В следующий за сим период развития уголовных наказаний, в эпоху Му-Цзуна (951-968), мы видим, что эти наказания превосходят всякую жестокость. Тут уже не задавались никакой мыслью о пресечении преступных деяний в массе, ее исправлении, имеющем своей целью благо, нет, тут была только страсть, безумная жажда крови самой верховной власти, не чуждой и других пороков. Вот к какой хитрости прибег «власть имущий», чтобы отчасти замаскировать свои позорные деяния. Еще при прежних государях было постановлено, чтобы при дворцовых пиршествах вывешивать на высоком месте объявление (бяо-ши), которыми преграждался вход во дворец посторонним лицам. Какой-то ЧЖО-ХУ (Чу-гу), может быть и вполне вероятно, подученный самим императором, после вывешивания такого объявления обыкновенно снимал его и прятал в густой траве, почему люди, имевшие надобность ко двору, не видя объявления, проникали туда и, таким образом, попадались в руки ложного правосудия. Ловушка эта особенно была назначена для капиталистов (ли-жень), от которых расточительный двор мог поживиться, потому что это было поводом к тому, что у них отнимали богатства. Император страшно любил пиршества (попойки) и звериную охоту и совершенно не обращал внимания на дела государств, управления. Частные дела также были в пренебрежении. Если подавалась жалоба о просрочке, то делали вызов несвоевременно и самовольно. Самые дела тормозили то по причине некоторых несоблюдений и противоречий с законом, то по причине пиршеств уменьшали самое значение дела или изменяли самый состав его. По злобе схватывали невинных и предавали казням. Узаконив, прибавили наказания огнем и железом, гребнями и много такого, чего не перечислишь; или же резали по рукам лезвием, отрубали голову, связанных расстреливали и сжигали, отрубали руки (ладони) и ноги, разрывали рот, на мелкие части ломали зубы, вывертывали плечи и голени, ломали поясницу и др. Трупы же выбрасывали на поле, для чего приказали воздвигнуть склеп (стену), где число «награжденных» смертью простиралось до 100 (?) и более. В столицах основали тюрьмы, чтобы помещать туда арестантов. Все эти жестокости объясняются отчасти, если принять во внимание тот факт, что император верил в чародейство и, по совету какой-то колдуньи Си-ку, употреблял человеческую печень на составление лекарства, чтобы продлить свою жизнь на долгие времена, что и было одной из причин его ненависти к людям и желания привлечь войска (чжун, полчища). После, однако ж, он уразумел ее ложь и убил при одной военной конной скачке.

После казни Хе-ли (см. выше) наказание смертью сделалось еще чаще, а самый разгул в ночных оргиях усугубился. Заведовавшие при нем управлением, его клевреты (у-фань — чжань-шоу-жень), со всех сторон представляли дела о пытках и казнях, что не прерывалось, хотя некоторые и пробовали просить милости («печаловались»), но подобное заступничество навлекало только больший гнев и даже казнь просящих. Бывшие при дворе вельможи, в силу императорского указа, боялись выступить с заступничеством, хотя и могли это делать и даже действовать открыто: подаваемые советы не уважались. К общей массе крови, пролитой жестоким сластолюбцем, надо причислить и казнь ШОУ-КЕ и НИНЬ-ГУ, которая совершена была при следующих условиях. Некий день-цянь-ду-день-цзянь (адъютант-пристав) Елюй И-ле-хе (И-ла-хе) взвел на них обвинение в том, что они, заведуя фазанами, от незначительной вины бежали, скрываясь от строгости преследования своего владыки (для которого, надо знать, птицы и звери (олени) были гораздо ценнее людей). Император разгневался на это и приказал их казнить, разрубив на части.

Другой подобный же случай наказания из-за плохого надзора за оленями, когда 65 человек, связанных сразу, положили свои головы на плаху, а 44, обвиненные в возмущении, были наказаны батогами. Все это наваливается в общую груду злодейства мрачной эпохи Му Цзуна (с 951-968). Последних также хором приговорили к смерти, но Вань-цы БИ-ШУ[362] и пр. подали голос против этого — император внял их заступничеству.

Применение уголовных наказаний, как мы видели выше, касалось тех случаев, когда задевались личные чувства императора, когда преступление совершалось в сфере тех предметов, которые были всего ближе к его сердцу. Так, когда некто Фоде провинился в несвоевременном отпуске корма оленям[363], к которым он был приставлен как смотритель, отчего животные стали болеть и падать, то гнев императора не знал границ: он сначала наказал преступника насильственной смертью[364], а затем убил.

По высказанной выше причине, что в уголовных карах времен Му-Цзуна мы не видим какой-нибудь разумной цели, направленной для блага народа, а только личную безумную страсть самого законодателя, можно было бы пройти вниманием эту эпоху, но я оставляю ее в обзоре для того, чтобы ярче отделить следующие за ней эпохи развития уголовного права, эпохи Шэнь-цзуна, Синь-цзуна и Дао-Цзуна, важные без сомнения, по своим последствиям и по деятельности самих императоров-законодателей.

Но прежде, чем перейти к рассмотрению следующей эпохи развития уголовного права, эпохи Цзинь-цзуна, я укажу на последний и, может быть, единственный проблеск гуманных чувств в душе Му-Цзуна, впрочем, проявившийся в нем под конец его царствования и не принесший поэтому никаких благотворных результатов в деле развития общества путем установления истинных репрессивных мер, сдерживающих народные страсти. Когда некто Тай-юй (наз. чина) Хуа-ке[365] явился с своими советами прекратить жестокость, то образумившийся несколько император сказал: «Когда я пьян, — не следует подавать мне бумаги (приговора) для утверждения, когда же я просплюсь, то, по исследовании, докладывать, но только самую сущность дела (концы речи) и без остановки, потому что это ведет к трудности». И хотя так высказался, но жестокость все-таки стояла страшная, и, кроме того, самые постановления (уголовного характера) не передавались вельможам и, таким образом, не доходили и до массы, не знавшей поэтому о сфере запрещений...

Фактически же доказательством того, что Му Цзун вовсе не заботился о благе народа, служит уничтожение им центрального департамента, основанного (или возобновленного) при Тай-Цзу с целью следить за нравственностью чиновников, о чем мы узнаем уже из последующей эпохи Цзинь-цзуна, возобновившего вышеозначенный институт.

После смерти убитого своими слугами Му Цзуна на престол, как известно по истории, вступил Цзинь-цзун (968-983), до того скрывавшийся. И первым делом его было, конечно, устранение клевретов покойного императора, И-ла-хе и др., как таких лиц, которые не могли быть помощниками императору в деле установления разумных уголовных постановлений, направленных на благо народа. Впрочем, в это царствование мы замечаем какую-то слабость в применении уголовных наказаний и в тоже время много внимания к нуждам народа. С вышедшим самовольно из заключения Си-инь'ем, сыном Ли-ху (Лу-ху) (3-го сына Тай-цзу), он начал поступать несколько сурово, сказав ему, что он не разграничивает правды и лжи, и снова приказал его заключить, но затем, по совершении описи преступников[366] в государстве, простил. При нем же, как я заметил выше, был восстановлен центральный (или колокольный) департамент[367], так как народ страдал от несправедливостей и не имел места для подачи жалоб: императорским указом было постановлено снова возобновить его и вылить новые колокола. При нем, как я уже говорил, замечалась не строгость в применении уголовного закона, что наглядно доказывается тем фактом, что когда какой-то чжунь-ши (наз. чина) САЛА-ЛЕ нечаянно наткнулся на св. знамена и опрокинул их — за что должен был подлежать наказанию палочными ударами до смерти, — император простил его. Конечно, тут была какая-нибудь более или менее темная поддержка со стороны лиц, близких к императору, как говорит об этом и сама история. Относительно поимки и преследований преступников также были предприняты меры, но советники государя отзывались о них, как слабых, потому что эти разбойники были большей частью закоренелые злодеи, взросшие под сенью прошлого царствования. Государь заботился, однако ж, более всего, кажется, о благе своих приближенных вельмож и родственников. Так, когда один раб Ускан Вань Шу[368] подал жалобу на своего господина, то император, несмотря на представление чиновников о розыске, сказал: «Я знаю эти плутни: если допустить одному жаловаться на своего господина и назначать для этого судебных следователей (допрос, ань-вень), то, пожалуй, и другие станут подражать ему, почему, во избежание и для прекращения (?!) подобных жалоб, приказываю казнить раба (?!), чтоб не давать потачки». Из этого мы можем видеть, что царствование Цзинь-цзуна в сфере применения уголовных наказаний не отличается безупречностью и полной гармонией с требованиями справедливости.