— Я знаю об этом. Когда бледнолицые приходят к нам как друзья, то все получают бесплатно, а вот мы вынуждены за все платить, и даже больше, чем другие белые, к тому же получаем все самое плохое. Ншо-Чи заплатит.
— К сожалению, ты прав, но прошу тебя, не беспокойся. Я получу кучу денег благодаря твоей великодушной помощи, и вы будете моими гостями.
— Уфф! Уфф! Ты плохо думаешь об Инчу-Чуне и Виннету. Я говорил тебе, что индейцы знают, где золото. Золотоносные жилы залегают в горах и в долинах под тонким слоем земли. В город бледнолицых мы придем не с пустыми руками. Ншо-Чи получит столько золота, сколько ей понадобится. Алчность бледнолицых заставляет нас добывать его, а нам оно совсем не нужно. Когда мой младший брат будет готов?
— В любую минуту, когда прикажете.
— Тогда не будем откладывать. Мы всегда готовы. Отправимся завтра утром, если ты не возражаешь.
— Отлично. Только надо подумать, что взять с собой, сколько лошадей…
— Это дело Виннету, он уже давно все придумал, не волнуйся!
Вернувшись в свое жилище, я увидел Сэма Хокенса.
— У меня есть новости, сэр, — сияя от радости, объявил он. — Вы будете удивлены, чтоб мне лопнуть!
— Что случилось?
— Такие новости, такие новости… А может, вы уже слышали?
— Дорогой Сэм, да скажите же наконец, в чем дело?
— Мы уходим отсюда, уходим!
— Я уже знаю это.
— Знаете? А я-то думал, что преподнесу вам сюрприз, и, оказывается, опоздал.
— Мне только что сказал об этом Инчу-Чуна. А вам кто?
— Виннету. Я встретил его у реки, где он отбирал лошадей. А вы знаете, что Ншо-Чи тоже едет с нами?
— Да.
— Очень здорово придумано. И мне это по душе. Кажется, она будет жить в Сент-Луисе, в пансионате. Правда, не могу понять, зачем и для чего, если…
Он оборвал себя на полуслове, многозначительно посмотрел на меня своими маленькими глазками и продолжал:
— Если… если только… гм? Если только Ншо-Чи не станет вашей Клиуной-Аи, а? Как вы на это смотрите, молодой человек?
— Моей Клиуной-Аи, то есть моей луной? Оставляю это вам, я в лунах не разбираюсь. И для чего мне луна, которая то убывает, то прибывает?
— Опять шутки? Кстати, даже очень хорошо, что моя любовь к этой убывающей луне закончилась.
— Почему же?
— Я бы не смог оставить ее здесь, и пришлось бы мне тащить ее с собой. А какой дурак таскает по прерии луну? Хи-хи-хи! Выходит, и в несчастье есть своя выгода. Только одно меня бесит!
— Что именно?
— Да моя отличная медвежья шкура; если б я сам ее выделал, то имел бы сейчас превосходную охотничью куртку, а так — ни куртки, ни шкуры.
— Да, вот несчастье-то! Не горюйте, встречусь еще раз с медведем, и считайте, что шкура ваша.
— Вы мне подарите шкуру? А не случится наоборот? Вы думаете, что гризли только и ждут, чтобы явился гринхорн и заколол их? Охота у вас будет удачная, чего нельзя сказать о шутке насчет убывающей луны, которая, кстати, чести вам не делает. И давайте-ка оставим медведей в покое, по крайней мере на время, пока нас ждет работа. Отличная мысль — закончить нашу работу, а?
— Благородная, весьма благородная, Сэм!
— Да, теперь мы получим все денежки, которые нам обещали. А может… А пропади оно все пропадом! Вот было бы здорово!
— О чем вы, Сэм?
— Вот если бы вы получили все деньги… все!
— Не понимаю.
— Да что тут понимать? Если работа будет закончена, то нам должны заплатить. Ну а раз другие уже мертвы, то вам причитается их доля…
— И не думайте даже об этом, Сэм! Они ни за что не пойдут на такое.
— Все возможно, все, вам только надо по-умному все представить и потребовать всю сумму. Вы же почти один сделали всю работу! Ну так как?
— Нет, и не подумаю требовать больше, чем мне положено.
— Опять в вас говорит мальчишка! Сколько можно повторять, что здесь, в этой стране, ваша заморская скромность абсолютно не к месту! Ради вашего блага послушайте меня. Распрощайтесь с мыслью стать вестменом, им вы никогда не будете. Силенок не хватит. Вас ждет иная судьба, а для этого нужны деньги, деньги и еще раз деньги. Если будете умницей — получите хорошенькую сумму и заживете спокойно. Если же не послушаетесь меня свернете себе шею и сдохнете, как рыба, выброшенная на берег.
— А это уже не ваше дело. Я пересек Миссисипи не для того, чтобы стать вестменом, и плакать не стану, если это счастье обойдет меня. Вот только вас мне будет очень жаль.
— Меня? С какой стати?
— Вы отдали столько сил, чтобы из меня что-нибудь получилось; я так и слышу, как мне будут говорить: вам так не повезло с этим никудышным учителем.
— Никудышный?! Я?! Сэм Хокенс?! Да я все могу! Неблагодарный! Знать вас больше не желаю! — И он гордо удалился, но с полдороги вернулся и важно закончил: — Имейте в виду! Если вы не потребуете всех денег, то это за вас сделаю я и запихну их в ваш паршивый карман!
И Сэм торжественно зашагал прочь. Он наверняка считал, что идет словно король, но на самом деле походил на шута. Этот милейший человек как всегда желал мне добра. Вот и теперь он хотел, чтобы я получил все деньги, но на это я бы ни за что не согласился.
Инчу-Чуна оказался прав, когда говорил, что краснокожий воин в любую минуту готов отправиться даже в самый дальний путь. Жизнь в пуэбло продолжала идти своим чередом, ничто не напоминало о предстоящем отъезде. Ншо-Чи была такой же, как всегда, не то что белая дама, сборы которой не обходятся без суматохи и нервотрепки. Эта индеанка отправлялась в далекое и опасное путешествие за прелестями цивилизации, а держалась удивительно спокойно. Меня никто ни о чем не спрашивал, никто ко мне не приставал, я должен был лишь завернуть приборы в мягкие шерстяные одеяла, которые дал мне Виннету. Вечер мы провели как обычно, ни словом не обмолвившись о завтрашней поездке. Спокойствие и выдержка индейцев передались и мне, так что я заснул безмятежным сном. Рано утром меня разбудил Хокенс, докладывая, что все готово к отбытию. Рассвет только забрезжил. Холодное осеннее утро бодрило.
Наскоро позавтракав, все жители пуэбло высыпали проводить нас к реке. Там мне предстояло впервые увидеть, как шаман предсказывает исход путешествия.
На зрелище собрались все жители деревни. В этом важном обряде не последнюю роль играл наш старый фургон. Он стоял на том же месте, и шаман, повесив на него шкуры и покрывала, спрятался внутри.
Краснокожие окружили фургон, и священный обряд — я мысленно назвал его спектаклем — начался. Сначала из фургона послышалось ворчание и фырканье, словно свора собак и кошек готовилась к отчаянной схватке.
Я стоял между Виннету и его сестрой. Ншо-Чи сменила девичий наряд на мужской, и теперь ее сходство с братом стало еще заметнее. Непокрытые волосы она завязала узлом на макушке, как брат. На поясе висело несколько разных мешочков, нож и пистолет, на плече — ружье. В этом новом, вышитом разноцветными нитками и украшенном бахромой наряде девушка выглядела воинственно, но в то же время очень женственно и привлекательно, отчего все взгляды были устремлены на нее. Поскольку на мне был такой же костюм, то мы все трое стали похожи друг на друга.
Кажется, услышав странные звуки из фургона, я немного скривился, на что Виннету заметил:
— Брат мой не знает нашего обычая, а потому мысленно смеется над нами.
— Я никогда не смеюсь над обрядами, даже если ничего не понимаю.
— То, что ты сейчас услышишь и увидишь, будет спором двух сил: злого рока и счастливой судьбы.
И он начал объяснять мне символику звуков, а потом и жестов, и движений шамана. Фырканье прекратилось, и послышалось протяжное завыванье, прерывающееся легкими всхлипами. Страшное завыванье означало, что шаман видит впереди неприятности, а мягкие всхлипы говорили о добрых силах. Это продолжалось довольно долго; вдруг шаман выскочил из фургона и пустился как сумасшедший с диким ревом бегать по кругу. Затем слегка сбавил темп, перестал выть, напускной страх прошел, и он начал медленный замысловатый танец, сопровождающийся монотонным пением. Его лицо скрывала маска, тело было обвешано разными странными и даже жуткими предметами. Вскоре танец и пение постепенно прекратились, шаман присел, спрятал голову и долго сидел, не двигаясь и не говоря ни слова. Наконец резко поднялся и поведал зрителям то, что ему было дано увидеть в будущем.
