Спали мы крепко, без сновидений. Меня разбудил громкий, торопливый голос:

— Эфенди, эмир, просыпайся! Быстро!

Я открыл глаза. Передо мной стоял Селим-ага, без верхней одежды и тюрбана. Усы его топорщились от ужаса да еще от выпитого вчера вина, он безуспешно пытался вращать пьяными глазами.

— Что такое? — спросил я невозмутимо.

— Поднимайся! Случилось нечто ужасное!

Из обрывков его слов я узнал, что мутеселлим обнаружил побег и пребывает теперь в дьявольской ярости. Запуганный ага чуть ли не на коленях умолял меня пойти вместе с ним в тюрьму и ублажить мутеселлима.

Наскоро собравшись, я отправился в тюрьму, где прямо в дверях меня ожидал разгневанный комендант. Даже не поздоровавшись, он схватил Селима-агу за руку и потащил его в коридор, где уже дрожали от страха арнауты.

— Несчастный ты человек, что ты наделал! — заорал он на него.

— Господин, я ничего не сделал, ничего!

— Вот именно! В этом твое преступление, что ты ничего не сделал! Ты не следил за стражей.

— Где же мне надо было сторожить, эфенди?

— Естественно, здесь, в тюрьме!

— Я же не смог выйти.

Мутеселлим вылупился на него. Кажется, эта идея не приходила ему еще в голову.

— У меня же не было ключа! — добавил Селим-ага.

— Не было! Да, Селим-ага, это верно, и это также твое счастье, иначе с тобой случилось бы нечто ужасное. Иди сюда и посмотри вниз, в камеру.

Мы шли вдоль по коридору. Дверь камеры была открыта, и там ничего не было видно.

— Убежал! — сказал Селим-ага.

— Да, убежал! — яростно заорал мутеселлим.

— Кто ему открыл?

— Действительно, кто? Скажи, Селим-ага.

— Не я!

— И не я! Только надзиратели были здесь.

Селим-ага повернулся к ним.

— Ну-ка, подойдите вы сюда, псы!

Они, немного помедлив, приблизились.

— Это вы открыли дверь!

Сержант осмелился ответить:

— Селим-ага, ни один из нас не трогал засова. Нам велено открывать двери лишь после обеда, никто из нас ее не открывал.

— Значит, я первый открыл ее? — спросил комендант.

— Да, эфенди.

— Когда я открыл дверь, в камере уже не было никого. Он убежал. Как же он смог выбраться? Вчера вечером он еще был здесь, теперь же его нет. Между этим и тем временем только вы могли тут что-нибудь натворить. Его выпустил один из вас!

— Клянусь Аллахом, мы не открывали эту дверь!

— Мутеселлим, — вмешался в разборку я, — у них не было ключа от ворот. Если кто-то из них и выпустил заключенного, то он должен быть в этом доме.

— Ты прав, у меня же только два ключа! — сказал он. — Мы все здесь обыщем.

— Распорядись проверить посты, а также городские стены и скалы. Если заключенный покинул город, то, вполне естественно, он перелез через стену, а не прошел в ворота. Если это так, я знаю точно, что должны остаться какие-либо следы. Его одежда настолько заплесневела и обветшала в камере, что наверняка не выдержит трудного пути по горам.

— Беги к посту, — повелел комендант одному из арнаутов, — и передай мой приказ: прочесать весь город!

Тюрьму досконально проверили; это длилось, наверно, с час. Конечно, они не нашли ни малейших следов побега. Мы уже намеревались покинуть тюрьму, как появились два арнаута с лохмотьями в руках.

— Мы нашли эти лохмотья прямо над пропастью, — заявил один из них.

Селим-ага взял в руки остатки одежды и попытался их разорвать.

— Эфенди, это части верхней одежды пленного, — сообщил он мутеселлиму. — Я узнал их!

— Ты уверен?

— Да, уверен, как уверен в том, что ношу бороду.

— Тогда он, несомненно, убежал из города.

— Скорее всего, он свалился в пропасть, — высказал я предположение.

Мы вышли из тюрьмы и пошли к тому месту, где я разорвал одежду и разбросал по кустам. Я удивился, как мне удалось ночью не свалиться в пропасть. Мутеселлим внимательно осмотрел окрестности.

— Он свалился вниз и, естественно, погиб. Оттуда не воскреснуть вновь! Но когда он убежал?

