Дело в том, что я спрашивал это по-турецки; когда же я повторил вопрос по-курдски, люди моментально сменили гнев на милость. Нас привели к большому дому; мы спешились и вошли в него. В одной из комнат мы услышали громкий разговор. Я остановился и прислушался.

— А кто ты есть? Ты пес, ты трус! — орал кто-то гневно. — Ты башибузук, скачущий на осле. Если для тебя это честь, то для осла — позор: он ведь везет парня глупее, чем он сам. И ты еще пришел, чтобы меня отсюда прогнать?

— А кто же ты, э-э? — отвечал мой храбрый Ифра. — Ты головорез, мошенник. Твой рот — рот лягушки, твои глаза — глаза жабы. Твой нос похож на огурец, а голос у тебя как у перепелки! Я болюк-эмини, а кто ты?

— Парень, сверну тебе шею, если ты не замолчишь. Какое тебе дело до моего носа? У тебя его вообще нет! Ты говоришь, твой повелитель — великий эфенди, эмир, шейх с Запада. Стоит только взглянуть на тебя, как сразу узнаешь, кто же он. И ты собираешься меня отсюда гнать?

— А кто твой повелитель? Тоже великий эфенди с Запада, как ты говорил? Вот что я тебе скажу: на всем Западе только один-единственный великий эфенди, и это мой господин. Запомни это!

— Послушайте, — прозвучал третий голос, серьезно и спокойно. — Вы сообщили мне о двух эфенди. У одного послание консула франков, подписанное мутасаррыфом. Оно имеет силу. Но другой состоит под защитой падишаха, у него есть послание от консула, он также имеет право на диш-парасси[1052] от мутасаррыфа. Оно имеет еще большую силу. Он будет жить здесь у меня, другому я прикажу приготовить место для сна в другом доме. Один получит все бесплатно, другой же все оплатит.

— Не потерплю! — зазвучал голос арнаута. — С обоими нужно обращаться одинаково.

— Слушай, я здесь незанум — начальник и повелитель. Как я скажу, так и будет, и никакой чужак не будет давать мне указаний. Понял?

Я открыл дверь и вошел вместе с Мохаммедом Эмином.

— Добрый вечер! Ты хозяин Спандаре?

— Я, — отвечал сельский староста.

Я указал на болюка-эмини.

— Он мой слуга. Я послал его к тебе, чтобы попросить твоего гостеприимства. Что ты решил?

— Ты тот, кто состоит под защитой мутасаррыфа и имеет право на диш-парасси?

— Это я.

— А этот мужчина тебя сопровождает?

— Он мой друг и спутник.

— С вами еще много людей?

— Вот этот болюк-эмини и еще один слуга.

— Добро пожаловать в мой дом! — Он поднялся и протянул нам руки. — Присаживайтесь к моему огню и чувствуйте себя как дома. Вы получите достойную вас комнату. Как дорого ты оценишь свой диш-парасси?

— За нас обоих и слугу я не беру с тебя ничего, но башибузуку ты дашь пять пиастров. Он доверенный мутасаррыфа, и у меня нет права лишать того, что ему принадлежит по закону.

— Господин, ты снисходителен и добр. Благодарю тебя! Да прибудет тебе всего, что нужно для твоего счастья. Но позволь мне удалиться на некоторое время с хавасом!

Он имел в виду арнаута. Тот мрачно слушал нас и затем разразился бранью.

— Я никуда не уйду! Я тоже отстаиваю право своего господина!

— Ну и оставайся! — просто сказал незанум. — Если твой господин не найдет жилища, это будет твоя вина.

— Кто эти мужчины, говорящие, что они состоят под защитой падишаха? Не арабы ли они, которые в пустыне грабят и крадут, а здесь, в горах, тиранят господ?..

— Хаджи Халеф! — крикнул я громко.

Вошел маленький слуга.

— Халеф, этот хавас смеет нас оскорблять. Если он скажет еще хоть слово, которое мне не понравится, — он твой.

Вооруженный до зубов арнаут смотрел сверху на Халефа с явным презрением.

— И я побоюсь этого карлика, я, который…

Дальше он ничего не сказал, он попросту не мог этого сделать, лежа на полу, придавленный коленями моего маленького Халефа. Левой рукой тот охватывал шею хаваса, правой вытаскивал кинжал.

— Можно, сиди?

— Пока нет, но скажи ему, что он — труп, если состроит еще хоть раз недружелюбную гримасу.

