— Это просто смешно! Мне сказали, у тебя при себе столько воинов, что тебе ничего не стоит раздавить нас. Ты можешь это доказать?

— Без труда.

— Каким же образом?

— Я проведу тебя вокруг ущелья, и ты убедишься, что окружен со всех сторон.

— Так сделай это!

— С удовольствием, но сначала я должен связать тебе руки.

— Что за вздорные мысли приходят тебе в голову! — гневно сказал старик. — Чтобы я, Абуль-моут, позволил подвергнуть себя такому унижению? Да ты просто безумец!

— Помолчи! — прикрикнул на него Шварц. — Я был столь любезен, что согласился разговаривать с тобой как с парламентером, но если ты будешь грубить мне, я ударю тебя плеткой по лицу! Кто, собственно, такой этот «великий» Абуль-моут, который требует к себе такого почтения? Можно подумать, это уважаемый всеми человек, едва ли не святой! Но нет же, Абуль-моут — вор и разбойник, которого надо уничтожить как вреднейшего и опаснейшего из паразитов. То, что я иду навстречу твоему желанию и соглашаюсь показать тебе расположение и величину наших сил, является величайшей милостью с моей стороны, и за это ты должен беспрекословно подчиняться всем моим приказам. Если ты отказываешься их выполнять — что ж, я не имею ничего против, но тогда можешь считать наши переговоры оконченными и можешь возвращаться к себе.

Слова Шварца и в особенности тон, которым он их произнес, не замедлили оказать свое действие. Кроме того, Абуль-моут прекрасно понимал, как важно ему осмотреть позиции противника и понять, насколько серьезно положение, в которое он попал. Поэтому он примирительно сказал:

— Ну ладно, я признаю, что не будет позором, если я добровольно позволю наложить на себя путы. Но я надеюсь, что потом вы снова снимете их с меня!

— Само собой разумеется!

— Ну тогда вяжите меня! Я согласен пойти на это унижение.

После того, как руки Абуль-моута были крепко связаны за спиной, ему разрешили пройти засеку. Двое солдат взяли старика под конвой, и обход начался. Никто из постоянных спутников Шварца не принимал в нем участия, даже Серый, который не очень-то полагался на офицера из Фашоды, предпочел остаться с солдатами на случай, если Отец Смерти отдал своим людям приказ попытаться прорвать осаду во время их отсутствия.

Если Абуль-моут полагал, что запуганные врагами хомры сгустили краски, когда обрисовали ему настоящее положение ловцов рабов, то теперь он увидел, что заблуждался. По мере того, как он продвигался по краю ущелья, физиономия его становилась все задумчивее. Он пересчитывал стоявших за скалами солдат, видел их прекрасные ружья, ловил мрачные взгляды, которые они бросали на него, и постепенно приходил к убеждению, что его отряд действительно не может сравниться с этим войском в силе и он должен рассчитывать только на свою хитрость и изворотливость.

Проходя мимо нуэров, которых Абуль-моут совсем недавно завербовал для себя, Отец Смерти плюнул в сторону их главаря и гневно крикнул:

— Позор вам!

Но это оскорбление не сошло ему безнаказанным: вождь нуэров подошел и ударом кулака разбил своему бывшему господину лицо, прибавив:

— Это на тебе лежит позор, потому что ты пес и предатель! Вспомни битву на реке! Разве не ты убежал тогда первым, как последний трус? Разве не ты коварно покинул нас в беде? Если бы Отец Четырех Глаз, да благословит его Аллах, не обладал таким добрым сердцем, нас всех давно уже не было бы в живых. И после этого ты смеешь обвинять меня за то, что мы решились отблагодарить его своей преданностью? Твой путь скоро приведет тебя к погибели и преисподней, где ты будешь гореть на самом жарком огне!

— Господин, почему ты позволяешь своим людям поднимать на меня руку? — обратился Абуль-моут к Шварцу. — Разве ты не обещал мне полную безопасность?

— Каждый получает то, что он заслуживает, — спокойно ответил немец. — Ты же сам специально вызываешь гаев моих людей. Если тебе угодно их оскорблять, то изволь нести ответственность за свои поступки, в которых виноват только ты сам. Вообще-то в данной ситуации тебе следовало бы быть более разумным и осторожным.

— Но ты должен обеспечивать мою неприкосновенность!

— А ты должен вести себя скромно и вежливо. Если ты этого не выполняешь, то те, кого ты оскорбляешь, могут даже убить тебя, и я пальцем не пошевельну, чтобы помешать им, потому что это будет совершенно справедливо.

Затем Шварц повел своего пленника дальше, и, когда обход был завершен, оба вернулись вниз. За время их отсутствия солдаты под руководством Пфотенхауера успели окончательно перегородить вход в ущелье. Они сплели из веток настоящую стену, а все щели законопатили землей, так что ни одна пуля не могла бы теперь пробить это заграждение. В нем была оставлено только одна крошечная лазейка, через которую мог бы протиснуться человек не очень плотного сложения. Когда Абуль-моут увидел баррикаду, лицо его стало еще более мрачным, и он сказал, нарочито посмеиваясь:

— Однако вы, должно быть, до смерти нас боитесь. Вы готовитесь к бою с нами с таким усердием, будто речь идет о взятии неприступной крепости.

— Я думаю, ты и сам понимаешь, что обвинения нас в трусливости полностью лишены основания. Но никакую работу нельзя назвать излишней, если она направлена на то, чтобы сохранить жизнь хотя бы одного человека.

— Ладно, сними с меня веревки! Я вижу, ты хочешь начать нашу беседу. Хотя, я считаю, она не даст никаких результатов.

— Ну, какой-то успех она в любом случае будет иметь, если и не для тебя, то для меня. Итак, приступим.

Старику развязали руки, и все участники переговоров уселись в кружок на траву. На лице Абуль-моута появилось высокомерно-презрительное выражение, как будто это от него зависела судьба Шварца и его друзей и как будто великой милостью с его стороны было позволить всем этим людям находиться вблизи него и внимать его речам.

— Этот человек мне что-то совсем не нравится, — по-немецки сказал Шварцу Пфотенхауер. — Он скроил такую самоуверенную, да попросту бесстыжую рожу, что я думаю, не скрывает ли он за душой чего такого, о чем бы мы не догадывались?

— Не знаю, что бы это могло быть, мы, кажется, все предусмотрели, — с сомнением сказал Шварц.

— Да, я уж тоже ума не приложу, что он замышляет, но вот помяните мое слово, что-то этот мерзавец все же задумал! Поэтому нам надобно ухо востро держать!

— Почему вы говорите на языке, которого я не понимаю? — вмешался Абуль-моут. — Вы разве не знаете, что это невежливо? Или, может быть, вы меня боитесь?

— Если кто-то здесь и боится чего-либо, так это, кажется, ты, — возразил Шварц. — Только страх делает человека недоверчивым. Что же касается твоего замечания по поводу вежливости, то, по-моему, ты требуешь от нас слишком многого. Дела, которыми ты себя прославил, не дают нам никаких оснований расточать комплименты в твой адрес. И вообще, я посоветовал бы тебе несколько снизить тон, в котором ты говоришь с нами! Мы были столь снисходительны, что предложили тебе поговорить с нами, но, если ты будешь нас раздражать, мы ведь можем отказаться от переговоров.

— Снисхождение ко мне? — рассмеялся старик. — Как такая чушь могла прийти тебе в голову? Скорее это я оказываю вам милость своим присутствием здесь, потому что не я нахожусь в вашей власти, а вы в моей!

— Только безумец мог произнести такие слова!

— Молчи! Безумие охватило не меня, а тебя, и я могу это доказать.

— Так докажи!

— Пожалуйста! Разве условия, которые ты поставил мне, не достойны безумца?

— Как сказать!

— Что значит «как сказать»? Ты требуешь, чтобы я не только вернул тебе твоего брата и Охотника на слонов, но сдался вместе с Абдулмоутом. Ведь я тебя правильно понял?

— Абсолютно.

— И ты не признаешь, что это безумие?

— Нет. Впрочем, мы сидим здесь вовсе не для того, чтобы обсуждать мотивы моих требований и поступков. Ты должен ответить мне только на один вопрос: согласен ли ты выполнить мои условия?

— Это я мог сказать тебе сразу, как пришел.