Тут он выставляет прежде всего тезис, что даже и творчество образов вовсе не бывает таким простым, как это представляется софисту. Прежде всего творческие искусства могут быть божественными и человеческими (232 b, 265 b-е, 266 а), и, кроме того, оба эти искусства и у богов и у людей могут создавать либо вещи (aytopoieticon), либо только образы вещей (eidolopoieticon, 266 d). Образотворное искусство и есть то, на которое способен софист, потому что не может же он на самом деле творить землю, море, небо и быть настоящим чудотворцем, а может только создавать об этом те или другие представления. Наконец, Платон это образотворное искусство называет тут еще подражанием (265 а), так что дальнейшее деление образотворного искусства будет в то же самое время и разделением видов подражания. После всего этого, - ограничив производительные искусства творчеством только одних образов, - Платон и приступает к рассмотрению производительных искусств.

Образотворное искусство, по Платону, делится на уподобительное, когда подражание вещи воспроизводит ее в буквальном по ее размерам виде, и фантастическое, когда изображается нечто не существующее, а только воображаемое, причем платоновский термин phantasticon, конечно, не имеет ничего общего с теперешними учениями о фантазии, а только обозначает собою такие образы, которым объективно ничего не соответствует (235 d - 236 с). Это "фантастическое" искусство делится у Платона на такое, где творец действует при помощи каких-нибудь инструментов, и на такое, где творец создает призрак без всяких специальных инструментов, своим собственным телом или голосом. Здесь Платон еще раз подчеркивает, что речь у него идет именно о подражании - то есть подражание он относит к специальной области призрачной фантасии (267 а). Это фантасийное подражание в свою очередь делится на подражание знающих предмет своего подражания и на подражание незнающих предмета своего подражания. Незнающие руководствуются только субъективным мнением (doxa), знающие же пользуются методом объективного описания (historia). Здесь, между прочим, Платон допускает очевидное колебание в своей терминологии, потому что несколькими строками выше он называл подражанием всю фантасийную образность; тут же называет подражанием только тот раздел этой последней, которая основывается на незнании и на субъективном, но не на historia, которая основывается на объективном знании (267 е). Подражание, значит, является здесь не просто субъективной фантасией, но в этой субъективной фантасии еще нужно отбросить всякое объективное знание и основываться только на субъективном мнении; и только тогда останется чистое подражание. Наконец, это последнее, будучи либо простым, либо притворным, проявляется в своей притворной части в виде либо общественных, либо частных разговоров, где оно является сплошным противоречием (266 d - 268 с). Тут-то и дается пятое определение софиста, которое резюмирует сам Платон, ведя его от создания противоречий к притворству, мнительному искусству, к фантасии, к творчеству субъективных образов, и притом человеческого, а не божеского типа (268 d).

Теперь подведем итог всех рассуждений Платона об искусствах в "Софисте". Сразу же бросается в глаза, что под искусством он понимает решительно всякую деятельность человека, да и не только человека, но и всех богов. Что касается человеческих искусств, то искусством здесь называется и всякая объективная деятельность человека и всякое его субъективное намерение. Любое приобретение чего-нибудь объективно существующего, например, всякая охота, птицеловство или рыболовство, рыболовство при помощи сетей или крючков, дневное или ночное, всякое ужение рыбы - все это для Платона искусства и искусства. Охота за кроткими или некроткими людьми, насилие, убеждение, дарение подарков, лесть, давание или получение денег - все это тоже разновидности искусства. Обмен, продажа, розничная или оптовая, собственное поризводство или продажа продуктов, сделанных другими, физическое довольство или преследование умственных целей, по Платону, тоже суть искусства. Состязание, борьба, насилие, словесное препирательство, судебное разбирательство, приведение противника к противоречию с самим собою, спор и болтовня, создавание противоречий ради самих противоречий, все это, по Платону, - тоже своего рода искусство. Говорить о таких ремеслах, как чесание, прядение и ткачество, даже и не стоит - это, по Платону, тоже самое настоящее искусство. Искусством является отделение подобного от подобного и лучшего от худшего. Отделение лучшего от худшего, или очищение, бывает телесное (тут много разного рода очистительных искусств) и душевное. Медицина, гимнастика, мытье в бане - разновидности искусства тела. Исправление аффектов, научение, вразумление, вообще воспитание - искусства, имеющие отношение к душе. Подлинно творческое искусство может творить либо вещи, либо образы. Образы можно творить либо соответствующие реальным соотношениям вещей, либо не соответствующие. И то и другое - все равно искусство. Однако даже когда образы не соответствуют никакой объективной действительности, можно или отдавать себе отчет в том, чему они подражают, или не отдавать отчета. Даже искусство, основанное только на одних субъективных представлениях, не имеющих никакого отношения к объективной действительности, даже искусство притворное, и даже искусство, жонглирующее противоречиями, одинаково получают у Платона название искусств. Читая "Софиста", в конце концов задаешь себе вопрос: что же, по Платону, не является искусством? Да, по Платону, решительно все существующее есть не что иное, как искусство, вся действительность только и состоит из бесконечного ряда различных искусств.

