В данном случае Платон не говорит, что нужно понимать под красотой, если она не пронизана идеей справедливости. Но, по-видимому, он имеет здесь в виду нечто определенное, как относительно здоровья, богатства и пр. Существует, следовательно, настоящая и подлинная красота (она есть в основе - справедливость, выражаемая ритмами и гармониями), и существует красота не настоящая и не подлинная (изображающая и восхваляющая жизнь несправедливую). Несправедливая жизнь - позорна и безобразна, а справедливая - выше всего и приятнее всего (662 а - 663 d). Ради воспитания справедливости можно даже допускать ложь и утверждать, что справедливость всегда хороша, хотя истина, в этом отношении, была бы прекраснее (663 de).

В связи с этим Платон дает теорию трех возрастных хороводов.

Детский хоровод Муз "со всяческим рвением перед всем государством открыто воспевает эти положения". Второй хоровод состоит из молодых людей, не старше тридцати лет, и посвящен Аполлону для призывания этого божества в качестве свидетеля истины и воспитателя молодежи. Что же касается третьего хоровода, то он состоит из людей от тридцати до шестидесяти лет и посвящен Дионису. Те же, кто имеет возраст больше шестидесяти лет и уже не может участвовать в пении, "те пусть будут сказителями мифов", касающихся этих же "самых нравственных правил, основываясь на божеском откровении" (664 d).

Чтобы понять, какое большое значение придает Платон хороводу Диониса, нужно вообще знать его мнение о пении и пляске для государства. По Платону, петь и плясать должны решительно все, всё государство целиком, и притом всегда разнообразно, непрестанно и восторженно. Отсюда и - Дионис. "Каждый человек, взрослый или ребенок, свободный или раб, мужчина или женщина, - словом, все целиком государство должно беспрестанно петь для самого себя очаровывающие песни, в которых будут выражены все те положения, что мы разобрали. Они должны и так и этак постоянно видоизменять и разнообразить песни, чтобы поющие испытывали наслаждение и ненасытную какую-то страсть к песнопениям" (665 с). Это - "самое замечательное из наипрекраснейших и наиполезнейших песен", что к тому же исполняется "наилучшей частью государства, внушающей наибольшее к тому же доверие - ввиду своего возраста и разумности". Поскольку же, однако, пожилые люди испытывают затруднения при участии в хороводах и часто даже испытывают отвращение к этому участию, особенно в театре, то для побуждения их к пению и пляскам нужно пользоваться вином. До восемнадцати лет вина вообще нельзя пить. С восемнадцати до тридцати лет его надо пить весьма умеренно. После сорока лет его можно пить более обильно на общественных пирах. "Этот способ заставить стариков участвовать у нас в пении не так-таки уж несообразен", потому что "Дионис даровал людям вино, как лекарство, помогающее при угрюмой старости" (665 с - 666 b).

По поводу подобного рода узаконений необходимо заметить, что сам Платон, правда, не в том месте, где мы ожидали бы, вносит некоторые коррективы: оказывается, что здесь выступает на сцену тоже обычный в этом произведении Платона неумолимый "законодатель", который "должен установить законы, касающиеся пиров, так, чтобы эти законы смогли заставить совершать все, противоположное тому, что делает человек, возымевший добрые надежды, ставший отважным, позабывший стыд более, чем должно, не желающий соблюдать порядка и выжидать своей очереди молчания, речи, питья и музы". "Они должны внушить этому человеку справедливый страх самого прекрасного (callistos) воителя против непрекрасной отваги (me calos), вошедшей в него, - страх божий, который мы назвали совестливостью и стыдом" (II 671 с - 672 а).

Железным законодательством скованы у Платона все священные песнопения, все пляски, которые оказываются реальным осуществлением закона (VII 802 b-с).

По Платону, совершенно неправ тот миф, который повествует о похищении у Диониса душевной сознательности его мачехой Герой и о наслании Дионисом этого безумия людям ради мести (672 b). Наоборот, "вино дано, как лекарство, для того, чтобы душа приобрела совестливость, а тело - здоровье и силу" (672 d). Даже более того, опьянение вовсе не есть развлечение, а только воспитание здравомыслия (673 е - 674 а). Поэтому, с точки зрения Платона, очень хорошо поступают в Карфагене, где при исполнении государственных обязанностей, будь то в течение должностного года или во время каких-либо важных совещаний, всем гражданам сверху донизу вообще запрещается употреблять вино. Люди, "обладающие разумом и правильным законом", в этих случаях могут пить только воду, так что и виноградников в большом количестве государству не понадобится (674 b-с).

И все же эта теория винопития не может не вызывать удивления у современного читателя, в то время как у Платона эта теория - целая составная часть эстетики, поскольку она объясняет третий вид хоровода, именно дионисийский. Но еще более того, в "Законах" дается целая диалектика винопития, оно подробно рассматривается наряду с разными другими предметами, могущими быть то полезными, то вредными и требующими специального упорядочения (I 638 с - 639 е). Выставляется принцип, что "совершенно неуместно", если бы, "услышав лишь одно упоминание об опьянении, одни тотчас стали его порицать, другие - хвалить" (638 d). На нашем языке мы сказали бы, что винопитие у Платона диалектично. Как для нас диалектическое развитие невозможно без закона единства противоположностей, так и для Платона его питейная эстетика выдвигает на первый план учение о "трезвом", "здравомыслящем" и лишенном всякого "смятения" "начальнике", который и направляет винопитие на пирах в сторону воспитания нравов, делает возможным "законное и надлежащее совершение пиров" и превращает питейное дело в огромное государственное мероприятие (640 а - 641 b). И это для Платона не пустые фразы. Тут не только эстетика, но даже целая философия питейного дела.

Рассуждая чрезвычайно трезво, Платон называет каждого человека куклой, независимо от того, нужны ли богам эти куклы как игрушки или для какой-нибудь серьезной цели. Для Платона в данном случае важно только то одно, что человек - кукла; а какое назначение подобных кукол - это его даже и не интересует. Кто-то дергает эти куклы за шнурки и нити, так что куклы эти совершают какие-то движения: а кто дергает, это даже и не важно. При таком трезвом подходе к природе человека Платон находит в нем три основных аффекта - удовольствие, страдание и надежду. "Над всем этим рассудок, взвешивающий, что из них лучше, что хуже. Он-то, став общим установлением государства, получает название закона" (644 с - 645 а).

Нить, которая идет от рассудка и которая является государственным законом, дает нам в питейном деле "священное и златое руководство". "Остальные нити - железные и грубые; только эта нить нежна, хотя и золотая". Рассудок (logismos) - "прекрасен (calos), кроток (praios) и чужд насилия (оу biaios)" (644 е - 645 а). "Этот миф о том, что мы куклы, способствовал бы сохранению добродетели", поскольку добродетель в этом случае определялась бы рассудком. И Платон здесь опять подчеркивает неважность вопроса о том, откуда государство этому научится, от богов ли или от какого-нибудь человека (645 b). У людей-кукол "не делает ли питье вина более сильными наслаждение, скорбь, гнев, любовь", а также "ощущения, память, представления, мысли", конечно, если избегать излишества (645 d - 646 d).