— Благодарю тебя! Это будет письмо? — спросил я.

— Нет, Мелик-Тауз.

Я чуть не подпрыгнул, словно меня ударило током. Это же было название дьявола! Это было названием птицы, которая, по распространенному ложному слуху, стоит во время их богослужений на алтаре и должна гасить свет перед началом оргий! Это было, наконец, также обозначением полномочий, которые мир шейх-хан вверял каждому священнику, которого наделял особой миссией! И это великое, это таинственное слово, о котором столько спорили, он высказал так спокойно? Я, стараясь выглядеть как можно непринужденнее, спросил:

— Мелик-Тауз? А могу я спросить, что это такое?

Словно добрый отец, дающий необходимое пояснение своему простодушному сыну, он отвечал:

— Мелик-Таузом зовем мы того, собственное имя которого у нас не произносится. Мелик-Таузом называется также животное, являющееся у нас символом мужества и бдительности. Мелик-Таузом именуем мы изображение этого животного, которое я передаю тем, кому доверяю. Я знаю все, что о нас болтают, но твоя мудрость объяснит тебе, что мне не надо перед тобой защищаться. Я говорил с одним человеком, бывшим во многих христианских церквах. Он сказал мне, что там есть изображения Богоматери, и Божьего Сына, и многих святых. У вас также принято рисовать глаз в качестве символа Бога-Отца, а голубя — символа Святого Духа… Вы становитесь на колени и молитесь в тех местах, где есть эти изображения, но я никогда не поверю, что вы молитесь этим картинам. Мы думаем о вас Истинное, а вы про нас — Ложное. Кто разумнее и добрее, вы или мы? Посмотри-ка на ворота! Ты полагаешь, что мы молимся этим изображениям?

— Нет.

— Ты видишь льва, змею, топор, человека и гребень. Езиды не умеют читать, поэтому лучше при помощи этих изображений сказать им, что нужно. Надпись они бы не поняли. Но эти изображения они никогда не забудут, потому что увидели их у гробницы святого. Этот святой был человеком, поэтому мы ему не поклоняемся. Однако мы собираемся на его могиле, как дети собираются у могилы своего отца.

— Он основал вашу веру?

— Он дал нам нашу веру, но не наши обычаи. Вера живет в сердцах, обычаи же рождаются землей, на которой мы находимся, и землями, ограничивающими наш край. Шейх Ади жил еще до рождения Мохаммеда[1025].

— Мне рассказывали, что он совершал чудеса.

— Вершить чудеса может только Бог, однако если он их совершает, то руками людей. Посмотри туда, в зал! Там есть источник, сотворенный шейхом Ади. Такой же был в Мекке еще до Мохаммеда. Уже тогда Земзем был священным источником. Шейх Ади набрал воды из Земзема и окропил ею здешние скалы. Сейчас же скалы разверзлись, и священная вода вырвалась из-под земли. Так рассказывают.

Мир шейх-хан прервал свою речь, потому что в этот момент открылась наружная дверь, впуская длинную вереницу паломников, каждый из которых нес лампу. Эти лампы дарили в благодарность за выздоровление от болезни или спасение от какой-то опасности. Они были предназначены для шейха Шемса — для солнца, сияющего символа божественной ясности.

У всех паломников было разнообразное вооружение. Особенно я обратил внимание на оригинальные курдские ружья. У одного ствол и ложа были скреплены двадцатью широкими железными кольцами, которые делали невозможным точное прицеливание. На другом оказалось нечто вроде штыка, образовавшего вилку, два зубца которой были укреплены по обе стороны ствола. Мужчины вручили свои сосуды жрецам и встали в очередь к мир шейх-хану, чтобы поцеловать ему руку, причем свое оружие они наклоняли или вовсе клали на землю.

Когда процессия удалилась, окрестили и обрезали десятка два детишек, часть из которых привезли издалека. Я присутствовал при этих религиозных обрядах.

Позднее мы с Мохаммедом Эмином отправились прогуляться по долине. Больше всего бросилось в глаза огромное количество факелов, выставленных на продажу. По моей приблизительной оценке, их было тысяч десять. Торговля шла на удивление бойко: товары буквально вырывали из рук у продавцов.

Мы как раз остановились перед торговцем изделиями из стекла и настоящих кораллов, когда я заметил приближающегося к нам по тропе белоголового пира Камека.

