Таким образом, безличностно-созерцательный характер эстетики Платона структурно и типологически вполне соответствует исходной социально-исторической модели, а именно рабовладельческой основе с примесью общинно-родовых элементов.

А это значит, что вся эстетика Платона базируется на абсолютной данности безличностного и созерцательного объективного бытия. Но это значит также и то, что подобного рода бытие мыслится изначальным, естественным, действующим по собственным и человеку большей частью непонятным законам. Предмет этого безличностно-созерцательного отношения к бытию всегда трактует это бытие как стихийное. Но Платон в этом отношении далеко ушел от досократиков. Ведь даже и досократики исповедуемую ими стихийность бытия старались всегда так или иначе дифференцировать, анализировать, разумно расчленять и разумно воссоединять. Платон, как это мы уже теперь хорошо знаем, при помощи своей логики и диалектики весьма далеко ушел от этого стихийного бытия. Платон вечно все дифференцирует, анализирует и синтезирует. Но те остальные элементы бытия, которые у него возникают в результате такого анализа и потом сливаются вместе в результате такого синтеза, всегда несут на себе печать этой общебытийной стихийности. Они являются всякий раз специфическими индивидуальностями, однако такими, которые каждый раз несут в себе и всю ту целую стихийность бытия, характерную для безличностно-созерцательного умонастроения. Этот стихийный характер бытия есть не что иное, как отражение такого же стихийного и малодифференцированного первобытного коллективизма, который является тоже чем-то весьма общим во всех социально-экономических базах, использованных Платоном наряду с непосредственно физическим трудом общинно-родового и рабовладельческого человека. Дифференциация этого стихийного коллективизма у Платона очень большая; но он все равно не признает такого индивидуума, который бы не служил общему коллективу и не был бы инструментом в руках этого коллектива. Этот стихийный коллективизм, даже в условиях своей очень тщательной дифференциации, так и остался у Платона основой всей его философии, как он оставался основой и для всех тех семи социально-экономических баз, которые послужили моделью его философии и эстетики.

Учитывая этот общий социально-исторический характер эстетики Платона, мы можем теперь перейти и к другим общим ее закономерностям, среди которых материально-телесные интуиции будут играть главную роль.

Платон все материальное берет в максимальном обобщении и все идеальное берет в его максимально адекватной воплощенности; в своей эстетике он получает ту основную модель, которую иначе нельзя и назвать как космологической. Космос у него есть вполне видимое и вообще чувственно воспринимаемое целое, воспринимаемое в первую очередь в виде правильных движений небесного свода. Однако этот же самый вполне чувственный космос является у него и максимально завершенным, предельно осуществленным миром идей. Сами идеи - выше космоса, но существуют они исключительно ради порождения космоса. Идеи эти являются в итоге только порождающими моделями космоса и всего того, что существует внутри космоса. Вечная закономерность небесных движений есть окончательная и наивысшая красота; и все остальное, что претендует на красоту, должно согласовываться с этой вечно подвижной, но и вечно возвращающейся к самой себе красотой звездного неба. Нужно было иметь очень глубокую и очень упорную интуицию живого и внеличностного тела как реального единственного производителя всех ценностей для того, чтобы и всю человеческую, и всю мировую, и всю божественную красоту понять как творческий процесс универсально-космического тела. Но нужно было так же глубоко и цепко держаться за примат идеи над материей, чтобы понимать всю эту телесную космическую красоту как произведение нематериальных и вечных идей.

Сейчас нам предстояло бы от космоса перейти к тому, что находится внутри космоса, и набросать детальную картину всей эстетики Платона. Но мы уже много раз касались этого вопроса и решали его и в целом и в отдельных частностях. Сейчас мы сошлемся на те места нашего исследования, которые относятся именно к общей характеристике эстетики Платона.

Прежде всего необходимо точнейшим образом представлять себе, что такое платоновская идея. Мы формулировали{23} те ее девять основных пунктов, без которых невозможна платоновская идея. Ее идеализм, ее телесность, ее всеобще понятийный характер, ее жизненная насыщенность, ее структурно-числовой характер изображены там достаточно ясно.

Далее, давать общую характеристику эстетики Платона невозможно без понимания ее основного диалектического характера {24}.

Наконец, из нашего предыдущего исследования нужно вспомнить то, что было нами сказано о существе основного эстетического принципа у Платона и о логической структуре его возможных построений{25}, поскольку без этого исследования мы тоже не можем получить общей и заключительной характеристики эстетики Платона.

Сейчас мы должны формулировать те три основных принципа платоновской эстетики, которые с неизбежной логической необходимостью вытекают из ее космологизма.

Если чувственный космос, в подлинном смысле слова, является и последним обобщением всего материального и последним осуществлением всего идеального, то уже для самого примитивного подхода к этому великому предмету ясна основная в нем роль света как того принципа, который не только впервые делает этот космос видимым, но и вообще делает его впервые возможным. Ведь все вещи материального мира видны и ощущаемы только потому, что они причастны стихии цвета и света. С удалением света и цвета все превращается в полную тьму, и всякое знание прекращается. Правда, у человека имеются еще и другие органы чувств, которые дают то или иное представление о вещах. Однако бесконечное множество текстовых материалов из греко-римской античности свидетельствует о том, что только зрение считалось в античном мире тем познавательным процессом, который способен явить нам данную вещь как именно данную вещь. Об этом много писалось в литературе, и это действительно так{26}. О примате зрения над прочими ощущениями в познавательном смысле говорит и сам Платон (R. Р. VI 507 а - 508 а).

Стоит только взять это световое ощущение в его пределе (а всякая идея у Платона всегда есть предельное понятие какой-нибудь вещи или области вещей), как мы получаем тот максимальный источник света, который обыкновенно связывается с солнцем.

Было бы неверным сводить всю эстетику Платона к принципу света, однако было бы еще менее верным игнорировать принцип света и его космический источник, Солнце, как один из главных принципов и всей платоновской эстетики, и всего платоновского мировоззрения, и всей античной философии вообще. Платоновская эстетика есть эстетика света, и эта познавательная роль света в дальнейшем развитии платонизма только усиливалась. В последние века античной философии, у неоплатоников. и особенно у Юлиана, философия солнца превращалась в какой-то своеобразный монотеизм. И это вполне понятно: с одной стороны, зрелая философская мысль стремилась формулировать бытие в его первопринципе, в его предельном обобщении; а с другой стороны, телесная ограниченность античной философии, ее принципиальный и неискоренимый соматизм повелительно требовал искать именно телесной осуществленности этого первопринципа. Что на эту роль ничто из природного и мирового не могло претендовать, кроме солнца, это ясно само собой. Поэтому философия света всегда была одной из основных особенностей платонизма и платоновской эстетики{27}.