— Есть у тебя в одном из мешочков садар? — спросил я.

— Садар тут, — ответила красотка.

— Садар? — удивился ее муж. — Наука называет его лотосом.

Сей практикующий врач и хаким хотел показать мне, что знает латинское название растения. А поскольку оно устарело, я возразил:

— На самом деле наука зовет его Celtis australis.

Разинув рот, он изумленно посмотрел на меня и спросил:

— Разве есть две разных науки?

— О, их более сотни.

— Аллах! Я знаю только одну. Сколько ты хочешь взять садара, о повелитель?

— Полную горсть.

— Прекрасно! Я насыплю тебе в пакет. Что ты еще хочешь, повелитель?

На полу лежала бумага — я готов был поспорить на пятьдесят пиастров, что ее подобрали на улице. Он поднял ее, свернул в кулек, лизнул краешек, чтобы бумага склеилась, и сунул туда пригоршню Celtis australis. Поскольку я намеревался использовать его как наружное средство, я не протестовал против столь фамильярных манер аптекаря.

— Есть ли у тебя щелочь? — спросил я.

Он удивленно поглядел на меня, хотя я употребил известное арабское слово. Его рот вытянулся в самодовольной улыбке, и он осведомился:

— О какой из них ты говоришь?

— Мне все равно.

— О повелитель, я знаю, что твоя родина лежит на западе. У меня есть очень хорошая щелочь, привезенная оттуда, и если тебе угодно, ты ее получишь.

— Как ты ее называешь?

— Шавел сую.

— Покажи мне ее!

Он принес мне флакончик, на котором, как я и предполагал, можно было прочесть: «Eau de Javelle, fabrique de Charles Gautier, Paris».

— Как ты достаешь эту щелочь? — спросил я его.

— Я купил несколько флакончиков у торговца, гостившего у меня. Он прибыл из столицы Франсы, которая зовется Прагой.

— Ты ошибаешься. Прага — столица Богемии, а столица Франсы — Париж.

— Эфенди, ты знаешь все?

Его супруга мигом встряла в наш разговор:

— Молчи! Я давно это знала. Ты дурак, а не врач и аптекарь! Что вам еще угодно, повелитель?

— Есть у тебя ртуть?

— Да. Мы наливаем ее в барометр и термометр, когда изготавливаем их.

— Как? Вы мастерите их сами?

— Да. Ты нам не веришь?

— Охотно верю! Когда человек знает столько лекарств, он знает все!

— Ну разве не так? Ты, я вижу, умный и образованный человек. Сейчас мы получили партию из Салоник. А когда у нас не было ртути, мы заливали в трубки козье молоко. Оно такое же белое и показывает погоду точнее, чем ртуть.

— Ты серьезно это говоришь?

— Конечно. А ты разве этого не знал?

— Нет, моя почтенная.

— Вот видишь, мы здесь умнее, чем в западных странах. Козы точно знают, что за погода на дворе. Если собирается дождь, они мчатся прямо в загон. Так что молоко — полезная вещь.

— Ты женщина умная. Это сразу видно.

— Так сколько же тебе ртути, повелитель?

— Примерно полкило. Есть у тебя столько?

— Побольше есть.

— Погоди немного. Я хочу лишь глянуть, есть ли у тебя еще одно вещество, что мне нужно.

— Какое же это?

— Висмут. Это, конечно, редкий металл. Есть ли он у тебя?

— Да. Мы готовим из него чудный белый грим.

— Хорошо. Тогда дай мне его.

— Ртуть налить тебе тоже в пакет?

— О нет! Ртуть сразу же улетучится.

— Ах, конечно! Это как любовь мужчин. Она тотчас пройдет, если, если…

— Если ее насыпать в такой же кулек?

— Да, только кулек — это сердце. И он не удержит вашу любовь. Ох, любовь, любовь! Сколько бедных женщин ты сделала несчастными.

Она гневно глянула на мужа, сорвала с него колпак, водрузила себе на голову и прошипела:

— Эх ты, как ты можешь наряжаться в мои украшения! Хочешь осквернить свою жену?

Он быстро прикрыл свою лысину руками и воскликнул:

— Ну, жена, ты сама попираешь священное достоинство мужчины! Разве ты не знаешь, что нам воспрещено обнажать главу нашего тела!

Но остроумная бабенка нашла, как ему помочь. Она ответила:

— Надень-ка коробку из-под муки!

В тот же миг она схватила круглую картонку, в которой еще оставалась мука, и, не обращая на это внимания, нахлобучила коробку прямо на «главу его тела». Его лицо тотчас покрылось пудрой. Однако он не рискнул проронить хоть слово и спокойно отнесся к необычному цилиндру, надетому на лысое вместилище его учености. Как правоверный мусульманин, он не мог обнажить свою голову и потому был счастлив, что она вновь была чем-то покрыта. Какое впечатление эта шляпа произвела на меня, умолчу. Он же, опустившись на колени, принялся рыться в старой посуде.

— Что ты там ищешь? — спросила его прекрасная половина.

— Бутылку, чтобы отлить туда ртуть для эфенди. Вот как раз одна завалялась.

Он поднялся и протянул жене бутылку. Она была так велика, что в нее уместился бы весь запас ртути и, может быть, даже осталось еще место. Жена поднесла бутылку к огню, взглянула на ее содержимое и сказала:

— Там еще есть старый лак!

— А разве это повредит?

— Очень здорово! Возьми-ка воду и отмой бутылку!

Он послушно удалился с бутылкой.

Через какое-то время, проведенное мной в беседах с ученой женщиной, он вернулся, раскрасневшись от напряжения, и в отчаянии промолвил:

— Я так и не отчистил ее. Попытайся сама!

— Ну и бестолочь ты! — сказала она. — Вы, мужчины, ничего не умеете.

Она удалилась с бутылкой. Я не проронил ни слова. Он доверительно принялся рассказывать мне случаи из своей счастливой семейной жизни, пока не вернулась жена, еще более красная, чем прежде был он.

— Эфенди! — пожаловалась она. — Бутылка заколдована. Лак не достать оттуда.

— Я знаю, как это сделать.

— Как? Неужели?

— Да. Его надо удалять оттуда не водой, а скипидаром. Вода не растворяет лак.

— Ты бы мог нам это сказать!

— О нет, это вас обидело бы.

— Почему?

— Аптекарь обязан это знать. Вообще это знает любой, кто даже и не учился химии. Если бы я сказал вам об этом, вы сочли бы мои слова за невежливость, ибо они прозвучали бы как сомнение в том, что вы изучили тысячу и одно лекарство.

— Ты прав. Ты человек учтивый и очень внимательный. Поэтому ты получишь задаром еще и лак. Я наливаю тебе ртуть. Эй муж, где весы?

— Они во дворе. Я вчера взвешивал там кролика, которого мы сегодня собирались съесть.

— Так принеси весы!

О горе! На аптекарских весах взвешивать убитого кролика! Когда он принес их, я увидел, что коромысло весов вырезано из дерева вручную. Стрелкой служил кусок проволоки, болтавшейся между зубьями вилки. Чаши представляли собой круглые деревянные коробки, закрытые крышкой. Однако привести в равновесие сей удивительный прибор оказалось делом несложным.

Итак, с помощью этих весов мне взвесили все, что я заказал, и я остался доволен ценой, которую назвала мне аптекарша; к тому же висмут был кристаллизован в виде ромбоэдров[1170].

Прикупив себе и свинца, я покинул этот странный магазин, получив в дорогу самые теплые напутствия и пожелания.

Оттуда я направился к милой Набатии, которая уже проснулась и встретила меня с огромной радостью.

Она показала мне своего короля-чертополоха. Теперь, при свете дня, я его разглядел. Она хотела мне подарить его, но я не позволил. Конечно, я поблагодарил ее за работу и пояснил, как это важно для меня. Когда я сказал, что она спасла мне жизнь, она изумилась этим словам.

К этой отважной женщине я относился самым сердечным образом. Еще вчера мне пришла в голову мысль, как облегчить ей жизнь.

У меня были деньги, найденные у Манаха эль-Барши, Баруда эль-Амазата и тюремного смотрителя. Вообще-то мне надо было их отдать. Но кому? Властям Остромджи? Ба! Самим верховным властям? Лично у меня на это времени не было. Послать гонца? Пожалуй, он посмеялся бы надо мной втихомолку. Ведь названная троица и так сбежала. Отдать им деньги было бы чистым безумием. Так что мне не оставалось ничего лучшего, как раздарить деньги беднякам. К ним относилась и Набатия.