Львица отлетела в сторону, как от сильного толчка, потом снова вскочила и повернула голову к новому врагу. Тот быстро перевернул свое тяжелое ружье, схватил его за дуло и стал лупить окованным железом прикладом по черепу зверя, крича при этом:

— Будь ты проклята, разрази тебя гром, ты, дьяволица! Ну что, как ты себя чувствуешь, ты, собака, ты, сука, ты, сучья мать?

Он вел себя так, будто перед ним была не львица, а какая-нибудь гиена, и его отвага могла выйти ему боком, но выпущенная им пуля сделала свое дело. У смертельно раненного зверя уже не было сил сопротивляться, и он медленно рухнул на землю под ударами словака.

— Вот она лежит! — вскричал тот, торжествуя. — Здесь, у моих ног, лежит львица. Я убил ее, как крысу, и у нее не хватило смелости показать мне свои зубы и когти. Подойдите же и посмотрите на нее!

Он наклонился и хотел дотронуться до животного, но Шварц удержал его и сказал:

— Осторожнее! Эти звери не прощаются с жизнью так просто. Мы должны быть уверены, что они мертвы.

Он зарядил свое ружье и дал льву и львице еще по пуле в лоб. Последняя слегка вздрогнула, значит, она действительно была еще жива.

Оба говорили достаточно громко, так что их могли услышать остальные. Поэтому к ним медленно приблизился Абу Дих и нерешительно спросил:

— Вы победили? Я могу подойти?

— Да, — ответил словак, — мы победили. Можешь подойти и оценить наш подвиг, потому что Пожиратель Стад отправился отсюда в страну смерти, и его подруга вместе с ним. Вот их тела, продырявленные пулями и избитые прикладами моего славного ружья, которому никто не может противостоять.

Абу Дих подошел и подергал льва и львицу за лапы, чтобы убедиться в том, что они в самом деле мертвы.

— Видишь, лежат и не шелохнутся, — гордо сказал маленький Стефан, поглаживая свои «пышные» усы. — После того, как мы с помощью наших пуль пообщались с этими львами, ты можешь играть с ними, как с крысятами.

— Хаджи Али тоже принимал участие в «беседе», — напомнил ему Шварц. — Он ведь лежал рядом с нами и бесстрашно встретил льва своим копьем. Мы скоро узнаем, кто из нас троих убил львов, и тому, кто уложил зверя, будет принадлежать его шкура. А пока притащите с той стороны огня, чтобы нам снова развести костер.

Арабы и джелаби слышали каждое слово, но все еще не решались приблизиться. Только когда оба человечка пришли к ним за огнем, они отважились выползти из-за тюков с поклажей, и шейх спросил:

— Вы живы? Значит, вас не проглотил «Господин с толстой головой» и его жена?

— И ты еще спрашиваешь? — отвечал Стефан. — Я не позволю себя проглотить ни льву, ни львице. Запомни это! И даже если сам шайтан пожалует, чтобы сожрать меня, неизвестно еще, кто исчезнет в чьем желудке: я в его или он в моем. Пойдите лучше и посмотрите на результаты схватки, в которой мы победили, причем заметьте себе, что Пожирателю Стад и его супруге не удалось повредить на нас ни одного волоска!

Арабы последовали его приглашению, но не особенно поспешно. Приблизившись настолько, чтобы видеть лежавших на земле убитых зверей, они остановились. И лишь когда разгорелся огонь и при его свете стало видно, как трое удачливых охотников безнаказанно орудуют над поверженными львами, хомры подошли совсем близко.

Теперь, наконец, когда они полностью убедились, что им не угрожает ни малейшая опасность, их страх прошел. Они обступили львов, и шейх возвел руки, требуя всеобщего молчания.

