Был полдень, когда воздух неожиданно стал таким душным, что мы дышали с большим трудом. Горизонт на юге светился красноватыми проблесками света. Виннету напряженно вглядывался в них.

— Кажется, на нас надвигается смерч… — высказал предположение Эмери.

— Это наверняка, — ответил ему я. — Слава Богу, что река совсем близко. В пустыне нам бы туго пришлось.

— Мой брат прав, — согласился Виннету. — Когда великий дух пустыни выходит из себя, он в ярости сметает все на своем пути.

— Ты думаешь, он все-таки настигнет нас?

— Он идет нам навстречу. Виннету знает это наверняка.

— Друзья, надо пришпорить лошадей. Если мы не хотим в скором времени вознестись под облака вместе с тучами песка, нужно поторапливаться и найти такое место, где бы мы могли чувствовать себя в безопасности.

Наши лошади почувствовали надвигающуюся опасность, похоже, еще более остро, чем мы, и неслись так, что ветру было за ними не угнаться, хотя силы их были на исходе. Красная полоса на горизонте становилась все шире и одновременно поднималась все выше. Постепенно верхний край полосы светлел, а нижний, наоборот, наливался зловещим темно-красным цветом. Это был очень нехороший признак. Однажды мне уже пришлось пережить смерч в пустыне, и повторения этого приключения я отнюдь не хотел.

Два часа подряд мы гнали лошадей, самое большее через пятнадцать минут смерч должен был настигнуть нас, но наши животные после такой сумасшедшей гонки вдруг ослабели и еле передвигали ноги. Шпоры на них уже не действовали, да и жестоко было бы с нашей стороны их сейчас пришпоривать. Мы пошли шагом, со щемящим чувством надвигающейся опасности в груди поглядывая по сторонам в поисках безопасного укрытия.

Неожиданно мы вышли на возвышенность, протянувшуюся узкой и длинной полосой. Песок на ней не был уже таким глубоким, как у нас за спиной, время от времени нам даже стали попадаться островки настоящей земли, на которой росли кустарники.

— Пустыня закончилась! — вскричал Виннету. — Мой брат Шеттерхэнд, ты видел длинный холм на юге и сухое дерево прямо перед нами?

— Да! — ответил я.

— Ты знаешь этот холм и это дерево?

— Я их знаю. Мы спасены. Пустыня кончилась. Где-то метрах в пятнадцати отсюда должен быть небольшой ручей, он берет свое начало на холме. Пришпорьте лошадей. Загоните их, но мы должны успеть туда раньше смерча!

Это звучало, без сомнения, очень жестоко, но иного выхода у нас не было, и мы отняли у бедных животных их последние силы. Они мчались с высунутыми языками. Останови мы их в это время резко на всем скаку, они, наверное, тут же бы отдали концы. Но мы только подгоняли их, выжимая уже запредельные ресурсы их сил. Мимо неслись кустарники, вдруг вдали блеснула полоска воды, вот она все ближе, ближе, еще несколько метров, и мы — у цели!

Нам не пришлось соскакивать с лошадей, они сами опустились на землю. На несчастных животных невозможно было глядеть без содрогания: бока избиты, морды в пене и крови, языки свешиваются набок, веки опущены на глаза…

— Доставайте одеяла! — закричал я. — Вытрите ими бока лошадей и поднимите их розгами, иначе они окоченеют. Нам надо поберечь их.

И я тут же вытащил свое собственное одеяло, а с ближайшего куста срезал длинную ветку. Виннету сделал то же самое.

— Что, и я должен хлестать несчастное животное? — задал неуместный вопрос Эмери.

Но я его понимал. И тем не менее был с ним суров:

— Не рассуждай, а хватай скорее одеяло и вытирай им лошадь, особенно грудь ее.

— Чтобы она не замерзла?

— Да, чтобы не замерзла.

— Но как можно замерзнуть в таком пекле? И почему мы забрались в заросли? Не лучше ли было остаться у ручья?

— Эмери, ты задаешь слишком много вопросов! Делай, что тебе говорят, и не рассуждай!

Мы с Виннету уже энергично растирали своих лошадей. Эмери принялся делать то же самое: сначала вяло, затем все быстрее.

И тут… Пресвятой Боже! Послышался такой звук, как будто кто-то протрубил в огромный тромбон, а потом запел жуткий хор из сотен свистящих, плачущих, шипящих и орущих голосов. Еще через несколько секунд нас окатила волна ледяного холода, словно нас вдруг перенесло на Северный полюс. Именно в такой резкой смене температур и крылась главная опасность для наших лошадей. Я изо всех сил хлестал свою, чтобы кровь не застывала у нее в жилах. Виннету делал то же самое. И Эмери, поняв наконец, что мы поступаем разумно, усердствовал плетью.

Холод держался не больше минуты, но даже эта минута могла стоить лошадям жизни, учитывая то, как вымотаны были они гонкой по пустыне. Внезапно все стихло, и откуда-то пополз густой дым. Я едва мог различить силуэты своих товарищей и, хотя не был уверен, что они меня услышат, крикнул:

— Ложитесь на землю! Быстро! Головой на север! И держитесь за что-нибудь, иначе смерч унесет вас!

Но вот предвестники великого духа пустыни, о котором говорил Виннету, миновали нас, и явился он сам. Над нами неслась песчаная буря. Песок забивался в глаза, нос, уши, несмотря на то, что я уткнул лицо в одеяло, которым обмотался. Дышать можно было лишь с очень большим трудом.

Это продолжалось минуты три. Потом все стихло: буря унеслась, насыпав на нас песчаные холмики высотой футов восемь-десять. Воздух неожиданно стал чистым и свежим; мы поднялись и с наслаждением стали глубоко дышать.

И вдруг заметили нечто удивительное и чрезвычайно странное: над нами не было неба! Мы глазам своим не могли поверить — над нашими головами простиралось… море песка, а на краю этой желтой равнины высилось сухое дерево!

— Фата моргана! — воскликнул Эмери.

— Это — обман здешних мест, — сказал Виннету, — так здесь часто бывает, или до смерча, или после него.

— А дерево… Это то самое дерево, мимо которого мы проехали!

— То, что мы видим, — это картина с перемещающимися предметами, — сказал я. — Перед нами вдоль северного горизонта видны места, которые на самом деле расположены к югу от нас. Если бы там сейчас находились люди, они смогли бы увидеть нас. Мираж возникает, когда смешиваются два слоя воздуха различной температуры и плотности. Эта чудная картина скоро исчезнет, но, даже несмотря на это, нам надо все же не ею любоваться, а заняться лошадьми. Им досталось сегодня: сначала скачки до упаду и пекло вокруг, потом ледяной холод, теперь опять жара, как бы они у нас не погибли. Ждать сейчас от них особенно нечего, лишь бы на ногах стояли. Надо как следует вытереть им бока и спины.

Через четверть часа бедные измученные животные благодаря нашей заботе смогли наконец подняться, мы сели на них и объехали поляну. Но вдруг лошади остановились как вкопанные. Мы попытались напоить их, но они даже пить были не в силах. Тогда мы разгребли принесенный смерчем песок на одном месте. Получилась небольшая лужайка, и мы пустили лошадей пастись, а сами занялись приведением в порядок собственной одежды. Разговорились.

— Вы оба узнали дерево и холм там, наверху, — заметил англичанин. — Значит, вы уже бывали в этих местах, ведь так?

— Так.

— Значит, ты, Чарли, знал, что за деревом должен протекать ручей. Почему же мы там не остановились?

— Потому что времени у нас на это не было. Если бы мы вовремя не оказались среди этих кустов, нас унесло бы бурей неизвестно куда. Хорошо еще, что смерч был не из самых сильных на этот раз. А дерево… Дерево мы действительно знаем. Всмотрись в него повнимательней. Оно сухое не только от старости, но и от огня.

— О! Неужели на окраине Льяно-Эстакадо случаются лесные пожары?

— Конечно же, нет. Этот огонь был огнем ликования для команчей и огнем пытки для нас с Виннету.

— Индейцы хотели поджарить вас?

— Да. И не только нас, но еще и четверых наших попутчиков.

— Вот как! А почему я ничего об этом не знаю? Расскажите!

— Мы с Виннету возвращались из Сьерра-Гваделупы[746] в Форт-Гриффин. Наш путь пролегал через Льяно-Эстакадо — довольно безлюдное местечко. С пустыней шутки плохи, и, само собой, мы прихватили достаточно провианта и две большие фляги с водой. Где-то на полпути нам встретились четверо чудаков, направлявшихся из Форт-Дэвиса в Форт-Додж…