— Уфф, — тихо сказал Виннету, — среди них нет Олд Шеттерхэнда!

Оба одновременно поняли, что такая тактика ни к чему не приведет, и схватили друг друга за горло. В жизни мне пришлось быть свидетелем нескольких поединков, но подобного тому, что шел сейчас, я еще не видел. Казалось, нет на земле силы, способной сдвинуть противников с места. Их статные фигуры наводили нас, зрителей, на сравнения со стальными колоннами или греческими статуями, их мощные ноги словно вросли в землю, опустив связанные вместе левые руки, правыми они, как клещами, держали шею противника. Так они и стояли несколько минут совершенно неподвижно. Окажись среди нас в тот момент фотограф, он мог бы спокойно делать снимок с какой угодно выдержкой, и, я уверен, отпечаток получился бы четким.

Каждый стремился лишить другого дыхания, невозможно было смотреть без содрогания на эти попытки взаимного удушения: все решало только то, чья глотка окажется сильнее. Лицо Олд Шурхэнда становилось все более красным, наконец оно начало приобретать сизоватый оттенок. Лицо более смуглого команча также явно начало изменять свой цвет, темнея. Наконец мы услышали неясное кряхтение, хотя невозможно было понять, от кого оно исходило, — потом раздался стон, из их сдавленных гортаней почти одновременно вырвался глухой хрип, оба зашатались, их ступни поднимались и шлепали по песку, ноги разъезжались в поисках опоры, тела клонились то в одну, то в другую сторону, назад и вперед. Вдруг послышался какой-то странный звук, напоминающий клокотание, и в следующий миг все было кончено — бездыханные, они оба упали на песок так же прямо, как стояли, не выпуская из рук горло противника.

Зрители молчали. Никто из них не решался сказать хотя бы слово или как-то иначе выразить свое отношение к произошедшему, столь сильно подействовала эта безмолвная схватка на грубые души тех, кто оказался ее свидетелем. Вдвоем с Виннету мы нагнулись к лежащим бойцам. Нам пришлось приложить немало сил, чтобы разжать их ладони и освободить кровоточащие шеи от мертвой хватки противника. Вождь апачей припал ухом к груди Апаначки.

— Уфф! — произнес Виннету. — Он еще жив.

— Я тоже нащупал пульс, правда, совсем слабый, — ответил я. — Оба без сознания, подождем, пока они придут в себя.

Мы освободили их руки от ремней. Подошел Олд Уоббл и спросил:

— Они мертвы?

Мы не ответили.

— Если это всего лишь обморок, схватку нельзя считать оконченной, ее надо продолжить, и на ножах, this is clear!

Тогда Виннету поднялся и, вытянув руку, с негодованием произнес:

— Вон!

В такие мгновения, как это, он был воплощением истинного вождя, человека, воля которого исключала возможность какого-либо возражения. Старый ковбой стушевался, не посмев возразить, он молча повернулся и пошел прочь.

Через некоторое время лежащие без чувств зашевелились, причем оба начали с того, что принялись ощупывать руками свои шеи. Первым пришел в себя Олд Шурхэнд, он посмотрел на нас, но совершенно отсутствующим взглядом, постепенно в его глазах проступило осмысленное выражение, и он, шатаясь, встал.

— Это… это… это было… — запинаясь, пробормотал он.

Я подхватил его под руку, чтобы не дать ему упасть, и сказал:

— Еще бы чуть-чуть, и все! Не правда ли?

— Да… аа… аааа!.. — с трудом просипел он. — Я почти не… могу… дышать!..

— Так молчите! Вы в состоянии держаться на ногах?

Он попытался вдохнуть как можно больше воздуха и ответил, сделав явное усилие над собой:

— Да, я могу. Как… Апаначка? Жив… еще?

— Да, он скоро придет в себя. Видите, уже открыл глаза!

Найини был столь же беспомощен, как и его противник. Прошло довольно много времени, прежде чем к ним обоим вернулась способность управлять своим духом и телом. Как только Апаначка стал способен вести разговор, он тут же спросил меня:

— Кто победил?

— Никто, — ответил я.

— Кто упал первым?

— Опять же никто, вы оба рухнули на землю одновременно.

— Значит, мы должны начать сначала. Дайте нам ножи и привяжите друг к другу!

Он уже было собрался пойти за своим ножом, лежавшим все там же, где он упал, но я удержал его за руку и сказал строго:

— Стой! Борьба окончена и больше не возобновится, вы полностью выяснили свои отношения.

— Нет!

— Да!

— Но никто из нас не умер!

— А разве ставилось такое условие, что один из вас непременно должен умереть?

— Нет, но кто-то же должен быть победителем!

— Думай, как хочешь! Либо вы оба победители, либо — побежденные. Но так или иначе, ты можешь быть удовлетворен любым исходом: ты поставил на карту свою жизнь и, значит, доказал, что не согласен принять свободу в качестве подарка.

— Уфф! Ты и в самом деле так считаешь?

— Я же сказал.

— А как думает Виннету?

— Так же, как и мой брат Олд Шеттерхэнд, — ответил апач. — Апаначка, юный вождь найини, попал к нам в руки не без борьбы.

— Но остальные, может быть, думают по-другому.

— Достаточно того, что это говорит Виннету. Ни один из воинов апачей не имеет мнения, отличного от моего!

— Тогда я готов смириться. Итак, теперь я ваш пленник, и мне не в чем себя упрекнуть. Вот мои руки: свяжите меня так же, как и остальных воинов моего племени.

Я вопросительно посмотрел на Виннету. По его глазам я все понял и, отодвинув от себя протянутые ко мне руки Апаначки, ответил:

— Я тебе уже говорил, что связывать мы тебя не будем и даже отдадим оружие, если ты пообещаешь не делать попыток к бегству. Ты готов дать нам такое обещание?

— Я даю его.

— Тогда возьми обратно свое оружие и коня!

Он уже собрался было повернуться и уйти, но передумал и спросил:

— Я могу взять даже мое оружие? А если я вас надую, не сдержу данного слова и попытаюсь освободить наших воинов?

— Ты этого не сделаешь, потому что ты — не обманщик.

— Уфф! Олд Шеттерхэнд и Виннету еще увидят, что Апаначка сумеет оправдать доверие, которое они ему оказали.

— Мы в этом не нуждаемся. Наше доверие к тебе даже больше, чем ты думаешь. Слушай, что я тебе сейчас скажу! Возьми свое оружие и все, что у тебя есть, садись на коня и скачи на все четыре стороны!

— Значит, куда хочу? Но как раз этого мне нельзя делать.

— Почему?

— Потому что я ваш пленник.

— Ты ошибаешься. Ты — свободен.

— Свободен?! — повторил он.

— Да. Нам нечего больше тебе сказать, и мы не хотим приказывать вождю найини-команчей, ты сам себе господин и волен поступать, как тебе вздумается.

— Но… но… но почему? — спросил он, от неожиданности отступив на шаг назад и глядя на нас широко раскрытыми глазами.

— Потому что мы знаем: в твоей душе обман и фальшь не живут и потому что мы друзья и братья всех честных и хороших людей.

— Но если я совсем не такой, как вы обо мне думаете?

— Мы не сомневаемся, что ты именно такой.

— А если я приведу воинов, чтобы освободить плененных вами?

— Нет человека, которому это было бы под силу. Пленные надежно охраняются. Да и откуда ты смог бы привести воинов? Где возьмешь воду? Но даже если у тебя все это получится, ты все равно не сможешь и пальцем пошевелить, чтобы освободить Вупа-Умуги, из-за того, что ты принял участие в переговорах, в результате которых он попал к нам в руки. Ты дал свое согласие и заберешь его назад только потому, что получил свободу.

Он зарделся от радости и волнения и обратился к нам со следующими словами:

— Да услышат Олд Шеттерхэнд и Виннету то, что скажет им сейчас Апаначка, вождь команчей! Я горд и счастлив, ощущая доверие, которое оказывают мне столь знаменитые воины, и я никогда в жизни не забуду, что вы увидели во мне честного человека. Теперь я свободен и могу идти куда хочу, но я останусь с вами и вместо того, чтобы за вашими спинами тайно сговариваться с пленными, буду присматривать за ними и заботиться о том, чтобы никто из них не попытался бежать. Я сделаю это, хотя мы и принадлежим к одному племени.

— Мы знаем, что так оно и будет, и сейчас мы сядем рядом, чтобы выкурить трубку мира.