Род императрицы Шу-лу, жены Амбагяня, посмертный титул которой Чунь-Цинь, не произносившееся имя Пин, а собственное, национальное: Юе-ли-до, был Уйгурский. Нектоже-су имел сына Вей-нин-ше-ли, от коего произошел Шушумей-ли (имали?), родивший Такемурея. Этот последний взял себе в жены дочь Киданьского князя (Вана) И-ле-ду-ци и родил от нее Юе-ли-до (жена Юань-цзу, также называвшаяся Юе-ли-до), которая и была впоследствие супругой[408] основателя династии Ляо. Отец ее, Такемуре при фамилии Яо-нянь (второй в хронологической последовательности), заправлял главным Киданьским улусом (бень-бу) и назывался там Юань, а впоследствие, при той же фамилии, получил титул: ечжени-гоцике. Довольно образованная, знавшая несколько литературу (письмо), эта женщина была необыкновенно смелого, предприимчивого характера, который мог родиться только под влиянием свежих сил молодого государства. Став во главе управления, она своими советами, своим влиянием на самого Амбагяня принесла немалую долю пользы в деле установления прочного государственного порядка. Она принимает горячее участие не только в советах относительно внутреннего правления, но даже в борьбе с теми враждебными силами, которые окружали тогда новоутвердившийся трон. Кроме того, она действует не столько по приказу своего мужа, на которого она имела большое влияние, если не сказать более, сколько по собственной инициативе, особенно, если дело не требовало отлагательства. А когда она узнала, что Амбагянь готовится в поход против Тансянов, Хуань-шоу Желтоголовых и Чоу-бо Шивеев, то, не дожидаясь, покуда соберутся все необходимые для сего войска, с отрядом своих собственных войск (которые были под ее начальством как почетная гвардия) делает нападение на тансянов и страшно разбивает их. Так что она, действительно, заставила трепетать всех варваров. Притом надо знать, что местность, где она действовала, была утесиста, но она не боялась этого. Влияние на своего мужа лучше всего высказывается в двух фактах, в которых императрица имела немалое участие. В первый раз, когда присланный от Ли-цунь-сюя, считавшего императрицу своей теткой (старше себя), некто Хань-янь-хой с просьбой о помощи против правителя Ю-чжоу (Пекинского округа) Лю-шоу-гуаня, не оказал должных знаков почтения (бу-бай, не поклонился), и император Тай-Цзу, страшно рассердившись на это, оставил его смотреть за лошадьми (наказал), то императрица так возразила на этот поступок: «Тот, кто обладает умеренностью (т.е. благородный муж) не должен уклоняться от добродетелей: это должно соблюдать в церемониях»[409]. Император под влиянием такого совета простил Янь-хуя (Хань-янь-хоя), сделал императорским советником (мей-чжу). В другой раз, когда Усский владетель (у-чжу) Лю-бань доложил императору о разливе реки и обилии пастбищных мест в Ючжоуской территории и возможности проникнуть туда, и император, послушавшись этого совета, с 30.000 конницы бросился на Ючжоу, императрица упрекнула его в этом, сказав: «Как же дело началось о приобретении пастбищ, а ты нападаешь на жителей Ючжоу?». А затем, посадив Тай-цзу перед палаткой, спросила: «Тот, кто не имеет кожи (т.е. известной эссенции), может ли родить?»[410] Тай-Цзу сказал: «Нет!» Тогда императрица продолжала: «В Ючжоу есть земля, люди, которые могут иметь основание думать об нас невыгодно, потому что мы с 30.000 конницы ограбили у них четыре диких поля. Не пройдет и нескольких десятков лет, будут затруднительные обстоятельства, и они возвратятся к нам. К чему непременно делать вторжение и приобретав эту местность и жителей, когда ни один из них не стоит внимания? Да и Китай будет смеяться над нашими кочевьями (бу-ло) и не отступит ни от одной церемонии (будет привязываться, делать запросы?)». Вот с каким светлым политическим взглядом сидела женщина бок о бок с энергическим государем! Даже как-то странно встретить в то время такой ум и гуманный взгляд на дело: первое ясно высказывается в понимании законов национального единства, второе — в нежелании причинять бедствия народу. Но такая политика имела значение только в теории, на практике же мы видим, особенно впоследствии, что она не была принята за основание, и Киданьские хуаньди все чаще стремились приобретать Китайские земли, особенно когда Тай-цзуну так посчастливилось в деле с цзиньцами.

Немалую долю участия имела она и в покорении Бохая, помогая Тай-Цзу своими советами.

Несмотря на то, что императрица держала себя высоко относительно своего мужа, она, в тоже время, питала к нему горячую любовь. Когда он помер, она желала зарыть себя вместе с его трупом, и только родственники и вельможи отсоветовали ей сделать это. Однако ж, отрезала у себя кисть правой руки и приложила это к гробу. Кроме того, по свидетельству о. Иакинфа, она принесла в жертву духу покойного некоторых вельмож (что и было впоследствии причиной ее падения) — так она была привязана к своему мужу! Из этой глубокой, можно сказать, странной привязанности к своим мужьям (после немногие так поступали), мы можем, не без основания, сделать весьма благоприятное заключение о состоянии тогдашних супружеских отношений, чистоте ложа и безупречности нравов, не даром и законодательство указывает нам на это, указывая на сильное развитие дисциплины в войске и обществе в первые времена сложения государственного строя. Государство сложилось по-военному, и только впоследствии дух гражданственности и в тоже время Китайской беспечности и неги распустил свои крылья и, усыпив воинственный дух народа, вытеснил военную строгость прежних времен, дал широкое место порочности и, вследствие этого, окончательному разложению состава общества.

С потерею своего мужа она, однако ж, не потеряла значения, а напротив, окруженная тем благоустройством и порядочностью в делах, которые успел создать Тай-Цзу при немалом участии ее самой, она объявила себя правительницей государства (чжи-ше-цзюнь-го-ши) и затем возвела на престол второго сына Тай-Цзу Окучжи (Де-гуана, Тай-Цзуна), устранив старшего потому, что объявленный отличался замечательными умственными способностями[411]. Тай-Цзу однажды в разговоре с императрицей выразился таким образом, что если передать престол Окучжи, то он непременно возвысит дом династии, и на семейном совете было определено просить Ду-юй'я избегать ссоры из-за кандидатур престола. Только при участии такой энергичной женщины могло случиться то, что мы видим на страницах истории: Бей послушался, по крайней мере, наружно, этого совета и удалился в уединенный уголок Ючжоуской провинции, где стал заниматься наукой, живописью и охотой. Хоу Танский двор, жадно следивший за каждым событием у своего сильного соседа, узнав о такой размолвке, прислал просить Дуюй'я перейти в Китайскую территорию, желая, может быть, враждебно настроить его и завязать междоусобицу в семье династии, но, как известно, это ему не удалось, и только благодаря сдержанности самого Бея, создавшейся в нем под влиянием советов влиятельной матери, а с другой стороны, строгому порядку, установившемуся в орде, где правил Тай-Цзун со своей матерью (Хуан-тай-хоу). Воспитавшись под влиянием таких времен, когда власть переходила к старшему в роде, императрица, по удалении Бея к Хоу-Танскому Мин-Цзуну (с 927-933), передала его власть младшему своему сыну Лу-ху[412] (от брата к брату) и, вероятно, прочила его в наследники Тай-Цзуну. Но сын обойденного в наследовании престола Бей'я У-юнь явился после смерти своего отца, задушенного по приказанию Цзунь-ке, претендентом на кандидатуру престола после Тай-Цзуна. Императрица хотела противустать ему силой и отправила с войском сказанного Лу-ху. Этот последний дал сражение войскам претендента, но был разбит (по-другому, он сдался). Не имея поддержки со стороны многих вельмож, отцов которых она умертвила, желая почтить память покойного мужа, императрица, однако ж, собрала войска и сама, лично предводительствуя, выступила навстречу врагу к излучине реки Хуань-хе. Бывший при ней Елюй У-чже[413] советовал ей: ввиду значительности войск неприятеля не вступать в сражение, и императрица, не видя себе прежней поддержки, удалилась в Цзу-чжоу[414], где еще раз хотела противустать У-юнь'ю, но в сражении при Красном (чи) хребте была разбита и заключена в горах Пума, на кладбище Амбагяня. Здесь она жила[415] до самой своей смерти, последовавшей на 75-м году ее возраста, в г. пр. Инь-Ли (Муцзуна, ее внука, 954). Посмертный титул был дан ей сначала Чжень-Ле («справедливый порядок»), а настоящий (т.е. Чунь-Цинь) она получила в 21 г. пр. Чжун Си (1052)[416].