— Хамдульиллах! — воскликнул он. — Слава Аллаху, давшему мне возможность снова тебя увидеть! Именно он позволил тебе уйти от этих несториан. Но, — прибавил он испуганно, — ты что, убежал из плена без своего коня?

Это казалось ему невероятным, поэтому я сразу же его успокоил:

— Я вообще не убегал, и конь по-прежнему принадлежит мне. Сейчас он под присмотром хаджи Халефа Омара, на которого, как ты знаешь, я могу положиться.

— Ты разве не убегал? — удивленно переспросил он.

— Нет. Я пришел как посланник бея Гумри и мелека Лизана. Кто здесь командир?

— Это я, — услышал я глухой голос.

Я повернулся и внимательно посмотрел на этого человека. Он был очень высокий и чрезвычайно худой, сидел на крепко сбитой лохматой лошадке, взнузданной упряжью только лишь из пальмовых волокон. На его голове сидел чудовищных размеров тюрбан, а на лице красовалась такая густая и жесткая борода, что были видны лишь нос и глаза, изучавшие меня пытливо.

— Ты — раис Далаши? — спросил я его.

— Да. А кто ты?

Вместо меня ответил Мохаммед Эмин:

— Это — эмир Кара бен Немси, о котором я тебе уже рассказывал.

Курд снова на меня уставился, и мне сразу показалось, будто он уже все про меня знает. Раис сказал:

— Хорошо, он позже все нам сообщит, сейчас же пусть присоединяется к нам. Вперед!

— Подожди, мне нужно с тобой поговорить, — попросил я.

— Молчи! — набросился он на меня. — Я главнокомандующий, и все, что я скажу, должно выполняться без пререканий. Говорят женщины, мужчины же — действуют. Не время сейчас для беседы!

Нет, я не привык, чтобы со мною говорили таким тоном. Мохаммед Эмин подал мне подбадривающий знак рукой. И когда раис отъехал на несколько шагов, я, подскочив к нему, схватил его лошадь за поводья.

— Стоять! Я — посланник бея! — предупредил я его строгим голосом.

Я всегда считал, что бесстрашный характер, подкрепленный ловкостью и силой, импонирует этим полудиким людям. Здесь же, очевидно, я просчитался; раис поднял кулак и пригрозил:

— А ну, прочь от моего коня, иначе получишь!

Я осознавал, что если хотя бы в малой степени дам себя запугать, то моя миссия не осуществится. Поэтому я отпустил свою лошадь, но, продолжая удерживать его коня за уздечку, ответил:

— Теперь я замещаю бея Гумри и я отдаю команды; ты же не кто иной, как лишь ничтожный деревенский староста, который должен мне беспрекословно подчиняться. Слезай с коня!

Он рванул с плеча ружье, схватил его за ствол и взмахнул им.

— Я расколю тебе голову, дурак! — заревел он.

— Попробуй. Но сперва ты подчинишься! — отвечал я смеясь и, быстро рванув лошадь за узду, поднял ее на дыбы и с такой силой ударил ее в брюхо, что та снова испуганно вскинулась вверх. Староста вылетел из седла. Прежде чем он поднялся, я вырвал у него из рук ружье и нож и уже спокойно мог ждать нападения.

— Пес! — заорал он, вскакивая на ноги и бросаясь на меня. — Я тебя уничтожу!

Раис подскочил ко мне, но ударом ноги я снова опрокинул его на землю. Схватив его ружье, я прицелился.

— Не приближайся ко мне, а то выстрелю!

Он встал на ноги, держась за живот, куда я его ударил, и смотрел на меня разъяренно, но снова нападать не осмелился.

— Отдай мне оружие! — прорычал он мне с угрозой.

— Только после того, как я с тобой поговорю!

— Обойдешься, мне этого вообще не надо!

— А мне надо! Я привык, чтобы ко мне прислушивались, запомни, начальник!

— Я не начальник, я раис, незанум!

События разворачивались молниеносно, но на нашу потасовку уже обратили внимание все подходившие курды, окружившие нас густой толпой. Одного взгляда было мне достаточно, чтобы понять — ни один из них не намерен вступать в разборку, предварительно не разобравшись, в чем вообще дело. Поэтому я смело отвечал:

— Ты не раис и не незанум; ты даже не свободный курд, как эти храбрые мужчины, которыми ты хочешь командовать.

