— Ну как, эмир? — спросила старуха. — Сегодня ты тоже долго спал. Слава Аллаху!

— Я успел сильно проголодаться, Альва.

— Вот и ешь и пей на здоровье, и чтоб твои дни не кончались.

— Спасибо, мир твоему дому!

Она засеменила прочь, а я принялся за завтрак. На дне кошелки я обнаружил сушеные ягоды винограда и засахаренные лесные орехи, особенно взволновавшие моего Халефа. Тут вернулась Хальва со вторым сосудом с кофе.

— Эмир, наш дом посылает тебе еще кое-что, что хорошо действует на жар. Потом посуду я заберу сама.

Я обследовал содержимое сосуда и нашел там груши, сваренные в сладком соке. Тут Халеф уже не мог удержаться.

— Аллах-иль-Аллах! — вскричал он. — Как добр Бог, раз растит такие вкусные вещи и посылает к нам таких любвеобильных женщин, которые все умеют делать. Сиди, эти персиянки такие заботливые. Женись на них, чтобы они готовили для тебя сейчас и до конца дней.

— Хаджи Халеф Омар, прекрати свои речи, иначе я забуду о необходимости делить с тобой сладости!

Он выставил перед собой растопыренные пальцы.

— Аллах охраняет меня от искушений воровать у тебя сладости, ибо они приготовлены для тебя, сиди! Я лишь бедный араб, а ты великий эмир Немсистана. Я лучше подожду, когда в раю гурии сварят мне свое варево.

— Это будет не скоро, Халеф. Мы поделимся! Я беру себе мясо с хлебом, а ты ешь груши и сладкие фрукты.

— Нет, ведь они для тебя, эфенди.

— Но ведь ты мой слуга, Халеф?

— Наивернейший из всех слуг.

— Тогда повинуйся, иначе я рассержусь.

— Ну, если ты приказываешь…

Он так быстро повиновался, что послание из дома очень быстро исчезло под его усами. Я знал, что мой маленький Халеф сладкоежка.

Через какое-то время вернулись оба охотника и принесли богатую добычу. Перс приветствовал нас и скрылся на своей половине, а англичанин уселся рядом со мной.

— Только что поднялись? Откушали кофе?

— Я снова слишком долго проспал.

— И хорошо! Живем здесь как у Христа за пазухой. Сколько продлится этот рай, мистер?

— Вы пойдете с нами в Багдад?

— Мне туда тоже нужно. Мы когда-нибудь выберемся из этих гор? А потом из Багдада?

— Там будет видно. Я еще сам не знаю, нужен ли мне Багдад. Пока что я имел в виду только то направление.

— И я тоже. Только бы побыстрее отсюда выбраться!

Появилась служанка и забрала глухарей на ощип. За ней вышел хозяин, кивнул мне и медленным шагом покинул лагерь. Я пошел за ним. В тени двух деревьев он уселся на мох и рукой пригласил меня занять место рядом. Я сел, и он начал разговор с фразы:

— Эмир, я полностью доверяю тебе, поэтому слушай! Меня преследуют. Не спрашивай, кто мой отец. Он умер насильственной смертью, а его друзья шептались, что его убили за то, что он кому-то перешел дорогу. Я его сын, я мстил за него и вынужден был бежать со своей семьей. Я погрузил все, что у меня осталось, на верблюдов и отправил их под присмотром надежных людей через персидскую границу. Потом мы пошли другим путем, зная, что нас будут преследовать. Мы двинулись по дикому Курдистану. А теперь скажи, эмир, пойдешь ли ты с нами, но не забудь, что я беглец.

Он замолчал. Я тут же ответил:

— Хасан Арджир-мирза, я пойду с тобой и буду с тобой ровно столько, сколько понадоблюсь.

Он пожал мне руку и сказал:

— Спасибо, эмир! А твои спутники?

— Они пойдут туда же, куда и я. Можно спросить, какова цель твоего путешествия?

— Хадрамаут.

Хадрамаут! Это слово словно ударило меня током. Неисследованный, опасный Хадрамаут! Все напряжение и неуверенность как рукой сняло, и я поинтересовался будничным тоном:

— Тебя там ждут?

— Да, у меня там есть друг, которого я предупредил с помощью своего посланца о моем прибытии.

— Я могу сопровождать тебя до Хадрамаута? — спросил я.

— Так далеко, эмир? Такую жертву я не могу принять даже от лучшего друга.

— Это вовсе не жертва, я с удовольствием составлю тебе компанию, если тебе будет приятно.

