Далее, свой рассказ об истории Дардании, а также о дальнейшем основании Илиона Платон (Legg. III 681 d - 682 е) прямо заимствует из Гомера (Il. XX 216-218), причем истинность этого предания Платон подтверждает вдохновением Гомера, полученным им от Харит и Муз (Il. II 484-485; ср. о вдохновении от Муз при изображении Фемия в Od. VIII 480-481).

Дикое состояние киклопов, у которых нет никакого государственного и общественного устройства, а каждый живет на свой манер, командуя женой и детьми, Платон (Legg. III 680 b-d) характеризует стихами Гомера на эту тему (Od. IX 112-115). Жертвоприношения и хороводы, которые внушаются людям демоном или богами (Legg. VII 804 а), подтверждаются словами Гомера (Od. III 26-28) о демонских внушениях Телемаху.

Рассуждая о "косматом сердце" (lasion cer) в связи с резкой восприимчивостью человеческой чувственности, Платон (Theaet. 194 с-е) ссылается на такой же термин у Гомера (Il. II 851, XVI 554), свидетельствующий о силе и жестокости души.

В своей теории аффектов, содержащих в себе одновременно и скорбь и удовольствие, Платон (Phileb. 47 е) тоже ссылается на Гомера (Il. XVIII 107-110), у которого гнев Ахилла трактуется одновременно и как страдание и как медовая сладость.

Для обрисовки лечения ран Платон (R. Р. III 405 d - 406 а) вспоминает те места из Гомера (Il. XI 624-638, 830, Od. 235), где говорится о лечении раненых прамнийским вином. О сыновьях врача Асклепия Махаоне и Подалирии Платон (408 а) говорит на основании Гомера (Il. II 729-731, IV 212-219, XI 830-836).

Что касается использования у Платона гомеровских фактологических материалов, имеющих более общее значение, то здесь необходимо указать по крайней мере три таких места.

При обсуждении проблемы подражания (R. Р. III 392 с - 393 с) Платон говорит, что при обрисовке своего Хриса - как тот обращается с мольбами сначала к ахейцам, а потом к Аполлону - Гомер (Il. I 15-21, 34-43) сам как бы превращается в Хриса (393 b-с).

Вторым местом является целый небольшой диалог Платона "Гиппий Меньший", подлинность которого, правда, многими оспаривается (по-нашему, не вполне справедливо) и который весь посвящен анализу "Илиады" и "Одиссеи" с приведением разных конкретных примеров. В этом диалоге Сократ, желая разоблачить невежество софиста Гиппия, исходит из утверждения этого последнего, что "Илиада" лучше "Одиссеи", поскольку первая посвящена простому, правдивому и храброму Ахиллу, a вторая - изворотливому лжецу Одиссею. Ахилл, по Гиппию (Hipp. Min. 365 ab), сам свидетельствует о себе, что прямота его нрава важнее для него даже врат Аида (Il. IX 312-314); Одиссей же характеризуется у Гомера (Od. I 1) как "изворотливый". Платоновский Сократ опровергает это мнение Гиппия тем, что Ахилл объявляет о своем отплытии из-под Трои, но сам вовсе не собирается этого делать и, значит, тоже является лжецом (Hipp. Min. 370 а-с, где приводится текст из Il. IX 357-363, а также I 167-171). Наоборот, Ахилл сам же говорит Аяксу о своем намерении участвовать в боях (Il. IX 650-655). Ответ Гиппия на это рассуждение Сократа - о непредумышленности лжи у Ахилла и полной предумышленности и сознательности лжи у Одиссея (371 de) - тоже не удовлетворяет Сократа, потому что добровольный лжец может и переменить свое намерение и начать говорить истину, а недобровольный и бессознательный лжец так навсегда и остается лжецом, не ведая истины. Этому рассуждению посвящена остальная часть диалога. Ясное дело, что гомеровские материалы используются в этом диалоге просто как таковые без всякой их оценки. Но материалы эти - шире приводившихся выше отдельных фактов из Гомера.