Как ни старался комендант быстро разгадать тайну этого исчезновения, он так и не находил ответа. Он был взбешен и гнал каждого, кто только к нему приближался. Неудивительно, что я также избегал общаться с ним. Но мне не было скучно, так как скопилось достаточно дел, которые нужно было выполнить. Прежде всего купить лошадь для Амада, затем сходить к своей пациентке, которую я крайне редко навещал.

Перед дверью дома моей больной стоял оседланный мул, предназначенный для женщины. В передней стоял отец девочки, обрадовавшийся моему приходу.

Больная сидела выпрямившись, ее щеки снова порозовели, а глаза были как у совершенно здорового человека. Около ее кровати стояли мать и прабабушка. Прабабка уже приготовилась уезжать: она повесила на свое белое одеяние черную, похожую на пальто накидку, на голову надела черную чадру, откидывающуюся на спину. Девочка сразу протянула мне руку:

— О, я благодарю тебя, эфенди, теперь уже ясно, что я не умру!

— Да, она будет жить, — сказала старуха. — Бог и Пресвятая Дева Мария благословили твою руку и направили ее по верному пути — и сохранили для меня жизнь той, кто дороже всех прочих богатств на свете. Я не буду предлагать тебе богатство, золото — ты богатый эмир, у которого есть все, что ему понадобится; но все же скажи мне, как могу я отблагодарить тебя, эфенди?

— Хвали не меня, а Господа, это будет вернее, только Божья воля и чудо спасли твою девочку.

— Я буду молиться и за тебя, эфенди. Молитве женщины, которой недолго осталось жить на этом свете, Бог непременно внемлет. Сколько еще ты будешь в Амадии?

— Уже недолго.

— А куда ты отправляешься?

— Этого никто не должен знать, есть для этого причина. Тебе же я скажу одно: мы будем скакать на восток.

— Так ты едешь в том же направлении, что и я. Мой мул уже ждет меня перед домом. Может быть, мы больше никогда не увидимся, потому благословляю тебя я, старая женщина, которая не может дать тебе ничего больше и лучше. Но могу раскрыть тебе один секрет, который тебе, возможно, пригодится. Скоро настанут худые времена для Востока, и вполне возможно, что это коснется и тебя. Если же ты в своей беде окажешься между Ашиетой и Гундиком, последней деревней перед Тхомой, и никто не сможет тебе помочь, то скажи первому встречному, что тебя охраняет Рух-и-кульян — пещерный дух. Если же первый встречный не поймет, обратись ко второму, третьему, пока ты не найдешь человека, который тебя поймет.

— Рух-и-кульян? Пещерный дух? Что это за странное имя? — спросил я столетнюю женщину.

— Этого тебе никто не сможет сказать.

— Ты же говоришь о нем и не можешь меня просветить!

— Рух-и-кульян — существо, которое никто не знает. Оно то там, то здесь — повсюду, где только есть нуждающиеся в помощи, которую они заслуживают. Во многих деревнях есть место, где с ним можно говорить в определенное время. Туда в полночь идут нуждающиеся в помощи и поверяют ему все свои сокровенные желания. После этого оно дает совет и утешение, хотя иногда может грозить и наказывать. Иной человек, облеченный властью, покорно делает то, чего желает от него пещерный дух. При чужом человеке никогда не говорят об этом существе, только праведные и друзья могут знать, где оно находится.

— Тогда твой секрет мне не пригодится.

— Почему?

— Мне не откроют секрет, где его найти, хотя и поймут, что я знаю его имя.

— Тогда скажи, что это я рассказала тебе о нем, и тебе назовут место, где оно бывает. Мое имя знакомо по всем окрестностям Тиджари, а правоверные знают, что они могут доверять моим друзьям.

— Как звучит твое имя?

— Меня зовут Мара Дуриме.

За этим, несомненно, скрывалось нечто таинственное, но это было так по-литературному расхоже, что я не придал ни малейшего значения ее словам. Простившись со всеми, я отправился домой. Там творилось нечто невообразимое; на кухне громко кричали. Старой Мерсине, должно быть, что-то явно не пришлось по вкусу, что она с удовольствием выражала всеми доступными ей средствами. При таких обстоятельствах мне могла пригодиться или навредить любая мелочь. Я вошел и сразу увидел, как Мерсина читает поучительную проповедь смельчаку Селиму-аге. Она угрожающе размахивала перед ним руками; он стоял, опустив глаза, как ученик, получающий нагоняй от наставника. Увидев меня, Мерсина сразу бросилась ко мне: