Можно ли на этом основании в проблеме художественного воспитания считать Платона идеологом рабовладения? Ни в каком случае. Как аристократ, Платон относится к третьему сословию с ярко выраженным презрением. По Платону, не нужно подражать женщинам, особенно дурным, злословам, пьяницам, бешеным, лукавым, а также "кузнецам, прочим мастерам, перевозчикам на весельных суднах и их начальникам и другим в этом роде людям" (III 396 а).

Вся социально-экономическая теория Платона - вовсе не рабовладельческая. Скорее, он проповедует какое-то крепостничество, но не в очень точном смысле этого слова. Крепостничество получается здесь не личное, но государственное. Платон, конечно, не дошел до полного преодоления рабовладельческих предрассудков, однако все его "Государство" несомненно есть порыв, пусть часто беспомощный, к этому преодолению.

Платон пишет в "Государстве" (IX 578 е - 579 а): "Если бы кто из богов, взяв из города одного человека, у которого было бы до пятидесяти или еще более рабов, переселил его с женою и детьми, со всем имуществом и слугами в пустыню, где ни один свободный человек не мог бы помочь ему, то в каком сильном и великом страхе, думаешь, был бы он за себя, за детей и за жену, как бы рабы не убили их? - В величайшем, думаю... - Не был ли бы он принужден некоторым из своих рабов даже ласкательствовать, многое обещать, отпускать их на волю, не ожидая их просьбы, и сделаться льстецом собственных служителей? - Крайне необходимо... а иначе погибнет".

Многие комментаторы считают подобное рассуждение Платона доказательством его рабовладельческой идеологии. Думают, что если народная масса не слушается своего вождя, то это означает необходимость порабощения этих масс и превращения их в беспрекословно подчиняющихся рабов. Однако такое понимание указанного текста из Платона основано на том, что этот текст выдергивается из общего контекста данного места "Государства", а контекст заключается здесь в ниспровергающей критике тирании. Платон здесь не проповедует рабства, но критикует тиранию; и массы должны повиноваться тирану не как его механическое орудие, но как воплощающие в себе, вместе со своими правителями, идеалы вечной справедливости и добра.

в "Государстве" Платон считает третье сословие не только вполне равноправным с первыми двумя сословиями, но в своей экономической свободе это третье сословие безусловно превосходит первые два сословия и попросту даже не сравнимо с ними по своей независимости.

Соответственно нужно рассуждать и о теории художественного воспитания в "Государстве".

Необходимо сказать, что, будучи аристократом, Платон, вообще говоря, презирает все низменное, все обывательское и "хамское". Раб для него, скорее, какой-то "хам", которым может оказаться и вовсе не представитель третьего сословия, а вообще всякий человек, даже самого высокого происхождения. Устроители города у Платона нисколько не интересуются исполнением слугами и служанками их обязанностей, точно так же как они не интересуются психологией или физиологией женщин или моралью дурных людей (III 395 е). Несправедливость, по Платону, совершенно одинаково порождает раздор среди всех людей, свободных и рабов, "мешая им действовать сообща" (I 351 d). Тимократы порабощают вообще всех свободных, так что понятие раба при тимократии становится чрезвычайно широким (VIII 547 с). Когда говорится, что демократия не терпит никакого рабства, под рабством здесь у Платона понимается, скорее, услужливость (VIII 563 d). Такое же психологическое понимание рабства имеется в виду Платоном и там, где он говорит, что прежние демократические свободы, при которых сдерживались аффекты, при тирании оказывались рабством (IX 574 d). Народ, по Платону, попадает "из дыма рабства [в демократии] в огонь рабов деспотизма" (VIII 569 с). Свободные при тирании подчиняются "тягчайшему и самому горькому рабству" (там же).

что рабство Платон понимает весьма условно, расплывчато и в зависимости от исторических обстоятельств. Раб при одних обстоятельствах делается свободным, а свободный при других обстоятельствах делается рабом. Так происходит при тирании (I 344 b, VIII 567 е, 569 а). Сильный, но несправедливый город стремится порабощать другие города, и те раболепствуют перед ним (I 351 b). "Излишняя свобода, естественно, должна приводить как частного человека, так и город ни к чему иному, как к рабству" (VIII 564 а). Печение хлеба, готовка кушаний, ткачество, сапожное или кожевенное дело - услуживающие телу рабские искусства по сравнению с врачеванием или гимнастикой (Gorg. 518 с). При слушании Гомера нужно "больше бояться рабства, чем смерти" (R. Р. III 387 b). О том, что Платон не понимает рабства экономически, но в очень широком и психологическом, и военном, и сословном, и эстетическом и во всяком другом смысле, ярко свидетельствуют следующие фразы (Alcib. I 135 с): "Злу приличнее быть в рабстве" и "зло есть нечто, свойственное рабству".

Платон вообще заботится о счастье и блаженстве целого государства, и благополучие он исследует для каждого из трех сословий. Правда, благополучие это каждый раз разное, "и мера счастья" у него для каждого сословия разная, в зависимости от природы людей (IV 421 с). Адимант, один из собеседников в "Государстве", озабоченный тем, что воины ввиду своего аскетизма не будут слишком счастливы, возражает Сократу, тоже собеседнику в "Государстве":

"Чем, однако же, защититься тебе, Сократ, когда кто скажет, что этих людей делаешь ты не слишком счастливыми - и притом по собственной их воле? Ибо, справедливо имея город в своей власти, они не пользуются никаким его благом, как другие, которые приобретают поля, строят прекрасные и огромные дома, покупают соответствующую им мебель, приносят богам особенные жертвы, принимают гостей, да еще, как ты сейчас сказал, собирают золото, серебро и все, что признается за необходимое иметь людям счастливым. Ведь это просто, можно сказать, как бы наемные надзиратели, которые сидят в городе, занимаясь, кажется, только караулом. - Да, отвечал я; и притом караулят лишь из-за хлеба и, кроме хлеба, жалованья, подобно другим, не получают, так что и предпринимать частные путешествия, если бы захотели, и дарить любовниц, и для удовлетворения каким-нибудь другим желаниям сорить деньгами, - хотя сорители-то их и представляются людьми счастливыми, - им не позволительно... Но... нет ничего удивительного, если и эти таким образом будут людьми самыми счастливыми, - только ведь мы устрояем город, смотря не на то, как бы нам сделать счастливым исключительно этот класс народа, а на то, каким бы образом упрочить счастье целого города... Теперь мы, по обычаю, о счастливом городе составляем себе понятие не частное и берем его относительно не к нескольким человекам, а к целому..." (419-420 b).

Платон, во-первых, считает третье сословие счастливым и, во-вторых, наделяет его такими материальными благами, которые безусловно запрещены для первых двух сословий. Где же тут рабство?

Правильную характеристику третьего сословия у Платона дает В. Я. Железнов:

"Давай устраивать город в нашем уме с самого начала", предлагает Сократ и непосредственно прибавляет: "а устроит его, как кажется, наша потребность". И Сократ перечисляет потребности: первая и самая великая - добывание пищи, потребность в поддержании жизни. Вторая - постройка жилища, третья - изготовление одежды и подобных предметов. Каким же образом, спрашивает Сократ, государство будет справляться с изготовлением всего этого? Не так ли, что один будет земледельцем, другой - домостроителем, третий - ткачом? Не присоединить ли сюда кожевника и еще кого-нибудь из прислужников телу? "Совершенно так" (отвечает собеседник Сократа Адимант). "Стало быть, продолжает Сократ, самое скудное государство составится из четырех или пяти человек". - Кажется. "Так как же? - продолжает Сократ, - должен ли каждый из них приобщить свою специальную работу ко всем остальным, например, земледелец должен ли приготовлять пищу для четырех и употреблять четыре части своего времени и труда на употребление пищи и таким образом входить в общение со всеми другими? Или, не заботясь о них, он заготовит для себя одного четвертую часть пищи в четвертую часть времени, три же остальные части употребит на изготовление дома, одежды и обуви, занимаясь не соединенной с другими работой, а будет делать свое дело только для себя самого?" И когда собеседник высказывается, что способ разделенного труда, пожалуй, удобнее, Сократ поясняет ему, в чем тут дело: "Нет ничего странного, клянусь Зевсом... Я уже и сам понимаю... что каждый из нас рождается не совсем похожим на каждого другого, но по природе отличным, способным один - к одной, другой - к другой работе...". "Что же? Лучше ли будет выполнять работу тот, кто занимается многими искусствами, или тот, который занят одним?" И, получив утвердительный ответ о превосходстве занятия одним делом, Сократ поясняет опять, что при специализации занятий у работников создается выигрыш во времени, ибо время не ждет, когда работник освободится от другого занятия. При разбрасывании между различными занятиями - наиболее благоприятное время для выполнения работы может быть упущено, и, наоборот, всякая работа идет лучше и легче в условиях, наиболее для нее благоприятных, если работник сосредоточится на ней одной, оставив заботу о всяких других занятиях. После этого Сократ развивает дальше свою мысль о специализации занятий: перечисляемые пока специалисты нуждаются в орудиях для их работ; если орудия эти должны быть сделаны хорошо, изготовлением их должны также заняться специалисты дела. Земледельцу понадобится плуг и заступ и другие орудия, многое нужно и домостроителю, и ткачу, и кожевнику. А ведь кроме указанных мастеров нужны еще другие ремесленники - столяры, медники и пр. Государство, таким образом, разрастается значительно, по сравнению с первоначальным предположением, а ведь в него не включены еще необходимые вспомогательные работы: чтобы земледелец мог пахать землю, домостроители - возить тяжести для построек, а ткачи и кожевники - получать шерсть и кожу как материал для их работ, необходимы скотоводство и, значит, люди, специально занятые пастьбой волов, овец и других животных. Но и этого еще недостаточно. Государство не может обойтись без ввоза продуктов из других государств, за что оно должно отпускать свои товары и, следовательно, производить их больше, чем необходимо только для внутреннего потребления. Работающих потребуется больше. Но кроме этих добавочных работников понадобятся специалисты по самому товарному обороту, купцы - посредники в купле-продаже продуктов, вывозящие и ввозящие товары. А для них, если торговля будет совершаться морем, понадобится много других людей, умеющих выполнять работы, связанные с морской перевозкой. Но и внутри государства в силу трудораздельности его хозяйственного строения обмен товарами, производимыми специалистами, должен также предполагать некоторую организацию. Ведь ради такого хозяйственно-менового общения, говорит Сократ, мы устраивали и самое государство. Очевидно, замечает его собеседник, что общение это должно происходить через продажу и покупку. Значит, говорит Сократ, из этого у нас возникает рынок и "монета, знак для обмена". Но не один рынок, а и специальные деятели рынка - мелкие торговцы. Если земледелец или ремесленник привезут на рынок свои продукты не в то время, когда туда прибудут другие производители продуктов, которые пожелали бы обменяться с ними своими продуктами, они не станут дожидаться и сидеть на площади, теряя нужное для них время. Есть особого рода люди, которые выполнят для них необходимую услугу, то есть внутреннее торговое посредничество, люди слабые телом и непригодные ни для какой иной работы. Они-то и сидят на рынке, покупая за деньги, что другим необходимо сбыть, или продавая за деньги те товары, какие другие желают приобрести. Таких торговцев Сократ называет capeloys в отличие от emporoi - ведущих внешнюю торговлю.