Другой вывод, который тоже бросается в глаза при чтении "Софиста", - тот, что Платон никак не различает искусство, науку, ремесло и практически-жизненное дело. Это легко усмотреть решительно на каждом члене дихотомических разделений, которыми заполнена значительная часть "Софиста". Если бы от Платона до нас дошел только один "Софист", то и в этом случае пришлось бы утверждать, что у Платона нет никакого существенного различия между художественным актом, научным построением, ремесленным изделием и практически-жизненной работой. Вот почему "Софиста" необходимо привлекать к анализу эстетики Платона; и жаль, что излагающие теорию искусства по Платону почти никогда не анализируют "Софиста".

Суждения Платона об искусстве, если иметь в виду искусство в современном смысле слова, поражают своей малочисленностью и скудостью. Областью подлинного искусства для Платона является диалектически построенный космос и даже просто сама диалектика. Об искусстве в современном значении этого слова мы узнаем только то, что "Тисий умно придумал и искусно написал" (Phaedr. 273 b), что "Нимфы, дочери Ахелоя (реки), и Пан, сын Гермеса, искуснее в речах, чем оратор Лисий" (263 d), что душа Эпея, строителя Троянского коня, имеет вид художницы (R. Р. X 620 с), что шутка не является чем-то более художественным или приятным, чем объективно обусловленное подражание (Soph. 234 а), или что в Египте в течение десяти тысяч лет произведения живописи или ваяния создаются при помощи одного и того же искусства (Legg. II 657 а; ср. VII 799 а, где говорится в этом смысле не об искусстве, но о "лучшем приеме"). Материал этот совершенно незначителен. Совсем другое дело, когда у Платона речь заходит о чистом уме, об его диалектике или о космосе в целом.

Заметим, что при конструкции у Платона художественного произведения речь идет только о чистом уме - даже не о рассудке. Рассудок, взятый сам по себе, создает не настоящие искусства, а только те, которые основаны на отвлеченных ипотесах, - такова геометрия (R. Р. VI 511 с). Рассмотреть что-нибудь "путем искусства", то есть соответственно требованиям разума, это значит идти от целого к частям и от частей к целому (Phaedr. 265 d). Причастный к искусству, совершенно ясно разделяя сложное на простое и объединяя простое в сложное, яснейшим образом понимает свойства всего простого (270 е). Искусство научает поступать согласно природе, когда мы научаем ту или иную душу, простую или сложную, переходя от простого к сложному или от сложного к простому (277 с). Обладающий искусством слова знает, что для слушателей является общим и что частным, иначе он не будет обладать искусством слова (273 е). "Знаток сущности колесницы" - тот, кто может разложить ее сущность на четкие элементы и соединить их в целое, познаваемое умственно, а не только чувственно (Theaet. 207 с). "Настоящее искусство государственного правления печется не о частном, но об общем интересе, ведь общность интересов связует, частные же интересы разрывают государство", - потому что в этом случае и частные интересы будут соблюдаться лучше и потому что в течение всей жизни частное не будет мешать общему (Legg. IX 875 b). Таким образом, высшая форма искусства есть диалектика общего и единичного.