— Нет.

— А не слышал ничего о том, как она выглядит и что находится внутри?

— Никогда. Жут хранит это в строгой тайне.

— Но алим знает об этом?

— Я думаю, да, ведь Жут доверяет ему.

— Хорошо! Ты мне покажешь сейчас, где углежог держит лошадей. Но не пытайся убежать от меня! Смотри, у этих двух револьверов двенадцать зарядов. Я возьму в руки оба, а ты пойдешь впереди меня на шаг, не больше. Сделаешь хоть одно резкое движение, пристрелю тебя. Вперед!

Он пошел вперед, миновал дом и под прямым углом повернул вправо — туда, где я еще не бывал. Довольно утоптанная тропа, которую я вообще не заметил, вела в кусты; пройдя два десятка шагов, мы наткнулись на что-то темное и широкое, выше человеческого роста.

— Они там, внутри, — сказал он.

— Что это? Дом?

— Конюшня, сложенная из жердей и глины.

— Здесь хватит места лишь для четырех лошадей. Где остальные?

— Там, по ту сторону от костра.

— Там вчера стояли лошади аладжи?

— Да.

— Тогда знаю. Возвращаемся!

Он медлил.

— Господин, — сказал он, — ты видишь, что я был послушен тебе. Сделай и мне одолжение, скажи, убьете ли вы нас.

— Я оставлю вас в живых. Я сказал, что с вами ничего не случится, и я сдержу слово. Но на какое-то время мы вас запрем.

— Где?

— В пещере?

— А потом с нами ничего не случится?

— Нет.

— Тогда спасибо! Мы ожидали худшего, гораздо-гораздо худшего.

Похоже, участь оказаться запертым в пещере его не пугала. Я угадал его мысли, поэтому промолвил:

— Мы будем с вами вовсе не так милостивы, как ты думаешь. Вам не удастся самим освободиться.

Он молчал.

— Лестницы там больше нет, — продолжил я.

— Лестницы? Как? В самом деле? — спросил он торопливо и растерянно. — Ты знаешь о ней?

— Да, я уже побывал вчера в пещере, чтобы ознакомиться с местом, откуда мы хотели вызволить англичанина.

— Аллах! — изумленно воскликнул он.

— Сегодня мы тоже побывали в пещере, когда алим пришел туда поговорить с англичанином. Ты можешь рассказать об этом всем остальным; пусть они поймут, как мало мозгов у них в голове.

— Но, господин, тогда ведь мы не сумеем выбраться из пещеры! — испуганно сказал он.

— Вам это и не нужно.

— Мы же умрем там с голоду.

— Мне вас не жаль.

— Но ты ведь обещал, что с нами ничего не случится!

— Да, и я сдержу слово. Мы вам не причиним ничего. Вы сами превратили пещеру в страшную западню. В ней поселилась смерть, и значит, вы сами виноваты в том, что попадете в ее объятия.

— Господин, ты не сделаешь этого. Мы погибнем самым жалким образом!

— Многие, многие люди погибали здесь от удушья самым жалким образом. Мы не тронем вас пальцем, мы лишь приведем вас туда, где находились ваши жертвы. Что там случится, нас не касается.

— И потом вы завалите лаз камнем?

— Конечно.

— О Аллах! Тогда спастись невозможно. Этот камень не отодвинуть изнутри — ни топором, ни ножом. И у нас не то, что нет инструментов — мы связаны по рукам и ногам. Неужели ты не хочешь меня пощадить?

— А ты заслуживаешь пощады?

— Ты же видел, что я во всем послушен тебе.

— Из страха перед моей пулей.

— И из раскаяния в моих делах.

— Не верю в это. Впрочем, я хочу убедиться, стоит ли делать тебе исключение. Сейчас возвращаемся!

Он повиновался. Когда мы вновь оказались у костра и я связал ему ноги, он опять зашептал:

— Ты сделаешь для меня исключение?

— Нет, я все обдумал.

Тогда он яростно прокричал:

— Пусть поберет тебя шайтан и отправит в самую дальнюю бездну ада! Ты — самая злая и свирепая из всех собак на свете. Пусть твой конец будет в тысячи раз страшнее и мучительнее нашего!

Этого я ожидал. Его покорность и уверения в том, что он раскаялся, не могли меня обмануть. Среди слуг углежога он был самым сильным, грубым и бесчувственным человеком. Это было видно сразу.