— Докажи это! — вскричал он, кипя от гнева.

— Ты — староста Далаши. А эта деревня и еще шесть поселений принадлежат стране Халь, которая платит дань наместнику Амадии и, значит, подчинена мосульскому паше, а также стамбульскому падишаху. Староста деревни, собирающий дань для падишаха, — не свободный незанум, а турецкий начальник. Если меня оскорбляет свободный и храбрый курд, то я с оружием в руках требую от него ответа, потому что он сын человека, не склоняющего голову ни перед кем. Если же турецкий староста, являющийся слугой мутасаррыфа, осмелится назвать меня псом, то я сброшу его с лошади и поставлю ногу на грудь, чтобы он покорился! Скажите, люди, кто же назначил сборщика дани из турецкой деревушки предводителем знаменитых курдов-бервари?

Толпа громко загудела, и вскоре кто-то невидимый отвечал:

— Он самозванец.

Я повернулся лицом к говорящему.

— Ты меня знаешь?

— Да, эмир. Большинство из нас знают тебя.

— Тогда тебе должно быть известно, что я друг и гость бея!

— Мы это знаем!

— Теперь ответь мне: разве среди бервари не было ни одного, кто был бы более достойным претендентом на этот пост?

— Их было много, — гордо ответил мой собеседник, — но этот человек, которого ты зовешь начальником, часто бывает в Гумри. Он сильный человек, и поскольку он находится в кровной вражде с мелеком Лизана, то мы не хотели терять понапрасну время на долгие выборы. И передали ему полномочия.

— Он — сильный? Разве я не сбросил его сейчас с коня? Говорю вам, что в следующий раз, если он осмелится оскорбить меня или кого-либо из моих друзей, то уже не поднимется с земли, а душа его улетит в джехенну. Моя рука мягче шелка для друзей, для врагов же она — тверже камня.

— Господин, чего ты требуешь от него?

— Бей в плену в Лизане. Он послал меня к вам, чтобы обсудить с вашим предводителем, что вам следует делать. Но этот раис не хочет подчиняться; он не желает со мною говорить и назвал меня псом!

— Он должен подчиниться, он должен тебя послушать! — закричали кругом.

— Хорошо, — ответил я. — Вы передали раису полномочия главнокомандующего, пусть же он их сохранит до тех пор, пока бея не освободят. Но пусть он мне окажет такую же честь, какую я ему оказал. Меня послал бей, я здесь вместо него; если этот начальник захочет со мною мирно разговаривать и обращаться как с эмиром, то я верну его оружие и скоро бей очутится среди нас.

Я огляделся. Насколько я мог понять, вокруг стояли больше сотни воинов, и все были за меня. Я обратился к начальнику:

— Ты слышал мои слова. Я признаю тебя предводителем и поэтому готов называть тебя агой. Вот твои ружье и нож. Теперь я ожидаю, чтобы и ты меня выслушал.

— Что ты можешь мне сказать? — спросил он. Ага был явно в дурном настроении.

— Созови всех твоих бервари. Они не должны продвигаться дальше, пока не кончится наше совещание.

Он озадаченно посмотрел на меня.

— Разве ты не знаешь, что мы хотим напасть на Лизан? — спросил он меня.

— Знаю, ничего страшного, если это произойдет немного позже.

— Если мы промедлим, то насара нападут на нас. Они ведь знают, что мы готовы к наступлению, они нас видели.

— Именно потому, что они знают о ваших планах, бей послал меня к вам. Они на вас не нападут, поскольку они отступили за Заб и будут оборонять мост.

— Ты это точно знаешь?

— Я им это посоветовал.

Он мрачно смотрел в землю перед собой, и я заметил, что стоящие рядом бросали на меня неодобрительные взгляды.

Наконец ага решился:

— Господин, я сделаю так, как ты требуешь. Но знай, что даже в этом случае мы не послушаемся дурного совета чужого человека.

— Делай как пожелаешь! Но прежде отыщите свободное местечко для совещания. Пусть придут туда и лучшие воины, остальным прикажите быть настороже, чтобы нам не помешали.

Ага отдал необходимые распоряжения, и все пришло в движение. У меня появилось время переговорить с Мохаммедом Эмином. Я рассказал ему о наших приключениях, начав с того момента, как мы расстались. Только я приготовился выслушать и от него подробный рассказ, как мне сообщили, что нашли подходящее место для совещания. Мы все отправились туда.