— Это не Олд Шурхэнд. Какой-то индеец. Хорошо, просто отлично! К какому племени он может принадлежать?

— Дурацкая встреча! — сказал Кокс.

— Почему же? Главное, что это не белый. Конечно, этому индейцу совсем не надо путаться у нас под ногами. This is clear! Мы должны что-нибудь придумать, чтобы ему не пришло в голову за нами шпионить.

Мы доехали до индейца и остановились. Он приветствовал всех гордым взмахом руки и спросил:

— Не видел ли мой брат краснокожего воина, который нес седло и искал своего коня, бежавшего от него этой ночью?

Кокс и Олд Уоббл громко расхохотались, и первый ответил:

— Краснокожий, который таскает седло! Отличный воин!

— Почему смеется мой белый брат? — спросил индеец серьезно и недоуменно. — Когда конь убегает, его ведь нужно искать!

— Очень верно! Но тот, кто позволяет своему коню убежать, а потом носится за ним с седлом, не может быть хорошим воином! Он твой друг?

— Да.

— А у тебя есть еще друзья здесь?

— Нет. Пока мы ночью спали, конь сорвался, но было слишком темно для того, чтобы его искать. Утром мы отправились за ним, но я не нашел ни воина, ни его коня.

— Ни коня, ни его самого! Веселая история! Вы, кажется, очень дельные ребята! И заслуживаете уважения. К какому племени вы принадлежите?

— Ни к какому.

— Так вы изгнанники! Сброд, банда опустившихся индейцев! Ну ладно, я буду человечным и милосердным. И помогу вам. Да, мы его видели.

— Где?

— Приблизительно в двух милях отсюда. Тебе надо просто вернуться по нашим следам. Он спрашивал нас о тебе.

— Какие слова сказал этот воин?

— Очень хорошие, уважительные слова, которыми ты можешь гордиться. Он спросил, не встречали ли мы вонючей красной собаки, которую тащит по прерии блоха.

— Мой белый брат неправильно понял воина.

— Правда? А как ему следовало говорить?

— Не встречали ли вы собаку, которая гонит вонючих блох по степи. Такие должны были быть слова, и собака скоро догонит блох.

Его конь встал на дыбы от легкого движения шенкелями и поскакал длинными прыжками, а потом пустился в галоп по нашим следам, как и было сказано индейцу. Все глядели ему вслед, а он ни разу не обернулся. Кокс проворчал:

— Проклятое краснокожее чучело! Что он имел в виду? Он не так понял мои слова. А, мистер Каттер?

— Нет, — ответил Олд Уоббл. — Он всего лишь хотел что-нибудь сказать, все равно что, и не задумывался над смыслом своих слов.

— Well! Он проскачет две мили и потом пусть поищет дальше. Краснокожий «воин» с седлом на спине! Двое отличных ребят! Эти индейцы совсем опустились!

После этой короткой интермедии мы поехали дальше. С бродяг что возьмешь, они никогда не были настоящими вестменами, но как мог Олд Уоббл посчитать слова краснокожего простой бессмыслицей! Я бы на его месте заподозрил бы индейца и проследил за ним. Кто не воспринимает такой ответ как предупреждение или намек, того, значит, Дикий Запад ничему не учит.

Мы проехали еще немного, и снова произошла встреча, для нас очень важная — после нее все, хотя и в разной степени, потеряли спокойствие. Эта встреча была весьма странной.

Мы скакали вдоль узкой полосы кустарника, которая издалека казалась извивающейся по прерии лентой. Когда мы достигли конца этой ленты, то увидели двух всадников с вьючной лошадью, которые появились справа и должны были на нас наткнуться. Они тоже нас увидели, но никаких попыток спрятаться не последовало ни с их стороны, ни с нашей. Мы проехали дальше и увидели, что один из всадников держит в руке ружье, полагая, видимо, что речь может пойти о встрече с врагом.

Когда мы приблизились еще шагов на двести, то всадники остановились, определенно намереваясь пропустить нас, не поговорив. Олд Уоббл сказал:

— Они не хотят нас знать! Так мы сами подойдем к ним.

Так и произошло. Мы поскакали вперед, и тут я услышал позади себя громкие восклицания.

— Уфф! Уфф! — прозвучал голос Шако Матто.

— Уфф! — вторил ему Апаначка. Его удивить могло только что-нибудь очень необычное, и я взглянул на незнакомцев попристальней. И был изумлен не меньше, чем оба индейца. Всадник с ружьем в руке был не кто иной, как белый шаман найини-команчей Тибо-така, а другой всадник не мог быть не кем иным, кроме его краснокожей скво, таинственной Тибо-вете. Вьючная лошадь у них была и на ферме Харбора.

Шаман забеспокоился, увидев, что мы не проскакали мимо, а направляемся прямо к нему. Затем он вдруг поскакал нам навстречу и прокричал, полоснув рукой в воздухе:

— Олд Уоббл! Олд Уоббл! Welcome![556] Если это вы, то мне нечего бояться, мистер Каттер!

— Кто этот парень? — спросил старый ковбой. — Я его не знаю.

— Я тоже, — ответил Кокс.

— Тогда неплохо было бы это выяснить!

Олд Уоббла можно было узнать даже издалека. Его тощий, высокий, весь как бы нарочно вытянутый кем-то силуэт трудно было спутать с каким-нибудь другим, а длинные седые космы, сейчас, правда, наполовину обгорелые, делали облик пожилого короля ковбоев совершенно неповторимым. Но шаман узнал и нас, когда мы подъехали поближе. Сначала он опешил и замер, на его лице читалось то, как он в растерянности судорожно соображает: бежать ли ему или стоять на месте; потом он разглядел, что мы связаны, и чуть не задохнулся от радости:

— Олд Шеттерхэнд, Виннету, Шако Матто и… — Он не хотел называть имени своего предполагаемого сына. — И их приятели, все связанные! Это чудесно, просто чудесно, мистер Каттер! Как вам это удалось? Как вы все это провернули?

Мы подъехали к нему совсем близко, и Олд Уоббл поинтересовался:

— А кто вы, собственно, такой, сэр? Вы меня знаете? Мне кажется, и я вас должен знать, но никак не могу вспомнить.

— Вспомните Льяно-Эстакадо!

— Какой момент?

— Когда мы были в плену у апачей.

— Мы? Кто это — мы?

— Мы, команчи.

— Вы считаете себя команчем?

— Когда-то считал, теперь — нет.

— И скажите мне, ради Бога, чего именно вы перестали бояться, когда увидели меня?

— Совершенно верно! Перестал! Вы не можете быть другом моих врагов, потому что когда-то украли ружье у Олд Шеттерхэнда, а еще потому, что вы — друг Генерала. И на ферме Харбора я слышал от Белла, ковбоя, что у вас была серьезная стычка с Виннету и Олд Шеттерхэндом. Поэтому я так рад, что встретил вас!

— Well! Это все, конечно, хорошо, но…

— Да вы вспомните! — перебил его бывший команч. — Правда, я тогда был загримирован; кожа моя была такого же, как у индейцев, красного цвета и…

— All devils! Крашеный под индейца? Теперь вспомнил! Вы — шаман команчей?

— Вот-вот, это я и есть!

— Интересно, интересно, вы должны мне все это рассказать! Придется немного здесь задержаться, чтобы послушать вас — ведь ваше приключение из самых редких и удивительных!

— Спасибо, мистер Каттер, большое спасибо! Я должен заметить, что надеюсь вам все это рассказать, но позже. А сейчас скажу только то, что сегодняшний день — самый счастливый в моей жизни. Я вижу этих людей в ваших руках, но, если бы это зависело от меня, я расстрелял бы их на месте. Держите же их крепче… держите!

Пока он все это говорил, я внимательно рассматривал второго всадника. Это была скво, но уже без той вуали, которая покрывала ее лицо на ферме Харбора. На ней была мужская одежда, но это была она, без сомнений. Эту высокую, широкоплечую фигуру я видел в Каам-Кулано. Невозможно было забыть это лицо: черты его казались почти европейскими, но их искажало страдальческое выражение, кожа на ее лице была очень смуглой и сплошь покрытой сетью морщин, а взгляд безутешных, горящих глубоким внутренним огнем глаз словно навсегда замер на какой-то одной, видимой только ей точке. Этот взгляд не мог не наводить на мысль о безумии. Она сидела на коне по-мужски, крепко и уверенно, как опытный наездник. Ее конь побрел к нам, и мы образовали полукруг около шамана. Она остановила коня, не произнеся при этом ни слова, по-прежнему устремив оцепеневший взгляд в пустоту. Я взглянул на Апаначку. Он сидел в седле совершенно неподвижно, как статуя. Для него в этот момент, казалось, не существовало вообще никого, кроме той, которую он привык называть своей матерью. И все-таки он не сделал ни малейшей попытки приблизиться к ней.