Естественно, все, что я поведал ему, я поведал в расчете на то, что он расскажет остальным. Пусть они недолго пробудут в пещере, но за это время узнают, что значит страх смерти. Попутно слуга получил от Халефа несколько ударов плетью за проклятия, адресованные мне. Казалось, он даже не почувствовал их, ибо в самых гневных выражениях спешил сообщить товарищам, какая судьба ждет их. Когда они узнали об этом, поднялись громкие вопли; все возмущались. Лишь углежог, спокойно лежа в стороне, прикрикнул на остальных:

— Тихо! От вашего рычания вам никакого прока. Не будем же потешать этих собак, задумавших нас убить, выказывая страх перед ними. И чего нам бояться? Нет, скажу я вам, и еще сто раз нет. Нас задумала прикончить христианская собака, поэтому Аллах снизойдет к нам, чтобы спасти нас. Пусть не ликует этот гяур!

— Я знаю, о чем ты думаешь, — ответил слуга. — Аллах не снизойдет в нашу пещеру, ибо лестницы теперь нет. Этот чужак заполз в дупло дуба и убрал оттуда лестницу.

На минуту все стихли от ужаса. Потом углежог, у которого, судя по голосу, от страха перехватило дыхание, спросил:

— Это правда? Это правда?

— Конечно, конечно! Он сам мне сказал.

— Как он узнал об этой тайне?

— Должно быть, дьявол ему сказал, братец его и сообщник.

— Тогда с нами все кончено; мы умрем от голода и жажды.

Теперь спокойствие напрочь оставило и его. Потрясая путами, он хрипло закричал:

— О, Аллах! Да падет с неба огонь и истребит этих чужаков! Пусть восстанут воды земные и утопят их! Пусть облака дождят ядом, умерщвляя их, как жалких червей, готовых все пожрать!

Остальные поддержали эти проклятия. Воистину мы отыскали верное средство, чтобы вселить в них страх перед смертью. Шум был столь громок, что мы поспешили отвести их в пещеру.

Внутри пещеры мы уложили их в ряд. Потом выползли оттуда и закрепили камень с помощью цепи. Они все еще выли от страха, но голоса их были снаружи уже не слышны.

Теперь мы принялись подкидывать в костер дрова, прежде заслонявшие вход в пещеру. Поленьев хватило бы, чтобы поддерживать огонь всю ночь. Сам лорд охотно взялся нам помогать, пренебрегая достоинствами своего титула.

Во время этой работы Халеф взял меня за руку, состроил хитрую мину и сказал:

— Сиди, мне только что пришла в голову одна очень хорошая, отличная мысль.

— Как? Обычно именно твои лучшие мысли мало на что годятся.

— Но эта достойна тысячи пиастров!

— Я тебе их, конечно, не дам за нее.

— И все же ты порадуешься, услышав ее.

— Так говори же!

— Скажи вначале, может быть, ты сострадаешь людям, брошенным туда?

Он указал на пещеру.

— Нет, совсем нет.

— Кара, обещанная им, — по сравнению с их преступлениями — совсем не похожа на кару. Завтра или послезавтра они вновь будут на свободе и потом все быстро забудут. Не лучше ли было бы немного умножить их страх, чтобы они дольше помнили об этом?

— Я ничего не имею против. Как же ты хочешь взять их в оборот?

— Мы убедим их, что они умрут той же смертью, на которую обрекали своих жертв.

— То есть задохнутся?

— Да, мы разожжем огонь.

— Возле пещеры?

— Естественно! И откроем лаз, чтобы дым потянулся туда.

— Тогда они впрямь задохнутся!

— О нет! Костер будет небольшим, и разожжем мы его в стороне, поэтому большая часть дыма развеется. Их поленница была сложена так, чтобы дым тянуло внутрь; у нашего же костра все будет по-иному. Пусть лишь они видят, что мы открываем лаз; пусть лишь чуют запах дыма — ужас их будет неописуемым. Не так ли, сиди?

— Я думаю так.

— Так скажи, можно ли мне?

— Хорошо, делай это. Их душам полезно потрепетать; быть может, этот день станет поворотным в их жизни.

Хаджи отодвинул камень, заслонявший вход в пещеру, сложил рядом небольшую стопку дров и поджег их. Затем он опустился на колени и с таким рвением принялся загонять дым внутрь пещеры, что слезы выступили у него из глаз.

— Оставь это занятие, Халеф! — улыбнулся я. — Ты сам ведь задохнешься.