В следующее за сим царствование мы видим, что уголовное законодательство достигло широкой степени развития благодаря истинности в применении уголовных наказаний и просвещенному взгляду на них самого законодателя, который, взросши под влиянием благих советов своей матери императрицы Жуй-Чжи, оставшейся по смерти Цзинь Цзуна регентшей (ше-чжень) государства и советовавшей ему упражняться «в ведении государственных дел», указывая на необходимость обширных знаний закона. Под таким влиянием, говорю, законодатель выказал в своей деятельности относительно постановлений в сфере уголовных законов и необыкновенную энергию к пресечению зла со стороны чиновников, и, в тоже время, гуманную заботливость о благе народа путем установления уголовных мер, вполне соответствующих потребности времени. Его продолжительное царствование (48 лет, с 983-1031) есть самое блестящее во всех отношениях в законодательной деятельности династии, есть, так сказать, ядро всех ее деяний, блестящее выражение общего направления, принятого народом. Общий дух его уголовно-законодательной деятельности связывается как с предшествующей эпохой Цзинь Цзуна, так и последующей Синь Цзуна, потому что в его время мы видим отчасти последование той же личности в применении уголовного закона, какую встречаем в уголовно-законодательной деятельности Цзинь-цзуна; а с другой стороны, его деятельность явилась образцом для последующего Синь Цзуна.

Вот как сама история говорит о его уголовно-законодательной деятельности: «Относительно управления (в области уголовной) в это время сделаны перемены (реформы); утверждены законы; приказано также, чтобы во всех делах проводить принцип гуманности (жень-синь), особенно в уголовных законах (приговорах) должна быть строгая осторожность».

Желая обобщить уголовный кодекс, его постановления касательно разбора дел между Киданями и Китайцами, часто враждовавшими между собой и поэтому накликавшими на себя кару закона, правительство Шень Цзуна постановило одинаковую степень применения закона как для той, так и для другой стороны.

Вот как строго ограничивало правительство права господ над их рабами (ну-бей, рабами и рабынями) и, в тоже время, наказывало самих господ. Указом от 24-го года Тунь Хо (983-1112) постановлено: «Господин за умысел о бунте, хотя бы и не нарушил закон (не взбунтовался), подлежит ссылке; смертной же казни повинен тогда, когда убьет своего раба или рабыню без представления причин (обвинения); если же рабы или рабыни возмутятся и будут приговорены к смерти, то командировать чиновника для того, чтобы вельможа не убивал самовольно».

Кроме того, было сделано некоторое улучшение прежних постановлений, а именно, по прежним законам, Киданьские люди за совершение 10 смертных грехов (ши-е) подлежали казни, и связанные трупы их 3 дня лежали на площади. Указом от 12-го года Тунь Хо (995) было постановлено, чтобы 1 гостиница (трактир?) заведовала похоронами казненных преступников тотчас после казни.

Замечаем еще и обратное явление в развитии закона. Так, по древним узаконениям постановлялось, чтобы потомки цзай-сянов и цзе-ду-ши, пожизненно выбиравшихся на сии должности, за вину возмущения подлежали ссылке и палочным ударам, причем избегалось клеймение лица (цинь-мэнь). Указом в 29-м году того же правления (1011) было определено, чтобы таких лиц только клеймить, но не наказывать ссылкой и батогами, и распространить это в одинаковой мере (для всех?). Ясно, что правительство старалось действовать более нравственным, просвещенным путем, наказывая, так сказать, только морально, позором в обществе, не причиняя преступнику физических страданий ссылкой и батогами.

Правительство Шэнь-цзуна, как я уже и выше заметил, стремилось к введению более мягких мер в уголовных приговорах и, в тоже время, энергически действовало против коварства чиновников, заправлявших судебными приговорами, назначая для этого особенных ревизоров, дававших скорый ход и самим делам. Так, в 8-й ГОД КАЙ-ТАЙ (1012-1020) постановлено: «Так как за воровство 10 связок по прежним законам постановлялась смертная казнь (чу-сы, особенный род смертной казни, считающийся несколько слабее чжань-синь), но такой закон оказывается тяжелым, почему и повелеваем: закон чу-сы применять тогда, когда воровство будет простираться до 25 связок». За воровство же ниже этого назначается ссылка.

Заботясь о прекращении несправедливости и пристрастия в уголовных постановлениях, которые (т.е. пристрастие и несправедливость) происходили, может быть, от того, что в прежнее время императорские указы, как известно из «юй-ши-тай-чжен» (башни императорской истории), передавались ГУН-ФУ-ФЕНЬ (дворцовому следственному отделению), а затем да-ли-си (прокурорская палата, уголовная), которые по исследовании тяжб и ссор делали доклад, и что хань-ли-сё-ши (секретарь академии, Сената) рассматривал дело, а чжень-ши-ше-чжан (президент, делопроизводитель?) обнародовал решение. Может быть, ввиду всей этой юридической запутанности и сложности, которая может безнаказанно действовать на пути неправды, правительство постановило сяо-цинь (младшего вельможу) с неограниченными (букв.: подобно истинному императору) правами, но не остановилось и на этой мере, а пошло дальше. Тотчас по совершении описи преступников по всей империи несколько раз были командированы чиновники по всем дао (провинциям) для обследования решений и устранения коварства во всех его изгибах. Эти посылаемые чиновники должны были избегать несправедливости и коварства, след., правительство отправляло уже таких лиц, на которых вполне можно было положиться.

Всюду мы видим гуманное начало, высказывающееся или в решении тех, кто строго применяет закон, или в совершенном прощении преступления. Так, когда жители (бу-минь) 5-го департамента были наказываемы палочными ударами до смерти своим старшиной (чжан) Фону за то, что имели худые латы и оружие, уже само собой развалившееся, то император страшно рассердился на такую строгость в применении закона и приказал устранить самого Фону, чтобы не производил подобные жестокости. Когда Да-р-хань и На-ван-шу-ке[369] за смелые речи касательно дворцовых дел, сказанные в пьяном виде, должны были по закону быть приговорены к смерти — император прощает их, позволив искупить вину (денежной пеней?).

Те же жители 5-го департамента случайно оставили огонь, достигший до Му-е-шань (свящ. гора при слиянии Шара-Мурени и Лоха-мурени) и истребивший местность, за что также должны были поплатиться жизнью (от палочных ударов), но император простил их без всякого возмездия.

Даже прощалось воровство у более или менее значительных лиц, правительственных органов. Так, когда некто Дабахе[370] стал тайком воровать домашнее имущество у Цзи-чжоуского Вана Линь-цянь'я (?), и когда по расследовании преступления он должен был подвергнуться смертной казни посредством разрезания (жень-ла), Линь Цянь простил его по случаю одного торжества и не подверг наказанию.

Чиновники, окружавшие императора, были, однако ж, недовольны такою снисходительностью гуманного императора и просили увеличить наказание за воровство палочными ударами. И, действительно, было бы несколько странно, если бы мы видели крайнее снисхождение и прощение преступлений в тот век, когда так мало было сдерживающих сил, широкого развития просвещения народа, хоть бы даже и китайскими тенденциями. Само правительство, конечно, сознавало, что если оно совершенно покинет путь строгого применения закона к преступным деяниям массы, взросшей под влиянием строгого милитаризма времен Тай-Цзу и Тай-Цзуна (о чем выше), а затем видевшей, может быть, своими глазами еще большую строгость времен Му-Цзуна, след., более или менее свыкнувшейся с этим, считавшей такой порядок вещей нормальным (подтверждение чего мы можем видеть и в нашей русской истории), то при такой обстановке не могло выйти много хорошего, и, пожалуй, повело бы к общему расстройству государственного организма. И вот, когда некто На-му-ку (На-му-гу, Аввакум?!) провинился в воровстве около 13 раз, и этого по самому обилию преступлений нельзя было простить, то и определили наказать торгового казнью (т.е. казнить и оставить на площади), а вслед за сим вышло повеление: