от трампов?

— Вполне вероятно.

— И он возьмет скво с собой?

— Да, конечно!

— Уфф! Значит, она не сможет поехать с нами?

— Нет.

— Почему нет?

— Апаначка должен сначала сказать, почему он хочет, чтобы скво осталась с нами.

— Потому что она моя мать.

— Но это не так — она тебе вовсе не мать, — сказал я как можно мягче.

— Если бы она не была мне матерью, то не любила бы меня так сильно и не обращалась бы со мной, как с сыном.

— Хорошо! Но разве принято у воинов-команчей, тем более — вождей, брать с собой женщин и матерей, когда им предстоит трудный и дальний поход и они заранее знают, что впереди их ждет много опасностей?

— Нет.

— Почему тогда Апаначка хочет взять эту женщину с собой? Я предполагаю, что у него есть какие-то особые причины для этого. Не так ли?

— Есть только одна причина: она не должна оставаться с бледнолицым, который выдавал себя за краснокожего воина и многие годы обманывал найини.

— Он ее не отдаст.

— Мы заставим его сделать это!

— Это невозможно. Апаначка забыл, что он в плену.

— Но это ненадолго!

— Можем ли мы сообщить это трампам? И потерпят ли они сами рядом с собой женщину, даже на короткое время?

— Нет. А куда направляется белый шаман со скво? Что он хочет с ней сделать? Если мы ее отпустим с ним, я никогда больше не увижу ту, которую считаю своей матерью.

— Апаначка ошибается. Он увидит ее.

— Когда?

— Может быть, очень скоро. Мой брат Апаначка должен обо всем подумать заранее. Белый шаман её не отдаст, трампы ее не возьмут, и нам она будет только мешать, когда обнаружит, что среди нас ее мужа нет и что мы к тому же пленники. Если Тибо-така увезет ее с собой, всего этого не будет и ты увидишься с ней очень скоро.

— Дальняя поездка трудна для нее!

— С нами, может быть, ей придется ехать еще дальше!

— И Тибо-така не будет с ней приветлив!

— Как не был и тогда, в Каам-Кулано. Ведь она к этому привыкла. Впрочем, ее дух теперь редко бывает с ней, и она просто не заметит, что он с ней неприветлив. Кажется, он предпринял далекое путешествие, преследуя вполне определенную цель, положение требует от него осторожности и внимательности, и он, следовательно, не причинит ей вреда. Мой брат Апаначка должен позволить ей ехать с ним! Это лучший совет, который я могу дать!

— Мой брат Олд Шеттерхэнд сказал, что думал, значит, так и должно случиться; он всегда знает, что нужно для его друзей.

Наконец все были готовы. Олд Уоббл надел опять свою куртку, и его посадили на лошадь; можно было двигаться дальше.

Тибо-така тоже залез на коня, к которому он с тех пор, как был скинут, даже не приближался. Он подъехал к Олд Уобблу, чтобы проститься.

— Примите мою благодарность, мистер Каттер, за то, что вы приняли такое участие в моих делах, — сказал он. — Мы еще встретимся с вами, и тогда я вам много…

— Будьте так добры — помолчите! — прервал его старик. — Черт, не иначе, послал вас ко мне. Из-за вас моя рука теперь как стеклянная! И если черт существует на самом деле и возьмется за то, чтобы хорошенько поджарить вас в аду, то я сочту его рассудительным и справедливым джентльменом, которые попадаются и среди добрых, и среди злых духов.

— Я очень сожалею, что так получилось с вашей рукой, мистер Каттер. Надеюсь, она скоро заживет Лучшие пластыри уже в вашем обозе.

— Что вы имеете в виду?

— Парней, которые у вас в плену. Кладите каждый день по пластырю, и вы будете здоровы очень скоро!