— Значит, мы уйдем вот так… И вы не будете опасаться нашей мести?

— Если мы сохраним ваши жизни, разве вы не останетесь нам благодарны? О какой мести ты говоришь?

— Помоги нам, и ты увидишь, что мы сделаем…

— Хорошо, — ответил белый охотник и указал рукой в ущелье. — Видишь вон там, справа, есть место, откуда можно забраться на скалы?

— Вижу.

— Тропа там настолько узка, что двоим рядом не пройти. Скажи своим воинам, чтобы они начали подниматься по ней строго по одному, но без оружия. Потом всех вас свяжут, пока мы не кончим совещаться. Дальше…

— «Свяжут»! — вождя снова одолела гордыня.

— Если это тебя не очень устраивает, то пусть они умрут.

— Уфф! Олд Шеттерхэнд — страшный человек! Он говорит тихо и мягко, но его воля тверда, как скала!

— Очень хорошо, что ты это понял. Осталось тебе от слов перейти к делу. Ты согласен на наши условия?

Вождь взглянул на охотника. Некоторое время он молчал, а потом, не скрывая ярости, крикнул:

— Да!

— Вот и хорошо. Но предупреди своих, что каждого, кто прихватит с собой хоть какое-нибудь оружие, ждет смерть!

Токви Каву трясло от злобы.

— А сын моей дочери?

— Уйдут все — уйдет и он.

— Тогда прикажи развязать меня, чтобы я мог спуститься в ущелье к моим воинам. Двух слов с горы здесь будет недостаточно. Чтобы мои воины сдались без боя и оружия, мне нужно им все хорошо разъяснить.

— Хорошо, — кивнул Олд Шеттерхэнд, с улыбкой поглядывая на вождя. — Даже если ты что-то задумал, вам все равно отсюда не выбраться. Мы позволим тебе спуститься вниз, но не забудь, когда окажешься там, что стволы девяноста ружей будут смотреть прямо на вас. Мы подождем пять минут, и если ты первый по моему сигналу не начнешь подниматься, каждый ствол заговорит по нескольку раз. Я так сказал, и так будет! А теперь иди.

Охотник сам развязал руки команчу. До сих пор Виннету не произнес ни слова, но теперь, когда Черный Мустанг сделал первый шаг, чтобы уйти, апач положил ему руку на плечо и, словно благословляя в дорогу, сказал:

— Слово Олд Шеттерхэнда нерушимо, его клятву сдержу и я. Он поверил тебе, но если ты не придешь по его зову, моя пуля найдет твое сердце! Я все сказал! Хуг!

Команч не ответил. Повернувшись, он зашагал прочь и начал спускаться вниз. Когда он был на месте и только начал вести переговоры, его воины сразу же издали дружный вой, словно разъяренные звери, запертые в клетке. Такова была реакция команчей на предложение сдаться. Олд Шеттерхэнд громким голосом отдал ряд распоряжений, и несколько человек перешли к нему, на другую сторону ущелья, чтобы встретить каждого поднимающегося наверх команча и тотчас связать его. Все направили ружья вниз, готовые открыть огонь по команде охотника. Те, кто нес службу у входа в ущелье, тоже были наготове, поскольку индейцы в любой миг могли преподнести сюрприз.

Назначенное время вскоре прошло, и Олд Шеттерхэнд подошел к краю скалы, сложил ладони рупором и крикнул в ущелье на языке команчей:

— Токви Кава, эта хах![408]

Вождь услышал голос охотника. Было видно, как команч отдал последнее распоряжение, после чего оставил своих воинов, чтобы выполнить свое обязательство перед Олд Шеттерхэндом. Черный Мустанг стал взбираться наверх в том месте, где и спускался, а его воины тем временем медленно складывали в кучу оружие. Только когда Черный Мустанг достиг верха, за ним последовал второй краснокожий. Чувствовалось, как сильно колотится сердце вождя — то ли от крутого подъема, то ли от тяжелого разговора с воинами. Почувствовав под ногами твердую землю и сложив руки за спиной, он хрипло произнес:

— Токви Кава сдержал слово, а теперь свяжите меня. Но берегитесь, когда-нибудь и с вами сделают то же самое! Если это случится, то всем вам конец!

Предводителя без лишних слов связали и препроводили вниз, ко входу. Следующего за ним команча тоже скрутили, а потом, когда появился третий, их связали вместе спиной друг к другу. Остальных индейцев также связали по двое. Скоро все связанные команчи лежали на земле.

Токви Кава знаком попросил Олд Шеттерхэнда подойти ближе.

— Мне было нелегко склонить воинов к послушанию, — сказал он, когда белый охотник стал рядом. — Теперь твоя очередь отстоять наши жизни перед бледнолицыми!

— Ты был нам послушен. Я сдержу слово и сделаю даже больше, чем обещал, — ответил Шеттерхэнд.

Команч презрительно усмехнулся. Бросив на Олд Шеттерхэнда взгляд, полный брезгливости, Токви Кава произнес:

— Послушен? Я — вам? Разве лев может быть послушен псу, а бизон — скунсу? Знаешь, кто ты? Всего-навсего гнойный нарыв на уродливом теле белой расы, которая вся скоро сгинет в долинах земли команчей! А Виннету — это лишь подлый прихвостень апачей! Он — яд, который я скоро изведу. В последнюю зиму у тебя, похоже, вымерзли мозги, если ты утверждаешь, что Черный Мустанг был тебе послушен! Клянусь Великим Маниту и духами наших отцов, которые правят в Стране Вечной Охоты, что настанет время, когда вы узнаете, кто здесь приказывает, а кто повинуется!

Спокойный голос Шеттерхэнда нисколько не изменился, когда он спросил:

— Неужели ты хочешь подобной болтовней лишить себя жизни? Ты наш пленник, не забывай!

— Тебе не запугать меня! Разве Олд Шеттерхэнд не давал слова? Ведь это он сказал, что наша жизнь вне опасности!

— Припоминаю, — в глазах охотника мелькнул злой огонек. — Полагаешься на мое слово, так, значит? Ты прав: дав обещание, я не могу его нарушить. А ты этим пользуешься и бесчестишь тех, кто помог тебе? Запомни, твоя злоба пуста, ибо впредь ты — пес, которому выбили клыки, чтобы он не мог кусаться!

— Это ты пес! — Токви Кава был взбешен. — Взгляни на мои ноги. Скоро они будут пинать тебя, как шелудивую собаку, и ты взвоешь от боли…

— Всему есть предел! — прервал его Олд Шеттерхэнд. — Если ты сейчас не остановишься, то сильно пожалеешь!

— Пожалею? Эти слова выдают лишь твою слабость! Болтай что хочешь, а мне просто смешно от них!

Лицо белого охотника приобрело серьезное выражение, а голос зазвучал громче и тверже:

— Ну ладно, как хочешь. Я исполню только то, что обещал, но не больше. Я хотел смягчить ваш приговор, но теперь забудь об этом! Очень скоро — гораздо раньше, чем думаешь, — ты узнаешь, что тебя ожидает, и тысячу раз пожалеешь о сказанном!

Вместо ответа команч втянул голову в плечи и, несмотря на стягивающие его тело крепкие ремни, подался вперед, неожиданно плюнув в охотника. В этот миг Виннету, которого в любой другой ситуации ничто не могло вывести из себя, вскочил, выхватив из-за пояса томагавк.

— Чарли, он оскорбил тебя своим грязным ртом! Кто его покарает, ты или я?

— Я, но не так, как ты думаешь, — ответил белый охотник. — Я не хочу, чтобы ты марал руки.

Вокруг все гудело от возмущения. Рабочие негодовали по поводу выходки команча, который вел себя более чем вызывающе. Послышались настойчивые требования линчевать наглеца. Оторопевший Каз покачал головой. Глаза его заблестели недобрым огнем, и он, похоже, уже принял решение. Натянув повыше на свои журавлиные ноги голенища сапог, он громко сказал:

— Это уж слишком! Сейчас я заткну ему глотку!

— Чем?

— Веревкой, которую затяну ему на шее! А потом подвешу этого наглеца вон на том дереве, у которого полно толстых ветвей! «Кого слово не доймет, того палка прошибет» — так, кажется, гласит старая добрая поговорка, которая была в ходу еще у предков Тимпе!

— Благодарю. Если речь идет о том, чтобы вздернуть его, петля всегда найдется… но нет никакой необходимости именно нам накидывать ее ему на шею.

— Что? — раздался вдруг голос Хромого Фрэнка. — Он оскорбил вас, да так, словно осыпал шелухой от гнилой картошки! И не будет наказан? Нет, вы как хотите, а я этого просто не вынесу, не стерплю, как не терпит пудель, которого гладят против шерсти. В астрономии, как известно, на южном небосклоне есть одно место, откуда нам подсвечивает закон возмездия. Кто-то умеет распознавать его знаки, кто-то — нет. Так вот, к тем, кто умеет, аксиомно и первоочередно отношусь я! А потому считаю своим долгом…