Хотя это был подлый и слабенький выстрел — ведь пули не было, — но с близкого расстояния, и я свалился как мешок без сознания, да так и остался недвижим, пока меня не нашли и не перенесли внутрь дома. Пока шаман, его жена и Ашта занимались мной, явился еще один — сиу. Он возник неожиданно, как внезапный порыв ветра, и у него хватило проницательности, чтобы уяснить ситуацию. Когда я очнулся, снаружи раздался громкий победный клич огаллала. Всем стало ясно: похищение удалось, выстрел Тома Мадди предостерег жениха от опасности. Сиу оставалось только увезти Ашту. Но он не посчитал нужным сделать это. Он ввел ее в дом и был принят там как сын.

Я долгое время провалялся в горячечном бреду и от боли выл как пес, с которого сдирают живьем шкуру. А потом, встав на ноги, дал тягу, так никому ничего и не рассказав. Никто, кроме меня и самого Мадди, не знал преступника и причин выстрела. А этот подлец той же ночью бесследно исчез, и вот уже сколько лет я жажду повстречаться с ним.

После той памятной ночи я лишь однажды побывал на озере Кануби. Дома индейцев были пусты. Оказывается, на сенека напала банда белых и все обитатели селения были убиты, до последнего человека. В живых осталась только Ашта, благодаря тому, что последовала с сиу-огаллала в его племя.

— Вы виделись с ней с тех пор? — спросила моя жена.

— Нет, нет! Я всегда считал огаллала врагами белых и остерегался входить с ними в контакт. Конечно, я наводил справки. Узнал, что красивая индеанка сенека, скво шамана, вполне счастлива. Он основал наверху, на Найобрэре, поселение для себя и своих учеников и до сих пор живет там ради старых тотемов и вампумов и ради книг, которые присылают ему бледнолицые, почитающие его, как ученого человека.

— Естественно, вы знаете имя этого индейца? — спросил я, воспользовавшись паузой.

— Да, — кивнул он.

— Его зовут Вакон?

— Да, Вакон.

— Тогда я знаю его, хотя никогда раньше не видел. Он потратил всю свою жизнь и все свои силы на изучение истории красной расы, написал об этом много работ, которые, к сожалению, еще не печатались, поскольку он хочет обнародовать их лишь после окончания последнего тома.

— Сколько же ему сейчас? — спросила Душенька.

— Не имеет значения, — ответил я. — Истинно великие люди, как правило, умирают не раньше, чем достигнут того, чего они хотели или должны были достичь. Так называемые герои войны, конечно, не в счет. Вы устали?

Последний вопрос я задал Папперману, который начал укутывать себя одеялом, словно собирался лечь.

— Собственно, нет, — ответил он, — но такое впечатление, будто я снова поражен выстрелом Тома Мадди. Это все воспоминания! Мне эта индеанка была очень дорога, очень! Я никогда, никогда не смотрел после этого ни на одну женщину! Я остался одиноким, а когда придет время, умру так же одиноко… Попытаюсь заснуть. Спокойной ночи!

Мы пожелали ему того же, но пожелания не сбылись ни у него, ни у нас. Добрых два часа он ворочался, потом вылез из-под одеяла и отправился на прогулку. К полуночи он еще не вернулся. Примерно в это время сон наконец одолел меня. Но спустя два часа я снова проснулся. Он сидел рядом. Я тоже сел. И тотчас же вскочил на ноги Молодой Орел, а из палатки послышался голос моей жены:

— Я тоже не сплю! Можно кое-что предложить?

— Что? — повернулся я к палатке.

Она приоткрыла полог и сказала:

— Давайте отправимся к озеру. Все равно никто больше не уснет — из-за этой истории.

Тут Папперман подскочил и с радостью согласился:

— Конечно, едем! Тогда мы прибудем точно к восходу солнца, как и я тогда.

Я согласился, Молодой Орел тоже. Вскоре наша небольшая кавалькада растянулась по широкому склону, ведущему к озеру. Утро тихонько занималось, и наши лошади хорошо видели землю.

Неужели нас действительно так разволновал рассказ Паппермана, что мы не могли уснуть? Или была какая-то другая причина отправиться в путь намного раньше, чем это входило в наши планы? Странно!

Добравшись до равнины, мы подстегнули лошадей. Наступал новый день. С восходом солнца мы достигли опушки леса, окружавшего озеро. Узкая поляна уходила в чащу, постепенно сужаясь до размеров тропы.

— Здесь я и шел тогда, — пояснил Папперман, ехавший впереди. — Только лес теперь стал выше и гуще. Вот здесь я обнаружил следы. Лес скоро кончится и мы увидим озеро. Вот последние заросли. А сейчас появится озеро и тот самый высокий камень, на котором сидела Ашта… О Боже!

Он резко осадил мула и уставился в одну точку. Мы поторопились выехать из леса. Теперь и мы убедились: удивиться было чему.

Озеро действительно было достойно своего восточного собрата. Справа от нас виднелись остатки домов племени сенека, залитые первыми лучами солнца, а перед нами — прозрачная сине-зеленая гладь воды, взъерошенная легким утренним бризом. Берега поросли пышной зеленью. А слева от нас, где кусты почти достигали воды, возвышался белый гладкий камень, на котором стояла юная индеанка, одетая точно так же, как описывал Папперман. Перышки колибри искрились в солнечном свете всеми цветами радуги. Но девушка не смотрела, как тогда, на солнце; взгляд ее был направлен в нашу сторону.

Папперман медленно соскользнул со своего мула, так же медленно как во сне подошел к ней и спросил:

— Как тебя зовут?

— Ашта, — прозвучало в ответ так же, как и тогда.

— А сколько тебе лет?

— Восемнадцать.

Старый вестмен провёл рукой по лицу. Он заговорил сам с собой:

— Да нет, не может быть. Она другая, хотя и похожа, очень похожа…

— Ты говоришь о моей матери? — спросила она неожиданно. — Говорят, что я очень ее напоминаю.

— Как ее зовут?

— Как и меня — Ашта.

— А твоего отца?

— Его имя Вакон. Мы живем далеко отсюда, на севере, у реки Найобрэра.

Папперман хлопнул в ладоши и закричал:

— Она ее дочь, ее дочь!

— Ты знаешь отца и мать? — удивленно спросила девушка. — О, у тебя лицо обожжено порохом! Может, ты Папперман?

— Он самый.

— Ты был на озере Кануби еще в те времена, когда отец и мать познакомились друг с другом?

— Да, именно тогда.

Она быстро спустилась с камня и бросилась к нему, поцеловала ему сначала руки, потом в изуродованную щеку и воскликнула:

— Ты спаситель моего отца! Ты пожертвовал собой ради него! Почему ты никогда не приходил к нам? Отец и мать до сих пор пытаются тебя разыскать!

Старый вестмен дрожал от волнения и умиления.

— Откуда твой отец знает, что тот выстрел предназначался не мне, а ему? — удивился он. — Я этого никогда не рассказывал!

— Все случилось неожиданно. Ты рассказал об этом, когда был без сознания. Отец дважды видел того человека, но так и не смог его поймать. Его настоящая фамилия не Мадди, а Сантэр. Когда вчера вечером ваш огонь светил с гор, как настоящая маленькая звездочка, мать мне сказала: «Вот так светил тем вечером лагерный костер нашего белого спасителя, прежде чем я его увидела в первый раз».

— Твоя мать здесь?

— Была здесь, но сейчас ее нет, — ответила девушка. — С рассветом все уехали. Я осталась, чтобы разведать обстановку.

— «Разведать»? — заулыбался Папперман, — А если бы мы были врагами?

— Тогда вы не увидели бы меня.

— Откуда ты знала, кто мы?

— Мы видели ваш огонь.

— И из этого сделали вывод, что мы не опасны?

— Среди вас находится скво!

— А! Совершенно верно. И теперь тебе надо быстро отсюда уйти?

— Да, чтобы привести других. Но я не покину этого места, не узнав от тебя, когда и где мы сможем увидеться вновь.

— Куда вы направляетесь?

— Этого я пока не могу сказать.

Молодой Орел, только что спустившийся с коня, вдруг произнес:

— Можешь! Посмотри на меня! Я твой брат.

Только теперь я обратил внимание, что на нем новый кожаный костюм, бережно сохраненный для него Папперманом. В нем он выглядел весьма респектабельно. Он указал на правую сторону груди, где жемчугом была вышита маленькая двенадцатилучевая звезда. В тот же миг я увидел такую же звезду на ее одеянии, в том же месте.