— Добро пожаловать, гости шейха Шемса! Вы узнаете езидских святых.

Он протянул нам руки. Как только его заметили, народ сейчас же окружил старика, и каждый пытался коснуться его руки или края одежды и поцеловать их. Он обратился к собравшимся с короткой речью. Его длинные белые волосы развевались под утренним ветром. Его глаза сияли, а лицо выражало огромное воодушевление. С перевала доносилась стрельба вновь прибывавших пилигримов, а снизу, из долины, им отвечали целыми залпами. К сожалению, я не понял речи пира, сказанной по-курдски. В конце ее пир затянул песню, которую все подхватили. Начало ее мне перевел случившийся тут же сын Селека.

— О милостивый и великодушный Бог, питающий муравьев и ползучих гадов, управляющий днем и ночью, живущий, верховный, беспричинный, устанавливающий тьму ночью и свет днем! Мудрый, царящий над мудростью; сильный, царящий над силой; живущий, царящий над смертью!

После пения толпа расступилась, и пир подошел ко мне.

— Понял ли ты, что я сказал паломникам?

— Нет. Ты же знаешь, что я не говорю на твоем языке.

— Я сказал им, что принесу жертву шейху Шемсу, и теперь они пошли в лес собирать дрова. Если ты захочешь присутствовать при жертвоприношении, я буду очень рад. А теперь прости, эмир: уже подводят жертвенных животных.

Он пошел к гробнице, от стен которой сразу же потянулась длинная вереница быков. Мы медленно пошли за ним.

— Что будет с животными? — спросил я у переводчика.

— Их убьют.

— Для кого?

— Для шейха Шемса.

— Разве может солнце есть быков?

— Нет, но оно пожертвует их бедным.

— Пожертвует только мясо?

— Все: мясо, внутренности, шкуру. Мир шейх-хан займется дележом.

— А кровь?

— Ее выливают на землю, потому что в крови заключена душа.

Я понял, что здесь речь идет не о языческом обряде, а о приношении по любви, которое должно помочь беднякам отметить праздник, не заботясь о пропитании.

Когда мы добрались до площади, из ворот как раз вышел мир шейх-хан в сопровождении пира Камека, нескольких шейхов и кавалов, а также множества факиров. У всех в правой руке были ножи. Площадь окружило множество воинов, державших ружья, готовые к стрельбе. Тогда мир шейх-хан скинул верхние одежды, прыгнул на первого быка и с такой точностью вонзил ему нож в шею, что животное сразу же рухнуло замертво. В то же самое мгновение раздался многоголосый торжествующий крик, затрещали выстрелы. Мир шейх-хан отступил, и церемонию продолжил пир Камек. Это было редкое удовольствие: видеть, как седоволосый и чернобородый старик мечется от одного быка к другому и укладывает их по очереди выверенными ударами ножа. При этом не пролилось ни капли крови. Потом приблизились шейхи, чтобы вскрыть шейные вены, и факиры с большими сосудами для сбора крови. Когда эта церемония подошла к концу, привели овец, и первую из них опять убил мир шейх-хан, остальных — факиры, проявившие в этой операции исключительную ловкость.

Тогда ко мне подошел Али-бей.

— Хочешь сопровождать меня в Калони? — спросил он. — Я хочу удостовериться в дружбе племени бадинанов.

— Вы живете с ними мирно?

— Разве бы тогда мог я выбрать среди них разведчиков? Их главарь — мой друг, но есть случаи, когда надо действовать с максимумом уверенности. Пошли!

Нам не пришлось далеко идти, чтобы достичь очень большого, возведенного из красного камня дома, в котором Али-бей жил во время праздника. Его жена уже поджидала нас. Мы обнаружили на площадке перед домом множество расстеленных ковров, на которые и уселись, чтобы полакомиться завтраком. С этого места мы могли обозреть почти всю долину. Повсюду отдыхали люди. Каждое раскидистое дерево превратилось в палатку.

На другом склоне долины, справа от нас, стоял храм, посвященный Солнцу, шейху Шемсу. Он стоял так, что первые лучи восходящего светила освещали его. Когда позднее я посетил этот храм, то нашел там только четыре голые стены и никакого инвентаря, который позволил бы заключить о культовых ритуалах, но светлый ручеек струился по полу, в канавке, а на чистейшей белой известковой стене я увидел слова, написанные арабскими буквами: «О солнце, о свет, о Божья жизнь!»