Он описывал своим спутницам тягостный путь, коим принято добираться отсюда в Ругову, и заверил их, что дальше дорога на Ускюб будет от селения к селению все хуже. Он упомянул лишения и неудобства, кои придется претерпевать во время долгого путешествия в повозке, запряженной волами, и в заключение попросил вернуться в Скутари и поехать с ним в Антивари, где наверняка на якоре стоит французский пароход, и они совершат куда более комфортное морское путешествие в Салоники, а оттуда по железной дороге попадут в Ускюб.

Милый лорд имел вдоволь времени и денег, чтобы позволить себе отвезти на корабле в Салоники семью, найденную среди штиптаров. В этом отношении он являлся подлинным английским джентльменом, коему вся Земля была дана во владение, и он рад был всюду блистать своим благородством.

Наконец, мы достигли Невера-хане. Дамы вышли из повозки, и мы направились в комнату. Там уже был Халеф и, как я заметил с первого взгляда, разыгрывал из себя господина и важного повелителя. В задней части комнаты, за столом, сидел хозяин постоялого двора со своими домочадцами. Их оказалось еще больше, чем я видел поначалу. Подошли еще несколько грязных мальчишек, похожих на слуг. За первым столом сидели оба возчика. Судя по их виду, все они в эту минуту чувствовали себя пленниками Халефа.

Я не стал спрашивать, каким образом он заставил себя уважать. Я хорошо знал его манеры. Размеренными шагами он расхаживал взад и вперед; Оско же присел рядом с возчиками, положив перед собой заряженные пистолеты.

У самой стены, на глиняной половице, лежал Хамд эль-Амасат, все еще связанный, как и прежде. Он смотрел на нас с вызовом.

Возчики уступили место женщинам. Все расселись на свободные сидения; лишь я остался стоять рядом с Халефом и тихо спросил его:

— Амасат узнал тебя?

— Вряд ли! По крайней мере, по нему этого не было видно или он не показал виду.

— Ты ему ничего не сказал?

— Ни слова. Я вообще не говорил с ним. Зато мне очень хочется поболтать с хозяином. Он не думал подчиняться, пока я не сунул ему под нос пистолет.

— Для чего?

— Мне же надо было взять в плен всю эту компанию!

— Я тебе ничего не приказывал.

— В этом не было необходимости. Я и без приказа знаю, что надо сделать. Если бы я позволил хозяину со слугами свободно разгуливать, то, может быть, они додумались бы освободить Хамда эль-Амасата при помощи оружия.

Тут он, конечно, не был далек от истины.

— Ты сказал хозяину, что Жут мертв?

— Нет. Он видел, что Хамд эль-Амасат связан по рукам и ногам, и потому может себе представить, как складываются их дела.

Мне не верилось, что хаджи на этот раз промолчал. Ведь он имел обыкновение при каждом удобном поводе твердить о великих подвигах.

Все смотрели на меня, и потому я велел Халефу развязать лассо, стягивавшее пленника, и скрутить ему руки за спиной, чтобы он мог стоять на ногах. Так и было сделано. Вместо того чтобы поблагодарить меня за это облегчение или хотя бы спокойно вести себя, Амасат заорал на меня:

— Почему меня связывают? Я требую, чтобы меня освободили!

— Подожди немного, — ответил я. — И говори другим тоном, иначе плетка научит тебя почтению! С ворами, мошенниками и убийцами ведут себя не так, как с честными людьми.

— Я не вор!

— Нет? Ты выдал своего хозяина Жуту, который задумал все у него отобрать!

— Я не знаю никакого Жута!

— Не ври! Этим не спасешься. Ты же не будешь отрицать, что бывал в Каранирван-хане.

— Я лишь один-единственный раз был там, сопровождая Галингре.

— А потом ты вернулся в Скутари и принялся морочить голову родным твоего хозяина, передавая им приказы, о которых тот вообще ничего не знал! Тем временем ты сговорился с одним из приспешников Жута, назначив ему встречу в Каранирван-хане.

— Это неправда!

— У тебя есть брат?

— Нет.

— Так ты не знаешь человека, которого зовут Барудом эль-Амасатом?

— Нет!

— И его сына по имени Али Манах бен Баруд эль-Амасат?

— Тоже нет.

— И все же ты переписывался с этим Барудом!

— Докажи!

— Неужели ты не признаешь записку, где сказано: «In pripeh beste la karanirwana chan ali sa panajir menelikde»?

Ужас омрачил его лицо; он ответил более покладисто:

— Ты говоришь о вещах, которые мне совсем неизвестны. Я докажу свою невиновность. Поэтому требую освободить меня!

— Почему же ты бежал, завидев нас?

— Потому что другой тоже побежал.

— Ах вот как! Ты его знал?

— Конечно! Я же был у него вместе с Галингре. Это хозяин постоялого двора из Руговы.

— И ты поддакнул ему, когда он, выдав себя за другого, решил заманить этих людей в сторону от дороги и столкнуть в пропасть?

Он промолчал.

— Что ж, ты убедился, что я лучше езжу на коне, чем думалось тебе, и я докажу, что ты уже имел возможность однажды убедиться в этом.

— Я не знаю тебя.

Судя по всему, он говорил правду. Он очень многое пережил с того ужасного дня на озере Шотт-эль-Джерид и потому не вспомнил нас. Обычно люди, которых встречаешь в подобной ситуации, на всю жизнь врезаются в память.

— Ты знаешь не только меня, но и некоторых моих спутников, — сказал я. — В последнее время ты совершил так много преступлений, что уже не в силах вспомнить одно из них. Для начала я скажу, что тебе же лучше, раз у тебя нет ни брата, ни племянника, потому что Баруд эль-Амасат и его сын мертвы.

Он сделал движение, будто пытаясь вскочить с места. Я продолжал:

— Али Манах застрелен в Эдрене. Разве ты этого не знал?

— Это меня не касается.

— А взгляни-ка на человека, сидящего на углу стола. Его зовут Оско и он сбросил с Чертовой скалы твоего брата, Баруда, потому что тот похитил его дочь Зеницу. Об этом деянии своего братца ты, пожалуй, тоже ничего не знаешь?

Он крепко стиснул зубы и какое-то время молчал. Его лицо побагровело. Потом он в бешенстве крикнул, обращаясь ко мне:

— Ты мне рассказываешь вещи, которые меня вообще не касаются; ты говоришь о людях, которых я вообще не знаю! Если тебе угодно говорить со мной, говори со мной. Объясни, почему ты обращаешься со мной как с вором и убийцей.

— Хорошо, поговорим о тебе. Мы относимся к тебе именно так, как ты того заслуживаешь. Ты убийца.

— Молчи.

— Я умолчу о том, что вы намеревались убить Галингре, брошенного в шахту в окрестностях Руговы. Умолчу и о том, что вы решили убить его родных. Я поговорю об убийстве, которое ты впрямь совершил.

— Должно быть ты сумасшедший, ведь только безумец может нести подобную чепуху!

— Осторожнее! Еще раз оскорбишь меня, получишь удар плетью! Быть может, ты знал от своего хозяина, месье Галингре, что у него был брат, которого убили в Алжире, в Блиде?

— Да. Он рассказывал мне.

— И сын убитого пропал там же при самых загадочных обстоятельствах?

— Да, он мне сказал это.

— Быть может, ты знал этого брата или этого сына?

При этом вопросе он побледнел. Это особенно бросалось в глаза, потому что теперь у него не было бороды, которую он носил тогда, в Сахаре.

— Откуда же мне знать их, — ответил он, — если я никогда не был в Блиде! Я не знаю ни Алжир, ни тамошние земли, ни пустыню. Я армянин и, покинув свою родину, прибыл вначале в Стамбул, а потом сюда.

— Ты армянин? Странно! Говорят, именно армянин убил Галингре!

— Это меня не касается. Армян сотни тысяч.

— Да, это верно, но многие из них скрывают свое происхождение. Так, я знаю одного, который выдавал себя за соплеменника Юлада Хамалека.

Он закусил нижнюю губу. Его взгляд готов был пробуравить меня. Он догадался, что его прошлое известно мне лучше, чем он полагал. Видно было, что он припоминал, где же встречался со мной и, ничего ее прояснив в памяти, гневно крикнул на меня:

— Говори о делах и людях, которых я знаю. Племя Юлада Хамалека мне незнакомо. И у меня нет брата, которого зовут Баруд эль-Амасат, ибо мое имя — Хамд эн-Наср.

— Не Хамд эль-Амасат?