— Полностью?

— Да.

— Ты уверен?

— Конечно! Я погиб! У меня больше ничего не осталось.

— А как же деньги?

— Разве они у меня есть? Или я могу их достать? Да если бы и мог — что бы я стал с ними делать? Сейчас для меня единственный путь к спасению — это бесследно исчезнуть из этих краев, скрыться в таком глухом и отдаленном месте, где никто не знал бы меня и куда не смог бы добраться ни один из моих прежних соратников. Но ты и сам понимаешь, что теперь это совершенно невозможно.

— Ты действительно считаешь наше положение таким уж безнадежным?

— Да, во всяком случае, мое. Ты знаешь, что со мной собираются сделать?

— Что?

— Этот немецкий пес хочет отправить меня к Али-эфенди в Фашоду.

— К Отцу Пятисот? О, Аллах! Если он действительно выполнит свою угрозу, ты пропал!

— Вот именно. Меня просто запорют до смерти, как запороли моих хомров, которых Отец Четырех Глаз поймал и доставил туда.

— Может быть, он только пугает тебя?

— Нет, этот человек никогда не бросает слов на ветер.

— Но надежда у нас все-таки есть. Фашода очень далеко отсюда, может быть, по пути тебе представится возможность бежать?

— В это я не верю! Скорее всего, меня упрячут так глубоко в трюм корабля и будут охранять так тщательно, что я не смогу даже думать о побеге… Хотя… пожалуй, один шанс вновь получить свободу у меня все же есть.

— Какой же?

— Это может произойти не по дороге, а уже в Фашоде, после того как я буду передан в руки Отца Пятисот. Мидур любит справедливость, но еще больше он любит деньги. Ты меня понимаешь?

— Да. Ты хочешь предложить ему за себя выкуп. Но тогда тебе придется сообщить ему место, где ты хранишь свой клад!

— Ни за что! Тогда он нашел бы эти деньги и все же убил бы меня. Нет, мой доверенный заплатит ему только половину, а остальное я отдам ему только после того, как буду свободен.

— Но где ты возьмешь доверенного?

— Он у меня уже есть.

— Кто же это?

— Ты.

— Но у меня нет никаких денег, и сам я нахожусь в плену!

— О, я думаю, что тебя немного высекут и отпустят: ведь ты был всего лишь моим подчиненным, а стало быть, не отвечаешь за все мои разбои.

— Подумай об Охотнике на слонов! Чувства, которые он ко мне испытывает — это нечто большее, чем кровная месть.

— Сейчас он снова обрел своего сына и переполнен счастьем. Если ты как следует попросишь, он простит тебя. Кинься ему в ноги, поплачь, изобрази раскаяние, и тогда эти немецкие христиане наверняка раскиснут и вступятся за тебя.

— Ах, если бы они замолвили за меня слово, я, конечно же, был бы спасен! Ты даешь мне хороший совет!

— Они так и сделают, если ты сможешь убедить их в том, что полностью раскаиваешься. Скажи им, пожалуй, что ты хочешь стать христианином, и если они этому поверят — считай, что ты спасен. Потом ты пойдешь в селение и достанешь деньги.

— Я не знаю, где они.

— Я скажу тебе. Я верю, что ты не предать меня и сделаешь все, чтобы спасти меня. Ты поклянешься мне в этом?

— Я готов поклясться собой и моим отцом, бородой Пророка и всех халифов!

— Довольно, я верю тебе. Помнишь, когда мы лежали у костра, я подавал тебе знаки? Ты понял, что я хотел сказать?

— Не совсем. Я понял только, что имелись в виду деньги.

— Я пытался объяснить тебе, в каком месте они лежат. К счастью, теперь я могу описать тебе это место на словах, и я хочу сделать это как можно быстрее, потому что нас в любой момент могут снова разлучить. Слушай: когда после пожара я добрался до селения, шейх со своими людьми уже перерыл там все вверх дном. Конечно, он сразу догадался, что я закопал деньги в земле: где же еще может храниться богатство, накопленное за столько лет! Все же они не нашли клада, потому что это было не так-то просто. Помнишь, южнее ограды нашего поселка был расположен загон для скота? Посреди него всегда горел костер. Так вот, если ты начнешь копать землю под костровищем, то через некоторое время тебе покажется, что ты наткнулся на большой камень или скалу. На самом деле это не скала, а застывшая смесь из песка, извести и глины, которую я прочно вбил в землю. Под этим твердым слоем спрятаны шесть больших бурдюков, доверху наполненных звонкими и блестящими монетами. Там все мое состояние. Если тебе удастся меня спасти, один из этих бурдюков будет твоим. Но если ты…

— Если он не захочет тебя спасать, он возьмет себе все? — продолжил за него чей-то голос. — Не беспокойся! Он не получит ни единого талера, но и ты не получишь их тоже. Я сам выкопаю деньги и разделю их между своими людьми. Им же достанутся и стада, которые твой фельдфебель увел из селения.

Не дожидаясь ответа, Шварц выпрямился и пошел к костру, чтобы прислать к пленникам второго часового и таким образом лишить их возможности возобновить разговор.

Абуль-моут испустил громкий крик ярости и отчаяния, потом он опустил голову и больше не шевелился. На душе у него было так скверно, будто он сидел на краю собственной могилы…

На следующее утро, сразу после восхода солнца, освобожденные беланда попрощались со своими спасителями и выступили в обратный путь. Бесконечная радость оттого, что им удалось избежать рабства, несколько омрачалась горькой мыслью о возвращении в пустую, разоренную деревню. Тела своих погибших товарищей негры взяли с собой, чтобы похоронить их рядом с теми, кто был убит ловцами рабов во время нападения на Омбулу.

Через несколько часов собрались в дорогу и остальные. Они разыскали то место, где были спрятаны лодки, и двинулись по направлению к речке Нирре, чтобы пересесть там на ожидавшие их корабли. Трупы ловцов рабов пришлось бросить в ущелье на растерзание хищным зверям и птицам. К Абуль-моуту и Абдулмоуту был приставлен столь мощный конвой, что оба разбойника должны были распрощаться с мыслью о побеге.

Корабли в целости и сохранности стояли на реке возле бывшего лагеря ниам-ниам. За время отсутствия основной части войска, оставшийся здесь отряд никто не потревожил. Шварц и все его люди, в том числе и король со своими сандехами, поднялись на борта кораблей, и флотилия немедленно отплыла к заливу Бегемотов. По прибытии туда был сделан короткий привал. Шварц приказал своим солдатам забить несколько коров из стада фельдфебеля, а остальных животных получили в награду за оказанную ими помощь Абу эн-Нисфи и его доры. Отец Половины остался очень доволен подарком и, пожелав друзьям благополучно завершить свой поход, отправился восвояси.

От залива Бегемотов вся эскадра двинулась вниз по реке в злополучное селение Умм-эт-Тимса. На глазах Абуль-моута Шварц выкопал из земли бурдюки с золотыми монетами и разделил их между всеми своими людьми.

Здесь пути недавних союзников разошлись. Братья Шварцы и Пфотенхауер должны были вместе с ниам-ниам вернуться на юг. Они собирались продолжить свои научные исследования в областях, принадлежавших владениям Эмин-паши, а потом через Занзибар вернуться в Европу. Все остальные двигались дальше на север.

Абуль-моута и Абдулмоута Шварц препоручил Охотнику на слонов; этому строгому и надежному стражу он мог доверять, как самому себе. Сеяд Ифъял должен был на дахабии доехать до Фашоды и там передать в руки Отца Пятисот Абуль-моута вместе с фельдфебелем и его сообщниками. Что же касается Абдулмоута, то о нем эмир сказал:

— Этого я возьму с собой в Кенадем. Там он похитил моего сына, там его должно постигнуть наказание. С тех пор, как я вновь обрел свое дитя, сердце мое — смягчилось, но по отношению к этому сатане я останусь тем же, кем всегда был раньше, а именно Бараком-Судьей, перед которым трепещут непокорные.

Итак, приключение, которое неожиданно свело вместе и сделало друзьями нескольких столь разных людей, было окончено, и настал час испить горечь прощания. Эмиль Шварц дал эмиру свой адрес и просил его писать, если случится оказия. Словак и Отец Смеха пожелали продолжать путешествие с немцами, на что те с охотой согласились. Тяжелее всех расставание далось Сыну Тайны и Сыну Верности, но вот, наконец, и они попрощались. Эскадра разделилась на две части; корабли отправились на север, в то время как лодки ниам-ниам повернули к югу.