— Тогда милости прошу, господин! Можешь оставаться с нами сколько пожелаешь. Но должен предупредить тебя, что до Хадрамаута мне нужно навестить Кербелу.

— Кербела? Сейчас же конец месяца зу-эль-хиджа, и начинается мухаррам. В десятых числах этого месяца проходит праздник пилигримов в Кербеле.

— Да, хадж эль-маниджат — Караван Смерти — уже в пути, и я тоже направляюсь в Кербелу, чтобы на месте мук Хусейна похоронить отца. Видишь, тебе сложно будет сопровождать нас!

— Почему же? Оттого, что я христианин и не могу появляться в Кербеле? Ведь был же я в Мекке, хотя туда имеют доступ только мусульмане.

— Тебя разорвут на куски, если распознают в Кербеле.

— Меня распознали в Мекке, но никто не разорвал…

— Эмир, ты же умный человек. Я знаю, что мой отец покоится на руках у Аллаха, где бы он ни был захоронен — в Тегеране или Кербеле. Я бы никогда не поехал ни в Кербелу, ни в Неджев, ни в Мекку, поскольку Мухаммед, Хасан, Хусейн и Али были такими же людьми, как и мы; но я выполняю последнюю волю своего отца, желавшего покоиться в Кербеле, и потому присоединюсь к Каравану Смерти. Если ты останешься со мной, я не пророню ни слова, и дом мой будет молчать, однако мои слуги не разделяют моих взглядов на учение Пророка; и они окажутся первыми, кто захочет убить тебя.

— Это мои проблемы. Где ты встречаешься с верблюдами?

— Ты знаешь Гадим под Багдадом?

— Персидский город? Да, знаю, он лежит на правом берегу Тигра, напротив Мадима, и связан с Багдадом дилижансом.

— Там меня ждут погонщики верблюдов, у них же тело моего отца.

— Так я провожу тебя до тех мест, а дальше будет видно. А в Гадиме можно чувствовать себя в безопасности?

— Надеюсь. Хоть меня и преследуют, думаю, паша Багдада меня не вышлет.

— Не доверяй турку! Не доверяй и персу! Ты был так осторожен, продвигаясь по Курдистану, почему ты сейчас теряешь бдительность? Ты можешь попасть в Кербелу и не примыкая к Каравану Мертвых.

— Я не знаю такой дороги.

— Я отведу тебя.

— Ты знаешь тропу?

— Нет, но я найду ее. Аллах дал мне дар выбирать неведомую дорогу без проводника.

— Так дело не пойдет, эмир. Мне нужно в Гадим, к моим людям.

— Тогда иди тайно мимо Багдада и не примыкай к каравану.

— Господин, я же не трус. А что, если мои люди подумают, что я трушу?

— Нет, ты смелый человек! И это меня радует, ведь мы едем вместе!

— Я согласен, эмир, но при одном условии. Я богат, очень богат, и я хочу, чтобы ты брал у меня — только у меня! — все, что тебе потребуется!

— Но тогда я стану твоим слугой, получающим заработную плату.

— Вовсе нет, ты мой гость, мой брат, и любовь дает мне право заботиться о тебе. Клянусь Аллахом, что не поеду вместе с тобой, если ты не примешь это условие!

— Ты просто вынуждаешь меня выполнять твои условия. Откуда такое доверие ко мне, ведь ты меня совсем не знаешь!

— Напрасно ты так думаешь. Разве не ты вырвал нас из рук беббе? Разве не рассказывал о тебе Амад эль-Гандур? Мы останемся друг подле друга, а я буду получать от тебя другие богатства — духовные. Хоть я и не обыкновенный перс, но с тобой сравниться не могу. Мне известно, что в твоей стране мальчик бывает умнее, чем у нас взрослый мужчина. Мне известно, что наша страна — пустыня в сравнении с вашими землями и что беднейший из вас богаче самого дородного визиря из Фарсистана. Мне ведомо еще многое другое, и я знаю причину всего этого: у вас есть матери, у вас есть жены; у нас таких нет. Дай нам хороших матерей, и наши дети смогли бы скоро соревноваться с вашими. Сердце матери — в земле, где живет дух ее ребенка. О Мухаммед, я ненавижу тебя за то, что ты забрал душу у наших жен, обратил их в рабынь, подавил тем самым и нашу силу, обратил в камень наше сердце, опустынил земли и всех, кто пошел за ним, лишил счастья.

Он поднялся. Воздел руки и громко выкрикнул свои обвинения против Пророка. Счастье, что никто из его друзей не слышал! И только после некоторого молчания он снова обратился ко мне: