— Подумайте, мы выглядели настоящими дикарями, а теперь…

— Да уж, если бы вас увидела сейчас старая Хальва, она бы от радости исполнила менуэт. Прочь отсюда. Но куда?

— Снимать жилье — есть какая-то вилла за городом, этот бедуин нас проводит. Поедем на белых ослах.

— Отлично! Вперед!

Мы вышли из кофейни и взобрались на маленьких, но выносливых осликов. У меня ноги едва не касались земли, а острые коленки англичанина доставали почти до ушей животного. Впереди мчался бедуин, размахивая дубинкой и разгоняя случайных прохожих, за ним следовали «всадники», то есть мы на ослах, выглядевшие как обезьяны на верблюде, а позади — оба владельца белых осликов, обрабатывавшие палками зады несчастных животных и испускавшие пронзительные крики. Так мы следовали по улицам и переулкам, пока они не стали постепенно исчезать, а дома становились все реже. Возле одной высокой стены бедуин остановился, и мы слезли с ослов. Мы очутились возле небольших ворот, в которые наш проводник принялся, что было сил колотить камнем. Наверное, прошла целая вечность, прежде чем ворота отворились. Сначала мы увидели длинный нос, а вслед за ним показалось старческое бледное лицо.

— Что вам угодно? — спросил старик.

— Эфенди, этот чужестранец хочет поговорить с тобой, — сказал бедуин.

Серые маленькие глазки цепко осмотрели меня, потом беззубый рот открылся, и дрожащим голосом старик изрек:

— Проходи, только ты один.

— Этот эмир тоже должен пойти, — возразил я, указывая на англичанина.

— Ладно, пусть, потому что он эмир.

Мы вошли внутрь, и ворота захлопнулись за нами. Высохшие ноги старика были обуты в огромные туфли, в них он и прошаркал по своему ухоженному саду к довольно милому домику, скрытому в тени пальм.

— Что вам угодно? — повторил он свой вопрос.

— Ты владелец этого прекрасного сада? Сдаешь ли ты дом?

— Да, хотите снять?

— Может быть. Надо сначала посмотреть.

— Пойдемте. Куда задевался ключ? — И он выругался, по-польски!

Пока он копался во всех карманах своего кафтана (иначе и не назовешь это одеяние), у меня было время оправиться от удивления. Наконец он нашел искомое за наличником окна и открыл дверь.

— Входите!

Мы вошли в очень милую прихожую, из которой наверх вела лестница. Справа и слева были двери. Старик открыл правую и ввел нас в большую комнату.

В первый момент я подумал, что стены ее закрыты зелеными коврами, но потом заметил, что это не ковры, а занавески, свешивающиеся с карнизов по всему периметру помещения, а что эти гардины скрывают, мог уже догадаться, бросив взгляд на длинный стол посреди комнаты — он был покрыт книгами, и ближе всех ко мне лежала — что бы вы думали? — старая Библия с картинками, изданная в Нюрнберге. Я сделал шаг к столу и положил руку на книгу.

— Библия! — воскликнул я по-немецки. — Шекспир, Монтескье, Руссо, Шиллер, лорд Байрон — откуда все это здесь?

Это были авторы, которых я узрел раньше всех. Старик отступил на два шага, сложил руки и спросил:

— Вы что, читаете по-немецки?

— Как слышите!

— Так вы немец?

— Без сомнения. А вы?

— Я поляк. А другой господин?

— Англичанин. Меня зовут…

— Нет, пока не надо имен, — прервал он, меня. — Давайте прежде немного узнаем друг друга.

Он хлопнул в ладоши (это ему пришлось сделать несколько раз), открылась дверь, и показалось лицо, но такое толстое и блестящее, каких я раньше не видел.

— Аллах акбар! — выдавило оно сквозь губы-сардельки. — Что желает эфенди?

— Кофе и табак!

— Тебе одному?

— Всем! И исчезни!

— Валлахи, биллахи, таллахи!..[1090] — С этими словами на толстых устах непостижимое существо исчезло.

— Что это за чудовище? — спросил я ошарашенно.

— Мой слуга и повар.

— О Боже!

— Да, он съедает и выпивает все сам, а то, что остается, — я.

— Но это же дикость!

— Я уже привык. Он был при мне, когда я еще служил офицером. Возраст на нем не сказывается, а он только на год моложе меня.

— Вы были офицером?

— На турецкой службе.

— И сейчас живете здесь один?

— Как перст.

В этом человеке была какая-то скрытая грусть, которая заинтересовала меня.

— Так вы, верно, и по-английски говорите?

— Да, с молодых лет.

— Тогда давайте говорить на этом языке, чтобы мой спутник не скучал.

— С удовольствием! Итак, кто же вас ко мне прислал?

— Не к вам лично, а к вашему дому — араб, проводивший нас до ворот. Он ваш сосед.

— Я его не знаю. И вообще я сторонюсь людей. Вы ищете убежище для вас двоих?

— Нет. Нас целая группа путешественников — четверо мужчин, две дамы и одна служанка.

— Четверо мужчин и две дамы — звучит романтично.

— Так оно и есть. Вам все станет ясно после того, как мы осмотрим жилище.

— Но здесь маловато места для всех… Вот и кофе.

Толстяк появился снова, от его красной рожи можно было хоть прикуривать. На толстых ручках качался поднос с тремя дымящимися чашками. Рядом с чубуком лежала кучка табака, которого едва бы хватило для одной затяжки.

— Вот, — провозгласил он, — вот кофе для всех!

Мы устроились на диване, а он уселся на лавке, потому как возраст уже не позволял ему сидеть на полу. Хозяин первым поднес чашку ко рту.

— Вкусно? — спросил толстяк.

— Да.

Англичанин тоже попробовал.

— Вкусно? — снова спросил толстяк.

— Фу! — Линдсей выплюнул помои, а я просто отставил свою чашку.

— Что, не вкусно? — осведомился толстяк.

— Сам попробуй! — посоветовал ему я.

— Машалла! Я такого вообще не пью. Хозяин взялся за трубки.

— Там еще есть зола, — проворчал он.

— Да, я недавно курил их, — ответил толстяк.

— Тогда почему не вычистил?

— Давай сюда.

Он забрал у хозяина трубки, выбил золу об дверь и снова вернулся.

— Вот, можно набивать, эфенди!

Старик безропотно повиновался своему слуге, но, пока набивал, вспомнил, что нам еще не оказано внимание. Поэтому он решил побаловать нас самым дорогим, что у него есть.

— Вот ключ от подвала, сходи туда!

— Хорошо, эфенди. А что принести?

— Вина.

— Вина?! Аллах керим! Господин, ты что, хочешь продать душу дьяволу? Хочешь быть проклятым в аду? Пей кофе или воду. И то и другое сохраняет взор ясным, а душу чистой, тот же, кто выпьет вина, погрязнет в нужде и несчастьях!

— Иди же!

— Эфенди, послушай меня, ты обрекаешь себя на сети, расставленные самим сатаной!

— Ты пойдешь или нет? Там внизу три бутылки, принеси их!

— Я повинуюсь, но Аллах меня простит, я невиновен. — И он протиснулся в дверь.

— Оригинальный фрукт, — заметил я.

— Но верный, хотя не заботится об экономии. Единственное, над чем он не имеет власти, так это над вином; я даю ему ключ, лишь когда хочу выпить, и сразу забираю ключ, как только он принесет бутылку.

— Это весьма мудро, ибо…

Я не смог закончить свою сентенцию о назначении ключей, поскольку толстяк появился вновь, пыхтя как паровоз. Под мышками он нес две бутылки, а в правой руке — третью. Согнувшись, насколько позволял жир, он поставил сосуды в ногах у хозяина. Я с трудом сдержал улыбку. Две бутылки были пусты, а третья пуста наполовину.

Господин бросил на слугу уничтожающий взгляд.

— Это что — вино?

— Три последние бутылки.

— Но ведь они пусты!

— Полностью пусты!

— Кто выпил их?

— Я, эфенди.

— Ты совсем сдурел! По дороге сюда выпить две с половиной бутылки!

— По дороге сюда? Нет, я пил вчера, позавчера и позапозавчера, когда мне очень хотелось выпить.

— Вор! Подонок! Как же ты пробирался в подвал? Ведь ключ у меня! В кармане! Или ты воровал его у меня по ночам?

— Аллах иль-Аллах! Эфенди, я же говорю, что вины моей тут нет. Подвал просто не был заперт. Я никогда не запирал его, пока ты держал там вино!

— Будь ты проклят! Хорошо, что теперь я это знаю.