Мои мысли прервал Омар, сообщивший, что дервиш Али Манах живет в пятой келье от входа. И я снова отправился в монастырь. Недолго думая, я прошел через двор и зашел в первую залу. Дверь в большое помещение была открыта. Дервиши находились в своих кельях. Я медленно прошел по коридору, заглядывая внутрь каморок, но ни один человек не обратил на меня внимания.

В пятой келье сидел молодой дервиш лет двадцати с небольшим, он смотрел в окно и перебирал 99 шариков своих четок.

— Салам! — сказал я проникновенно.

— Алейкум-ас-салам! — отозвался он. — Что тебе нужно?

— Я приехал из дальней провинции и незнаком с обычаями этого дома. Я видел ваш танец и хочу поблагодарить вас за зрелище. Ты можешь принять от меня дар?

— Могу. Давай же!

— Как велик он может быть?

— Чтобы мог донести любой дервиш.

— Тогда прими.

Я вручил ему некую сумму, по моим скромным средствам. Он, мне показалось, остался доволен, ибо произнес:

— Благодарю тебя! Это для меня или ордена?

— Для тебя.

— Тогда скажи мне свое имя, чтобы я знал, кого мне благодарить.

— Пророк говорит, что дар от неизвестного удваивается, так что позволь мне скрыть свое имя, но скажи свое, чтобы я знал, с каким верным сыном ислама разговаривал.

— Меня зовут Али Манах бен Баруд эль-Амасат.

— Где же ты родился?

— Искендерия — моя родина, — ответил он.

Совпадало! Исла еще в Египте рассказывал мне, что Баруд эль-Амасат, продавший Зеницу, жил в Скутари.

Я задал еще вопрос:

— Члены твоей достойной фамилии все еще живут там?

— Нет.

Больше спрашивать было нельзя, иначе бы я возбудил его подозрения, поэтому я что-то сказал из вежливости и распрощался. У Каведжи меня с нетерпением поджидали Омар и Исла.

— Что ты узнал? — спросил Исла.

— Он сын того самого Баруда эль-Амасата. Родом из Скутари, и, скорее всего, Хамд эль-Амасат, называвший себя Абу Эн-Наср, — его дядя.

— Эфенди, он должен сказать нам, где его отец.

— Должен? Как мы его заставим?

— С помощью кади.[1111]

— Тогда он назовет вымышленное место, или если скажет правду, то заранее предупредит его. Нет, надо соблюдать осторожность. Сначала необходимо осмотреть дом, где он был вчера. К тому же, надо сходить с Омаром в Бахаривекей, а уж потом решать, что делать дальше.

— Ты волен поступать как знаешь, эфенди. Мы сейчас расстанемся, но потом ты приведешь Омара бен Садика, он будет жить у нас, хватит ему служить хаммалем.

Исла пошел домой, а я с Омаром направился к воде, где мы взяли лодку и поплыли в Золотой Рог и чуть позже пристали к Эюпу. Отсюда пешком пошли в Бахаривекей — северо-западный квартал Константинополя. То был удручающий марш-бросок через кучи мусора и нечистот, по узким улочкам, мимо смрада и грязи.

На дом мы взглянули, проходя мимо, чтобы не привлекать внимания. Это было, на первый взгляд, небольшое здание с выдающимся первым этажом, но, как видно, довольно обширное внутри. Дверь была обшита железом, а вся передняя стена являла собой, кроме небольшого входа, сплошную глухую стену. Это я заметил, просто пройдя по улице. Стоящий рядом дом был похожего вида, на его двери была прикреплена грязная бумажка со словами «Арарим бир кираджи».[1112] Недолго думая, я взялся за ручку двери и вошел внутрь. Омар — за мной, удивленный тем, что меня здесь могло заинтересовать. Мы оказались в небольшой прихожей, откуда вела вверх лестница. Потом — еще одна дверь, и я вышел во дворик шириной локтей восемь, а длиной — немногим больше. Три стороны двора замыкали собой деревянные стены других зданий, находящихся на последней стадии развала. Справа и слева были еще двери, скорее напоминавшие дыры, на верхний этаж можно было с риском для жизни вскарабкаться по полуразвалившейся лестнице в тринадцать ступенек, шесть из которых отсутствовали. Двор представлял собой одну большую кучу мусора, который за долгое время был практически высушен солнцем и превратился в твердую единую темную массу. Посреди этой кучи в массу вросла деревянная колода, назначение которой уже невозможно было угадать, а на колоде восседал некто и курил старую трубку. Этот некто имел шарообразную форму и был одет в разорванный кафтан. На шаре сверху лежал тюрбан, бывший когда-то голубым, а может, и красным. Между шаром и тюрбаном выступали похожий на человеческий нос и такой же длины чубук. При нашем появлении это похожее на ежа существо издало какой-то неопределенный звук и попыталось выбраться из кафтана.

— Салам! — приветствовал его я.

— С-сс-с х-м-м-м! — прошипело мне в ответ существо.

— Дом сдается?

В одно мгновение этот тип спрыгнул с колоды и предстал перед нами.

— Да-да! Сдается! Красивый дом, хороший дом, прямо для паши, совсем новый дом! Изволите осмотреть, ваша честь?

Все это произошло так быстро, что я не успел среагировать. Ясно, что как съемщики мы представляли для него интерес, но во всех других отношениях были посетителями явно нежелательными. Человечек был очень маленького роста, к тому же толстый. На нем были соломенные туфли, кафтан, тюрбан, трубка и нос — все, кроме носа, древнее как мир. Из туфель выглядывали все десять пальцев. От трубки остался лишь кончик, все остальное обкусано; тюрбан напоминал перезрелую и к тому же запеченную сливу. Он обратился ко мне на «вы», и я отплатил ему тем же:

— Вы владелец этого дома?

— Нет, но ваша честь может быть уверена, что я не беден и…

— Будьте так добры, — прервал я его, — отвечайте только на мои вопросы. Кому принадлежит этот дом?

— Богатому пекарю Мохаммаду. Он поручил мне его.

— А что вы здесь делаете?

— Я его охраняю и жду клиентов.

— Что вы получаете за это?

— Один пиастр в день и на полпиастра хлеба.

— Дом не населен?

— Я один.

— А сколько просит пекарь?

— В неделю десять пиастров, но вперед.

— Покажите мне помещения!

Он открыл обе дверцы. Мы увидели кельеобразные комнатушки, в которых валялся только мусор. Затем поднялись по лестнице и оказались в трех комнатах, первую из которых я мысленно окрестил голубиной, вторую — куриной, а третью — кроличьей.

— Это селамлык, это жилая комната, это гарем… — рассказывал он с такой важностью, будто распахивал перед нами двери дворцовых покоев.

— Хорошо, а что это за постройки во дворе?

— Для лошадей и слуг.

— Как вас зовут?

— Барух Шебет бен Барух Хереб бен Рабби Баррух Мизха. Я покупаю и продаю бриллианты, украшения и древности. Если вам нужен слуга — пожалуйста, могу убирать жилище, чистить одежду, ходить куда требуется.

— У вас очень воинственное имя. Но где же ваши сокровища?

— Ваша честь, как раз сейчас все продано!

— Тогда ступайте к богатому пекарю Мохаммаду и скажите ему, что я сниму этот дом. Вот для него десять пиастров, которые он будет получать еженедельно, а вот десять для вас — на табак.

— Ваша честь, благодарю вас! — вскричал он радостно. — Вы умеете делать дела. Но Мохаммад спросит меня, кто вы. Что мне ему ответить?

— Для начала не называйте меня «ваша честь». Мое платье целое и чистое, но это моя единственная одежда. Я бедный писарь, который бывает рад, когда ему есть для кого поработать. А друг мой такой же бедный хаммаль, зарабатывающий совсем немного. Мы хотим жить здесь вдвоем, может, найдем третьего, чтобы было не так дорого. Относительно того, чтобы нанять вас, — надо подумать, не накладно ли получится.

Я специально сказал все это, чтобы мы казались нашим опасным соседям как можно более бедными и стесненными в действиях.

Человечек ответил:

— О эфенди, мне много не нужно. Я вполне могу служить вам за два пиастра в день.

— Я прикину, смогу ли я платить такие деньги. Когда мы сможем въехать?

— Хоть сейчас, эфенди!

— Мы еще зайдем сегодня и надеюсь, что не застанем дверь запертой!