Он пропустил авангард мимо себя и остановился около мелека.

— Доброе утро, — сказал он басом.

— Доброе утро, — отвечал ему мелек.

— Твои посланцы сказали мне, что вы добились большой победы.

— Слава Богу! Это так!

— Где пленники?

Мелек указал на нас, и человек посмотрел на нас мрачным взглядом. Затем спросил:

— А который из них — бей Гумри?

— Вот этот.

— Та-ак! — сказал, растягивая слово, великан. — Значит, этот человек — сын душителя наших людей, который называл себя Абдуссами-бей? Слава Богу, что ты его поймал. Ему придется ответить за своего отца.

Бей выслушал эти слова, не удостоив их ответом; я же посчитал неразумным оставлять у этого человека ложные впечатления о нас и повернулся к мелеку с вопросом:

— Мелек, кто это?

— Это — раис[1073] Шурда.

— И как его зовут?

— Неджир-бей.

Курдское слово «неджир» обозначает «храбрый охотник», и так как этот великан приобрел столь необычный для халдея титул бея, то было легко догадаться, что он оказывал большое влияние на халдеев. Поэтому я сказал ему:

— Неджир-бей, мелек сказал тебе не совсем правду. Мы…

— Пес! — угрожающе прервал он меня. — С тобой что, разговаривают? Молчи, пока тебя не спросят!

Я улыбнулся дружелюбно, глядя в самые глаза, при этом, однако, демонстративно вытащил кинжал из ножен.

— Кто дал тебе разрешение называть гостей мелека псами?

— Гостей? — переспросил он презрительно. — Разве мелек не назвал вас только что своими пленниками?

— Именно поэтому я хотел тебе сказать, что он сообщил тебе не совсем правду; спроси его, кто мы — его гости или его пленники.

— Мне все равно, кто вы; несмотря ни на что, он вас поймал. Засунь свой кинжал в ножны, иначе я тебя так ударю, что ты свалишься с лошади.

— Неджир-бей, ты шутишь; я же, напротив, настроен очень серьезно. Будь впредь вежливым с нами, иначе мы еще посмотрим, кто кого свалит с лошади!

— Собака и еще раз собака! Вот тебе!

При этих словах он поднял кулак и попробовал протиснуть свою лошадь к моему коню; но мелек схватил его за руку и закричал:

— Заклинаю тебя всеми святыми, прекрати! Иначе ты пропал!

— Что? — спросил озадаченный великан.

— Да, пропал!

— Почему?

— Этот чужой воин — не курд, а эмир с Запада. У него в кулаке — сила медведя, и он носит оружие, против которого никто не устоит. Он мой гость; будь отныне вежлив по отношению к нему и всем его людям.

Раис затряс головой.

— Я не боюсь ни курда, ни человека с Запада. Я прощу его только потому, что он твой гость. Но пусть он побережется, иначе узнает, кто сильнее. Поехали дальше!

Этот мужчина, конечно же, превосходил меня в физической силе, но это была лишь грубая, необученная сила, которой я совершенно не боялся. Поэтому я хоть и не ответил ничего на его «прощение», но и не чувствовал чрезмерного уважения к нему. При этом у меня появилось неопределенное предчувствие, что я с ним еще столкнусь где-нибудь.

Мы поскакали дальше и скоро прибыли к месту нашего назначения. Жалкие дома и хижины, из которых состоял Лизан, лежат по обе стороны Заба. Эта река здесь очень стремительна, в ее русле лежат многочисленные обломки скал, которые сильно затрудняют передвижение по реке. Висячий мост над Забом укреплен большими, тяжелыми камнями, покоящимися на нескольких столбах. При каждом шаге мост раскачивался так, что мой вороной испугался.

На другой стороне нас встретили женщины и дети с радостными криками. Домов было слишком мало для такого количества людей, и поэтому я предположил, что здесь собралось много жителей соседних деревень.

Мы хотели остановиться у мелека, дом которого был расположен на левом берегу Заба. Он был построен исконно курдским способом, наполовину опускался в омывающие его воды реки, где освежающие и сильные порывы ветра прогоняли комаров, от которых так страдают эти районы. Верхний этаж здания был без стен; он состоял просто из крыши, поддерживаемой по четырем углам кирпичными столбами. Это легкое, воздушное помещение было официальной приемной, в которую привел нас мелек. Тут лежало огромное множество красиво сплетенных циновок, на которых можно было удобно устроиться.

У мелека, естественно, не нашлось для нас много времени. Мы были предоставлены самим себе. Скоро вошла женщина, принесшая тарелку со всевозможными фруктами и закусками. За ней следовали две девочки, примерно десяти и тринадцати лет, они несли такие же, но меньшие по размеру подносы.

Все трое смиренно приветствовали нас и поставили перед нами кушанья. Дети ушли, женщина осталась и смотрела на нас растерянно.

— Ты чего-то хочешь? — спросил я ее.

— Да, господин, — отвечала она.

— Чего же?

— Кто из вас — эмир с Запада?

— Здесь два эмира с Запада: вот он и я. — Я имел в виду англичанина.

— Я говорю про того, который не только воин, но и врач.

— Тогда, наверно, речь идет обо мне.

— Это ты вылечил в Амадии отравившуюся девочку?

— Да.

— Господин, моя свекровь жаждет видеть тебя и поговорить с тобой.

— Где она находится? Я скоро освобожусь.

— О нет, господин! Ты большой эмир, а мы только женщины. Позволь, чтобы она к тебе пришла.

— Ничего не имею против.

— Но она старая и слабая и не может долго стоять!

— Она сможет сесть.

— А ты знаешь, что в нашей стране женщина не имеет права садиться в присутствии господ?

— Я знаю, тем не менее я ей это разрешу.

Женщина ушла. Спустя некоторое время она снова поднялась к нам наверх, ведя за руку старую, сгорбленную женщину. Ее лицо было покрыто глубокими морщинами, но глаза глядели еще по-молодому остро.

— Да будет благословен ваш приход в дом моего сына, — приветствовала она нас. — Кто из вас эмир, которого я ищу?

— Это я. Иди сюда и усаживайся рядом.

Она протестующе подняла руку.

— Нет, господин, мне не приличествует сидеть около тебя. Разреши я присяду здесь, в уголке!

— Нет, я этого не разрешаю, — ответил я. — Ты христианка?

— Да, господин.

— Я тоже христианин, и моя религия говорит мне, что мы перед Богом все равны независимо от того, богаты или бедны, стары или молоды. Я твой брат, а ты моя сестра; но ты гораздо старше меня. Поэтому ты должна сидеть справа от меня. Садись!

— Только если ты приказываешь.

— Я приказываю!

— Тогда я повинуюсь, господин.

Невестка подвела ее, и она уселась около меня. Невестка тотчас покинула покои. Старуха смотрела мне в лицо долго и пытливо, затем сказала:

— Господин, ты действительно таков, каким мне тебя описывали. Знал ли ты людей, которые, входя в помещение, как будто приносят с собою мрак ночи?

— Я знаком со многими такими людьми.

— А знаешь ли ты таких людей, которые как будто приносят с собою свет солнца? Куда бы они ни пришли, там становится тепло и светло. Господь дал им величайшее благо: веселое сердце и дружелюбное лицо.

— Я знал таких людей. К сожалению, их мало.

— Ты прав. Но ты именно таков.

— Ты хочешь сделать мне лишь приятное.

— Нет, господин, я старая женщина, которая спокойно принимает то, что ей посылает Господь; я никому не стану говорить неправду. Я слышала, что ты — великий воин; но я думаю, своими лучшими победами ты обязан лишь сиянию своего лика. Такое лицо любят, даже если оно уродливо. И все, с кем ты встретишься, полюбят тебя.

— О, у меня много врагов.

— Тогда это злые люди. Я никогда тебя прежде не видела, но тем не менее я много о тебе думала и полюбила тебя, еще даже не зная.

— Как это получилось?

— Моя подруга рассказывала про тебя.

— Кто эта подруга?

— Мара Дуриме.

— Мара Дуриме! — крикнул я ошарашенно. — Ты ее знаешь?

— Знаю.

— Где она живет? Как ее найти?

— Я не знаю.

— Если она твоя подруга, то ты должна знать, где она сейчас.

— Она то там, то здесь. Она подобна птице, которая живет, перепархивая с ветки на ветку.