— Не беспокойся! Я еще настигну его.

— А потом привезешь сюда?

— Нет. На это нет времени!

— Но ведь тебе придется выступать обвинителем или давать показания против него!

— Для этого и другие найдутся. Я могу доверить все это вам. Вы знаете, что перс и есть Жут. Он при вас признался в этом. Теперь ваше дело — наказать его, когда он вернется. А если вы этого не сделаете, этим займется Стойко.

— Да, это уж точно, — сказал штиптар. — Как только его снова доставят сюда, он — мой.

— Столько ждать я не буду, — промолвил его племянник. — Эфенди решил его поймать, и мы поедем вместе с ним.

— Мы еще поговорим об этом, — ответил я. — Сейчас следуйте за мной в контору.

Мы направились туда. Я велел снять кассу с железного крюка, на котором она висела. Действительно, в стене за ней виднелась ниша; она была несколько меньше кассы. В нише лежало все, что было отнято у англичанина и Галингре. Свою прежнюю добычу Жут перепрятал уже в другое место, но я был доволен и этой находкой. Лорд ухмыльнулся, когда увидел среди вещей даже свою шляпу, а Галингре ликовал, вернув себе деньги.

Потом мы обошли все шесть конюшен. Там стояли лошади всех пород и окрасов. Лучшие лошади содержались в конюшне, что называлась «конторой». На великолепного гнедого скакуна я обратил внимание, еще когда вошел туда вместе с Жутом. У Халефа был такой же вкус, как у меня; пускаясь в погоню, он выбрал себе именно гнедого, хотя все происходило в страшной спешке. Я отобрал для Галингре почти такую же великолепную лошадь; еще одну я взял для англичанина.

Нескольких отменных лошадей вывел во двор Стойко. Конечно, киаджи хотел ему помешать, но штиптар прикрикнул на него:

— Молчи! Разве эти лошади вернут мне сына? Я знаю, что вы поделите все имущество Жута, если он не вернется. Так пусть хоть что-то получат те, кто пострадал из-за него. Впрочем, если он вернется, когда нас не будет, вы наверняка примете его так, словно ничего не случилось. Я знаю вас и постараюсь позаботиться, чтобы ему не так хорошо жилось.

Другие враги тоже скрылись — даже те, кого я ранил в конторе. Теперь я понял: буква «даль» означала «четыре».

Кассу я не велел вскрывать до прибытия чиновника из Призренди. Правда, вестового туда пока еще не посылали. Я приказал киаджи побыстрее это сделать, да и вообще позаботиться о том, чтобы постоялый двор Кара-Нирвана был передан в надежные руки. Потом мы вскочили на лошадей и вернулись в Ругову, мало печалясь о том, следуют ли «отцы деревни» за нами или же нет.

В конаке нас уже поджидал Халеф с известием, что он успел как раз вовремя, чтобы отбить Ри, которого пытался увести Жут:

— Он ехал далеко впереди меня, — рассказывал хаджи. — Я даже не знал, где он был; я спешил добраться до постоялого двора. И вот вижу, он там остановился, и слуги выводят вороного из конюшни.

— Почему они слушались его?

— Он сказал, что его невиновность доказана и его попросили привести тебе лошадь. Жители Руговы так уважают его, что даже не рискуют перечить.

— Он разве был вооружен? Насколько я помню, когда он убегал, у него не было времени раздобыть оружие.

— Я ничего не заметил такого. Конечно, я стал возражать и велел увести Ри назад в конюшню.

— А потом?

— Потом он побыстрее уехал отсюда.

— Куда?

— Он переехал мост и направился через поле в сторону леса, прямо на запад. Он мчался все время галопом; я следовал за ним, пока он не скрылся за деревьями.

Хаджи был совершенно раздавлен, когда я объяснил ему, что он вместе с Оско и Омаром забыл посмотреть за конюшнями, а там и спрятались люди Жута. Потом мы собрались на постоялом дворе, и я объявил:

— Время торопит. Жут бежал; надо снова поймать его. Он бросил здесь все, стремясь лишь спастись. Теперь он — бедняк; у него нет денег. Чтобы их получить, он поедет на встречу с Хамдом эль-Амасатом, а тот приведет семью Галингре. У этих людей отберут все, что они взяли с собой. Если этот план удастся, то Жут снова будет при деньгах, а потом, когда мы уедем, наверное, опять проберется сюда и станет все отрицать. Меня и моих спутников здесь не будет, а остальных он заставит придержать язык. Ему это удастся.

— Господи боже! — воскликнул Галингре. — Моя жена, дочь и зять находятся в страшной опасности. Господин, не будем медлить. Надо тотчас пуститься в путь, тотчас!

— Имейте же терпение! — взмолился я. — Нам незачем нестись сломя голову. Давайте вначале узнаем, куда ведет дорога, по которой он поехал.

— Я могу тебе это сказать, — ответил Ранко, племянник Стойко. — Я знаю, что он задумал. Родственники этого господина едут из Скутари. Дорога оттуда ведет через Скалу, Гори, Паху, Сиассу и, наконец, Ругову. Из Пахи дорога поворачивает на север, в Сиассу, а оттуда снова на юго-восток, в Ругову. Как видите, она делает большой крюк. Жут знает это. Он не поедет в Сиассу, а повернет прямо на запад, в Паху. Хотя по этой дороге ехать плохо, зато он прибудет в Паху не через семь часов, а вдвое быстрее. Ему хочется намного опередить нас.

— Он не догадывается, что мы поедем следом за ним? Мы ведь можем выбрать ту же дорогу. Проводника мы, надеюсь, найдем.

— Нам он не нужен. Я сам отлично знаю эти места. Первым делом надо схватить Жута. Мы все поедем с тобой, а потом вернемся сюда и рассчитаемся с углежогом и его сообщниками.

— Я бы вам не советовал ехать с нами. Если вы промедлите, то убийцы, которым ты хочешь отомстить за смерть кузена, могут улизнуть из пещеры.

— Поясни!

Мне пришлось еще раз описать все наши приключения. Я обратил внимание на то, что переводчик и оба каменотеса — люди не такие надежные, чтобы им можно было надолго поручить охрану пещеры. Тут штиптары со мной согласились.

— Это верно, господин, — сказал Стойко. — Не Жут — убийца моего сына, а углежог и его люди. Жута я оставлю тебе; остальных беру на себя. Хоть я еще слаб, но в путь отправлюсь немедленно. Дорогу я знаю.

— Ладно, тогда не забудь, что имущество свое, то есть все, что добыто убийствами и разбоем, углежог прячет под очагом зятя — торговца углем.

— Я поеду туда и заберу все. Кому раздать эти вещи?

— Родичам тех, у кого он отнял это. Если ты не знаешь этих людей, то раздели добычу среди бедняков своего племени. Только не выдавай ее судебным властям; тогда ни бедные, ни пострадавшие ничего не получат.

— Все будет, как скажешь, и пусть те, кто получит эти вещи, узнают ваши имена, ведь они вам обязаны. Что ж, теперь мы отправляемся.

Тут еще раз слово взял Ранко:

— И все же сам я не поеду в пещеру. Мой дядя и пятеро его спутников отомстят за смерть Любинко. Но ведь Жут две недели держал дядю взаперти и хотел убить его. За такое полагается мстить. Мне мало того, что эфенди преследует этого человека; я сам поеду с ним. И не пытайтесь меня отговорить. Я настаиваю на этом. Кроме того, я послужу вам проводником, ведь я знаю местность, по которой мы поедем.

— Я тебе возражать не стану, — промолвил дядя. — Ты прав, и я знаю, что от своего решения ты не отступишься. Я дам тебе своего каурого коня. Так что, все улажено; я отправляюсь в путь. А что ты сделаешь с Жутом, если настигнешь его? — спросил он меня.

— Не могу пока тебе сказать. Если мне удастся схватить его, не проливая крови, то я передам его Ранко, а тот доставит его сюда. Что с ним станется, ваше дело.

Теперь следовало позаботиться о лошадях. У меня был мой несравненный Ри; Оско и Омар ехали на пегих конях аладжи; Ранко получил каурого коня; для Халефа, англичанина и Галингре подыскали трех лучших коней на постоялом дворе Кара-Нирвана. Остальных лошадей, в том числе ту, на которой раньше ездил Халеф, получили штиптары — кроме одной; на нее мы навьючили запасы еды для себя и корма для лошадей, потому что пасти их времени не было. Всю эту снедь мы купили у хозяина конака; ему было очень жаль, что мы так быстро покинули его дом. Он был премного нам благодарен за то, что мы избавили его от такого могущественного конкурента.