— Аллах-иль-Аллах ва Мухаммад расул Аллах[1293], — сказал он патетическим тоном. — Он создал небо и землю, растения и животных и, наконец, человека. И когда все было готово, он создал еще мусульманина, и сделал его господином над всеми своими творениями. Ему подчинены даже самые могучие звери, и если они не хотят повиноваться ему, он убивает их своей сильной рукой. Этот убийца лошадей, верблюдов, быков и овец, что лежит сейчас перед нами, был голоден. Но вместо того, чтобы удовлетвориться мясом нечистой халлуф[1294] или вави[1295], он имел дерзость посягнуть на нас, любимцев Пророка, правящего раем. Он взял с собой жену — не законную свою жену: ведь когда он ее брал, кади не благословил их брак. Они жаждали нашей крови, предвкушали сладкий вкус нашего мяса и наших костей. Они хотели сожрать нас без уксуса и масла, без соуса и пряностей, так же, как рахам проглатывает пойманную гиену. Но Аллах не покинул нас. Мы прочли священную Фатху и суру «Йа син», слова которой защищают верующих во время опасности. И тогда на нас снизошли отвага и мужество, и силы наши утроились. Мы схватились за оружие и отправили пожирающего людей дьявола и его дьяволицу в преисподнюю, где они теперь жарятся на вечном огне, и мука их никогда не прекратится. Мы же теперь торжествуем, и дети наших детей с их внуками и правнуками вечно будут нас славить. По всем городам и деревням прокатится слух о нас, и музыканты ударят в литавры и заиграют на всех струнах. Ну, а теперь мы должны насладиться нашей победой и снять с убитых шкуру. Но прежде покажем им, как сильно мы их презираем, этих грязных червей, мы, герои, никогда не ведавшие страха!

С этими словами шейх плюнул сначала на льва, а затем на львицу. Едва он подал этот знак, как хомры и джелаби, словно безумные, кинулись на животных стали их бить и топтать ногами, осыпая всевозможными ругательствами.

Все это продолжалось около четверти часа, после чего шейх достал свой нож и сказал:

— Теперь, когда наши враги мертвы, давайте заберем у них одежду и украсим ею себя. Победителю принадлежит шкура побежденного. Когда мы возвратимся к палаткам хомров, мужчины будут нам завидовать, а женщины встретят нас хвалебными песнями.

По его примеру другие арабы тоже достали свои ножи.

— Стойте! — приказал Шварц. — Мы, конечно, не бросим львиные шкуры. Но кто, по вашему мнению, их получит?

— Победители, — ответил шейх.

— А кого ты считаешь победителями?

— Нас всех.

— Ах, вот как! Значит, мы должны разрезать шкуры на четырнадцать частей?

— Нет, иначе они потеряют всякую ценность. Но ты ведь знаешь, что я шейх.

— Знаю, но какое отношение это обстоятельство имеет к львиной шкуре?

— Шкура должна достаться шейху.

— Таков ваш обычай?

— Да.

— Но ты ведь только что сказал, что шкура побежденного зверя принадлежит победителю?

— Да. Но когда победителей много, ее получает самый знатный, то есть я. Поэтому разрезать шкуры на всех нам совсем незачем.

— Понятно. Итак, ты — победитель?

— Конечно. Разве я не присутствовал при смертельном бое?

— И к тому же ты — самый знатный из победителей?

— Да, потому что я — шейх.

— Вот в этом ты жестоко заблуждаешься. Знаешь ли ты, кто я?

— Да. Ты эфенди.

Он сказало это довольно пренебрежительным тоном.

— Да будет тебе известно, эфенди бывают очень разные, — пояснил Шварц. — Ниже меня стоят сотни эфенди, и каждый из них знает и значит больше, чем знаешь и значишь ты. Так что самый знатный из победителей — не ты, а я. И кроме того, у тебя нет ни малейшего права называть себя победителем. О твоем мужестве и твоих деяниях никогда не будут ни петь, ни слагать легенды. Ты оскорблял этих зверей, но разве может твоя хваленая смелость сравниться с их! Когда ты услышал их голоса, ты хотел бежать.

— Это была шутка. Я ведь остался.

— Да, после того, как услышал, что бегство может оказаться еще опаснее и что я собираюсь сразиться со львом. А потом «Господин с толстой головой» пришел, и ты со своими «храбрецами» уполз в укрытие и даже к мертвым львам осмелился приблизиться только после того, как снова разгорелся костер и вы убедились, что опасность миновала.

— Эфенди, ты хочешь меня оскорбить?

— Нет. Я только хочу предостеречь тебя от заносчивости и посягательств на чужую собственность. Эти львы принадлежат только тем троим, которые с ними сражались, а именно мне, Хаджи Али и ибн аль-Джидни. Никто другой трофеев не получит.