Халеф отпустил его, и арнаута подняли с земли. Глаза у него гневно блестели, но что-либо предпринять он уже не осмеливался.

— Пошли! — повелел старосте арнаут.

— Ты хочешь, чтобы я тебе показал жилище? — спросил староста.

— Пока да… Но когда прибудет мой господин, я пошлю его сюда, и тут уж решится, кто будет спать в твоем доме. Он также рассудит спор между мной и этим арабским слугой!

И они вместе ушли. Пока старосты не было, компанию нам составил один из его сыновей. Вскоре нам передали, что там, где мы будем спать, уже все готово.

Нас привели в покои, где для нас были сооружены два устланных коврами ложа. В середине покоев стоял сервированный стол. Скорость приготовления и все убранство заставляли предполагать, что староста не принадлежит к бедным жителям этого села. Его сын сидел с нами, не принимая, однако, участия в ужине, — этим нам оказывалось уважение.

Жена старосты и одна из его дочерей прислуживали нам. Сначала подали шербет. Мы пили его из симпатичных фарфоровых чашек, что здесь, в Курдистане, большая редкость. Затем нам подали вальквапамази — пшеничный хлеб, поджаренный в меде; к нему, правда, предложили финдику — салат из фисташковых листьев, который не совсем подходил к пшеничному хлебу.

Затем следовал молодой визин — козлиное жаркое с рисовыми клецками, плавающими в собственном бульоне, к этому еще бера аш — печенье, жесткое, как мельничные жернова, крайне соответствующее своему названию. Два маленьких жарких как продолжение ужина показались мне довольно аппетитными. Они были прожарены до румяной хрустящей корочки, мне подумалось, это голуби. Это была на самом деле изысканная еда, правда, с несколько непривычным вкусом.

— Это, наверное, кевук — голубь? — спросил я молодого человека.

— Нет, это летучая мышь.

Гм! Неожиданный гастрономический изыск! Вошел староста. На мое приглашение он подошел и присоединился к нам; на протяжении всего времени на жестяном подносе горела, благоухая, ароматная мастика. Теперь, когда появился хозяин дома, нам подали главное блюдо. Это было квапаме — баранье жаркое со сметаной, рисом и луком. Когда мы основательно наелись, начальник махнул рукой. Тотчас же принесли закрытую крышкой миску, которую он принял с важным видом.

— Угадай, что это такое? — спросил он меня.

— Покажи!

— Это блюдо, которое ты не знаешь. Его готовят только в Курдистане, где живут сильные и мужественные мужчины.

— Ты интригуешь меня!

— У того, кто съест это, силы удвоятся, и он не побоится больше никакого врага. Понюхай!

Он немного приоткрыл крышку, так, чтобы до меня донесся аромат.

— Это жаркое есть лишь в Курдистане? — переспросил я.

— Да.

— Ты ошибаешься, я уже не раз ел такое мясо.

— Где?

— У урусов[1053], у других народов, особенно еще в одной стране, называемой Америка. Там этот зверь много крупнее, а также значительно и опаснее, чем у вас.

Когда мы зажигали сильный, грубый и только чуть-чуть ферментированный табак из Келекова, снизу донесся громкий разговор. Староста вышел посмотреть, что там происходит, и, поскольку он не закрыл дверь, мы могли слышать каждое слово.

— Кто это? — задал он вопрос.

— Чего он хочет? — спросил кто-то по-английски.

— Он спрашивает, кто ты? — отвечал третий, тоже по-английски.

— Как по-курдски «я»?

— Бен.

— Хорошо! Бен! — ответил немедля тот хозяину.

— Бен? — спросил он. — Как твое имя?

— Что он хочет? — спросил тот же самый громыхающий голос, который был мне настолько знаком, что я от удивления вскочил на ноги.

— Он спрашивает, как вас зовут!

— Сэр Дэвид Линдсей! — закричал он, задрав голову.

В следующий момент я уже был внизу, рядом с ним, в коридоре. Да, вот он стоял передо мной, освещенный пламенем очага. Высокий серый цилиндр, вытянутый череп, широкий рот, голая сухая шея, широкий воротничок, в серую клетку галстук, в серую клетку гамаши, в такую же серую клетку брюки и жилет и такой же сюртук, а также серые от пыли сапоги. В правой руке у него была знаменитая кирка для осквернения остатков древности.