Настоящий охотник прерий никогда не наводит лоск и чистоту на свой костюм. Чем потрепаннее его вид, тем, значит, больше он пережил. К каждому, кто позволит что-либо высказать по поводу его внешности, он относится с презрением. А вычищенное до блеска ружье вызывает у него так просто огромнейшее отвращение. По его глубочайшему убеждению, у настоящего вестмена нет времени заниматься подобной чепухой.
Но на этом незнакомом молодом человеке все выглядело таким чистым, будто он лишь вчера отправился на Запад из Сент-Луиса. Его ружье, казалось, час назад вышло из рук оружейного мастера, сапоги были безукоризненно смазаны жиром, а на шпорах не было видно и следа ржавчины. Костюм его смотрелся как с иголочки, и даже руки его, похоже, были вымыты.
Оба наших следопыта уставились на внезапно появившегося человека и от неожиданности забыли ответить.
— Ну, — продолжил он с улыбкой, — я понял, что вы желаете увидеть призрак? Если вы имеете в виду того, по чьему следу шли, то он стоит перед вами.
— Черт возьми! Тут, большей частью, уже перестаешь соображать! — вырвалось у Фрэнка.
— О! Саксонец! Не так ли?
— Да еще и коренной! Безусловно, и вы немец чистых кровей?
— Да, честь имею. А другой кто?
— Он тоже из нашей прекрасной страны. От неожиданности он лишился дара речи. Но это ненадолго, ибо он сейчас снова заговорит.
Фрэнк был прав, поскольку Джемми выскользнул из седла и протянул земляку руку, забыв о всякой осторожности.
— Это ли возможно? — вскричал он. — Здесь, недалеко от Чертовой Головы, встретить немца! Едва ли можно поверить!
— Я удивлен вдвойне, поскольку встретил сразу двоих, — снова улыбнулся молодой человек. — Если не ошибаюсь, вас зовут Якоб Пфефферкорн?
— Что? Вы знаете мое имя?
— Глядя на вас, не усомнишься в том, что вы Толстяк Джемми. А если бы я не догадался об этом сразу, то достаточно было взглянуть на вашу кобылу. Если встречаешь толстого охотника на таком верблюде, то это уж точно Толстяк Джемми. А как-то случаем я узнал, что этого знаменитого вестмена на самом деле зовут Якоб Пфефферкорн. Но там, где вы, рядом должен быть Длинный Дэви со своим мулом. Или, может, я ошибаюсь?
— Нет, он действительно поблизости — совсем недалеко отсюда, если ехать на юг, туда, где долина уходит в горы.
— О! Вы там сегодня разбили лагерь?
— Конечно. Моего спутника зовут Фрэнк.
Саксонец тем временем также спешился. Он подал незнакомцу руку. Тот пристально взглянул на него, кивнул и спросил:
— А вы, пожалуй, Хромой Фрэнк?
— Боже ты мой! Вы и меня знаете?
— Я вижу, что вы прихрамываете, да и зовут вас Фрэнк. А теперь еще вопрос — вы живете с Бауманом, Охотником на медведей?
— Кто вам это сказал?
— Он сам. Наши пути пересеклись несколько лет назад. Где он теперь? Дома? Думаю, что это где-то днях в трех пути отсюда, не так ли?
— Совершенно верно. Но его нет дома. Он в руках у огаллала, а мы на пути к ним, чтобы попытаться чем-нибудь ему помочь.
— Вы пугаете меня. Где это произошло?
— Совсем недалеко отсюда, у Чертовой Головы. Огаллала потащили его и еще пятерых пленников наверх, к Йеллоустоуну, чтобы убить их у могилы Храброго Бизона.
— Из мести? — спросил незнакомец, и при этом его лицо стало абсолютно серьезным.
— Да, конечно! Может, вы слышали когда-нибудь об Олд Шеттерхэнде?
— Не стоит долго напрягать память — да, — на губах незнакомца промелькнул едва уловимый смешок.
— Так вот, — продолжал Фрэнк, — он убил Храброго Бизона, Злого Огня и еще одного сиу. Теперь огаллала отправились в поход, чтобы навестить могилы этих воинов, а заодно взяли с собой Баумана, попавшего к ним в руки.
— Откуда вам это известно?
Маленький саксонец рассказал о Вокаде и обо всем, что произошло с момента его появления. Незнакомец выслушал его внимательно и очень серьезно. Лишь иногда, когда хромой слишком уж загибал на своем родном диалекте, на лице его собеседника появлялась легкая улыбка. Когда Фрэнк закончил, молодой человек произнес:
— Так значит, Олд Шеттерхэнд и несет, собственно, всю вину за несчастье, которое пало на Грозу Медведей. Все это на его совести.
— Нет. Как может он быть виноват в том, что Баумана покинула осторожность?
— Ну, спорить не будем. С вашей стороны весьма благородно, что вы не испугались опасностей и трудностей, которые, безусловно, ждут вас, и хотите освободить пленников. От всего сердца желаю вам удачи. Но меня очень интересует юный Мартин Бауман. Может, мне удастся его увидеть.
— Это очень легко сделать, — вставил свое слово молчавший до сих пор Джемми. — Вам нужно только пойти с нами, а скорее, поехать. Где ваша лошадь?
— Откуда вы знаете, что я не лесной бродяга и езжу верхом?
— Хотя бы потому, что вы носите шпоры.
— Действительно, это выдает меня. Мой конь здесь недалеко. Я оставил его на несколько минут, чтобы взглянуть на вас.
— А вы заметили, как мы приближались?
— Разумеется. Я не спускал с вас глаз вот уже полчаса. Вы остановились вот там, вдалеке, чтобы обсудить свои догадки насчет происхождения отпечатков.
— Как? Что вы знаете о них?
— Не больше того, что след — мой собственный.
— Ваш?
— Да.
— Дьявольщина! Так это ваши отпечатки так ловко провели нас?
— Вы и вправду попались на эту удочку? Ну, я просто счастлив, что провел самого Толстяка Джемми. Но, конечно, это представление предназначалось не вам, а совсем другим людям.
Толстяк, казалось, снова проглотил язык. Он еще раз уже более внимательно осмотрел незнакомца с головы до ног, покачал головой, а потом спросил:
— Да кто вы, собственно, такой?
Тот, к кому был обращен вопрос, лукаво улыбнулся и ответил:
— Вы с первого взгляда заметили, что на Дальнем Западе я новичок, не правда ли?
— Да, гринфинча[77] можно узнать в вас сразу. С таким горе-ружьем вам ходить только на воробьев, а свое снаряжение вы нацепили на себя небось несколько дней назад. Вы непременно из какой-нибудь веселой компании или из группы стрелков-туристов. Где вы покинули железную дорогу?
— В Сент-Луисе.
— Что? Так далеко на Востоке? Невозможно! И сколько же времени вы здесь, на Западе?
— На этот раз уже восемь месяцев.
— Нет уж, позвольте! Не издевайтесь надо мной! Не хотите же вы заставить меня поверить в это?!
— В голову не приходило говорить вам неправду.
— И значит, провели нас тоже вы?
— Да, след был мой.
— В это не поверит ни один полицейский! Бьюсь об заклад, что вы учитель или молодой профессор и снуете тут туда-сюда вместе со своими коллегами в поисках каких-нибудь растений, камней и бабочек. Так позвольте дать вам хороший совет — немедленно поворачивайте отсюда! Это не ваше поприще! Жизнь здесь не каждый час, а каждую минуту висит на волоске. Вы и не подозреваете, в какой опасности находитесь.
— О, об этом-то я знаю. К примеру, здесь поблизости расположен лагерь более сорока шошонов.
— Heavens![78] Это правда?
— Да, я это точно знаю.
— И вы говорите об этом так спокойно!
— А как я должен говорить? Вы думаете, что несколько шошонов — повод для паники?
— Эй, послушайте, вы и понятия не имеете, в каком опасном месте находитесь!
— О нет! Там, недалеко, лежит Кровавое озеро, и шошоны были бы рады схватить одного из нас, а еще лучше всех сразу.
— Право, не знаю, что мне о вас и думать… — развел руками Толстяк, не скрывая своих чувств.
— Думайте, что хотите. Этих краснокожих я с таким же успехом могу обвести вокруг пальца, как и вас. Я не раз встречал отличных вестменов, ошибавшихся во мне, потому что они все мерили общепринятыми мерками, и в этом была их ошибка! Прошу вас, идемте!
Он развернулся и неторопливо шагнул прямо в заросли. Оба разведчика последовали за ним, ведя животных в поводу. Вскоре они наткнулись на поистине великолепный экземпляр тсуги[79] высотой более тридцати метров, что с такими деревьями случается крайне редко. Рядом с ней стоял конь — статный вороной жеребец с красными ноздрями и красной полосой, идущей от макушки через всю длинную густую гриву; такая полоса у индейцев считается верным отличием превосходной породы. Седло и сбруя были индейской работы. Позади первого был пристегнут плащ из прорезиненной ткани. Из одной из седельных сумок торчал футляр подзорной трубы, а рядом с жеребцом, на земле, лежала тяжелая крупнокалиберная двустволка «медвежебой». Когда Джемми заметил ружье, он ускорил шаг, поднял оружие, осмотрел его и крикнул:
