— Послушайте, мастер, у вас есть два-три качества, которые мне показались недурственными, а вот других способностей вы лишены. Так, умение воровать, похоже, не относится к вашим талантам.

— Быть может, вы им обладаете?

— Лишний вопрос! Лорд никогда не ворует, но эту каурую лошадку я возьму с собой, не задумываясь. Мы же имеем полное право считать ее своим трофеем!

— Для любого мошенника все, что он ни найдет на стороне, тоже трофей. Уведите лошадей! Посидим у костра и посмотрим, хватит ли медвежатины на всех. Кусок лапы для Дэвида Линдсея еще имеется.

— Ба… медвежатины? Ба… медвежьей лапы? — спросил Линдсей, широко раскрыв рот.

— Конечно, сэр! Пусть Оско и Омар приведут наших лошадей, ведь у них имеется тот самый деликатес, о котором я говорил.

— Настоящая медвежатина?

— Да, мясо одного белого медведя; мы позавчера поймали его в капкан. Стоило приманить его мучными червями, и он мигом туда угодил.

— Глупость! Говорите толком, сэр! У вас впрямь с собой медведь?

— Да, нам удалось подстрелить вот такую зверюшку.

— Вот как! Вы просто обязаны рассказать об этом!

— Пусть Халеф поведает вам эту историю! Он уложил его и получил шкуру; вы можете судить по ней о том, каким же исполином был тот Топтыгин.

— Халеф, малыш? Он уложил медведя? Well! Я готов в это верить. Этот Халеф пойдет напролом, если надо совершить подвиг. Медведь здесь, на Шар-Даге! Кто бы подумал! Халеф, будь добр, доложи нам об этом приключении!

Хаджи, не мешкая, выполнил эту просьбу. Рассказывать было его главной страстью, особенно если речь шла о деле, в котором он сам принимал участие. Он начал по своему обыкновению:

— Да, господин, мы встретили медведя и прикончили этого исполина Шар-Дага. Его следы напоминали следы слона, и народы Земли содрогнулись бы, видя их. И все-таки наша пуля вонзилась ему в грудь, и наш нож пресек его жизнь. Ему уже не отведать конины и не усладить свою глотку малиной. Мы зажарили его лапы и почти уплели его правый бок. Теперь же тебе суждено узнать, каким образом нам удалось вычеркнуть его имя из книги земных перемен, дабы та половина лапы, что еще сохранилась у нас, показалась тебе вкуснее.

Как известно, Линдсей и Халеф понимали друг друга, хотя скудные познания в других языках все же мешали им объясняться. Лорд располагал небольшим запасом арабских и турецких слов, а Халеф за время нашего путешествия с Линдсеем постарался нахвататься английских выражений и запомнить их. Кроме того, если говорить было не о чем, я рассказывал малышу о своей отчизне. Из любви ко мне он очень интересовался ей. Я объяснял ему все, что было непонятно, и называл немецкими словами предметы, которые он намеревался запомнить. Таким образом, он усвоил множество немецких выражений и пристрастился прибегать к этим — в его глазах обширным — познаниям. Я дал ему повод применить их и сегодня; он с радостью им воспользовался.

Говорил он то по-турецки, то по-арабски, обильно нашпиговав свой рассказ английскими и немецкими выражениями. Последние он часто употреблял, не слишком заботясь о том, верно ли он подобрал их или нет. Получилась несусветная мешанина, над которой мы втихомолку потешались от души. Лорд выслушивал все это с очень серьезным видом, лишь иногда задавая вопрос, если Халеф, смело выказывая свои познания, сбивался на невнятицу. Впрочем, энергичные жесты, которыми малыш сопровождал свой рассказ, помогали истолковать его.

Тем временем Оско и Омар привели наших лошадей, и мы установили вертел, нанизав на нем куски медвежатины. Впрочем, Халеф отдал должное правде. Хотя он и представил свое поведение в самом ярком свете, он заявил, что его не было бы уже в живых, если бы я вовремя не подоспел с ножом.

Во время этого рассказа было сущей потехой наблюдать за мимикой лорда. Он имел привычку, особенно если рассказ его увлекал, не сводить глаз с говорившего и даже подражать его выражению лица. Так же он вел себя и сейчас. На его лице точнехонько отражалась оживленная мимика хаджи. Его глаза, брови, большой нос, широкий рот беспрестанно находились в движении, и — ввиду особенных форм его лица — это движение по контрасту с мимикой Халефа очень нас забавляло, хотя мы старались никак не выказать это.

— Well! — сказал он, когда Халеф окончил рассказ. — Вы сделали доброе дело, милый хаджи. Хотя может статься, что с вашей стороны были допущены некоторые ошибки, но вы же не испугались — в этом я уверен! Хотел бы я быть при этом! Со мной такого еще не случалось! Только я соберусь совершить что-нибудь героическое, как обязательно что-то мне помешает.

— Да, — кивнул я ему, — случилось даже, что вас схватили и заперли в сторожевую башню. Какие же героические мечтания побудили вас сломя голову помчаться в Албанию?

— Гм! Я давно дожидался этого вопроса. Я знал, что мне, наконец, придется исповедаться. Вы можете быть уверены, что я прибыл сюда лишь из любви и расположения к вам.

— Это меня глубоко трогает. Я готов расплакаться от умиления при виде воплощенной дружбы, рискующей задохнуться в пещере Шар-Дага.

— Не насмехайтесь! Я и впрямь хотел совершить добрый поступок. Я хотел прийти вам на помощь.

— Вот как? Вы знали, где можно нас встретить и что за опасность нам грозит?

— Конечно! Прежде чем расстаться с вами в Стамбуле, я навестил хозяина, у которого вы жили, чтобы попрощаться с ним. Его сын, Исла, только что вернулся из Эдрене. Он рассказал, что там случилось. Так я узнал, что вы задумали ехать в Скутари к купцу Галингре, чтобы спасти его из беды и, может быть, уберечь от других опасностей. Я услышал, что вы преследовали беглецов; мне описали беды, грозившие вам; мне нарассказывали столько о молодчике, которого вы зовете Жутом, что мне стало страшно за вас. Я решил прийти вам на помощь.

— Я никогда не сумею воздать вам должное за эту любовь, сэр! Вы так отважно и энергично пустились на помощь, что нам не оставалось ничего иного, как вытащить вас из этой пещеры.

— Смейтесь, смейтесь! Разве мог я что-нибудь знать об этой дыре?

— Нет, мы и сами ничего не знали об этой пещере, тем не менее, мы не угодили туда. Как же вам удалось так быстро исполнить ваш славный план?

— Очень просто. В гавани я осведомился о попутном судне, но не нашел такого; тогда я снарядил небольшой французский пароходик, хозяин которого даже не знал, что за груз ему полагается взять на борт.

— Это звучит, конечно, в стиле лорда Дэвида Линдсея! Раз он не мог найти подходящее суденышко, он немедленно снаряжает целый пароход. Где же стоит это судно? Или оно отплыло, едва вы сошли на берег?

— Нет, оно будет ждать моего возвращения. Оно стоит внизу, в Антивари. Скверная гавань, слишком мелкая, но, к сожалению, другой не нашлось.

— Ладно, дальше! Что вы сделали, оказавшись на суше?

— Что мне следовало делать? Можете себе представить! Я нанял лошадей, переводчика, нескольких слуг и поехал сюда, где мы и встретились. Вот и все!

— Если вы называете это словом «все», то хотелось бы знать, что значит «ничего»! Во время плавания у вас было вдоволь времени, чтобы разработать какой-нибудь план.

— План? Идите вы с этими планами! История протекает всегда не по плану.

— Ладно, тогда я не удивляюсь, что вы так замечательно угодили в ловушку. Когда затеваешь что-то серьезное, нужно хоть немного задуматься о том, как это исполнить.

— Я так и сделал; для этого много времени не понадобилось. Сперва я купил книгу «Redhouse Turkish and English dictionary»[1228]; я заплатил за нее сто восемьдесят пиастров…

— И, даже располагая словарем, наняли переводчика?

— Я был вынужден. В книге было слишком много написано по-турецки, а их грамоту я не могу разобрать.

— Таким образом, с самого начала вашу спасительную миссию ждал невероятный успех! Вы купили книгу, которую не умели прочесть. Это очень здорово! Чтобы дело шло лучше, вам оставалось лишь нанять переводчика, который не понимал по-английски; так начинаются великие свершения.