Третьим местом фактологического использования Гомера у Платона является опять же целый диалог - "Ион". На этот раз Гомер уже совсем не является каким-нибудь предметом оценки и иллюстрации, и дело тут даже вообще не в Гомере. Сократ в этом диалоге хочет доказать беспомощность рапсода Иона в понимании Гомера, поскольку Ион действует в результате божественного вдохновения, а не в результате научной или художественной оценки исполняемого им Гомера. Желая доказать непонимание Ионом тех отдельных искусств, которые изображены у Гомера, Сократ ссылается здесь (537 ab) на управление колесницами во время состязания в честь Патрокла (Il. XXIII 335-340) и обнаруживает полное непонимание этого дела у Иона. Лечебная еда, предложенная Гекамедой раненому Махаону (Il. XI 638-640), опять-таки может быть понята и оценена только врачом, но никак не рапсодом (538 с). Рыболовное искусство, о котором говорится у Гомера (Il. XXIV 80-82), тоже подлежит ведению рыболова, но не рапсода (538 d). Искусство прорицания, о котором часто идет речь у Гомера, а особенно прорицание Феоклимена о судьбе женихов Пенелопы (Od. XX 350-357) тоже есть область мантики, но не рапсодического искусства (538 с - 539 а), как и грозное для наступающих троянцев явление орла, бросающего среди них змею (539 b - d с цитатой из Il. XX 200-209).

Совершенно очевидно, все эти гомеровские цитаты у Платона вовсе не имеют в виду рассматривать искусство самого Гомера, а имеют в виду разоблачить невежество рапсода в исполняемом им Гомере. Здесь мы имеем наиболее ясный и безупречный образец нейтрально-документального использования Гомера у Платона.

После указанных типов нейтрально-документального использования Гомера у Платона необходимо указать еще один тип, составляющий переход уже к стилистическому использованию Гомера. Этот тип представлен у Платона изречениями, заимствованными из Гомера и явно соответствующими взглядам самого Платона.

Рассуждая о неизбежности судьбы, Платон (Gorg. 512 е) цитирует Гомера (Il. VI 488): "Ну а судьбы не избегнет, как думаю я, ни единый" (ср. в той же песне Гомера, 501). При восхвалении справедливости (Gorg. 516 с) цитируются стихи из Гомера о богобоязненности и гостеприимстве (Od. VI 120-121, VIII 576-576). "Когда двое идут вместе, то каждый друг другу помогает" (Prot. 348 d; Conv. 174 d с цитатой из Il. X 224). В рассуждении о том, что справедливость и стыд близки, приводится (Charm. 161 а) гомеровский стих (Od. XVII 347):

Стыд для нищих людей - совсем негодящийся спутник. Этот же стих Гомера имеется Платоном в виду и в более общем смысле для указания на нужду в обучении (Lach. 201b). О том, что новая песня всегда вызывает интерес, буквально говорится и у Платона (R. Р. IV 424 b) и у Гомера (Od. I 351-352). Упоминание об искусном враче, стоящем многих других людей (Politic. 297 е), заставляет нас вспоминать гомеровский стих (Il. XI 513-514): "Стоит многих людей один врачеватель искусный" (ср. Legg. V 730 d).

От этого переходного использования Гомера у Платона следует обратиться к тому использованию, которое можно назвать уже чисто стилистическим. Здесь ясно ощущается два типа использования Гомера.

Первый тип - более частного характера, и его можно назвать ироническим. Когда Сократ хвалит диалектику, то есть умение разделять и соединять понятия, одновременно видя и целое и части, то он в ироническом тоне говорит, что за таким диалектиком он гонялся бы как за богом по пятам (Phaedr. 266 b). Здесь каждый филолог, конечно, вспоминает Гомера, у которого в тех же выражениях говорится о следовании Телемаха за Афиной Палладой (Od. II 406, III 30). Алкивиад у Платона (Conv. 220 с) говорит об участии Сократа в одном военном походе и прибавляет слова: "Послушайте теперь, на какое деяние дерзнул он бесстрашно". Эти последние слова - гомеровские (Od. IV 242; ср. 271). Когда Сократ приглашает своего собеседника производить исследование до тех пор, пока тот "не изведает коней Евтифрона" (Grat. 407), то он здесь тоже перефразирует известные стихи из Гомера (Il. V 221-222, VIII 105-106).