Досократовские мыслители вообще были полуфилософами, полупоэтами, и К. Йоэль был, вероятно, прав, когда доказывал, что вся досократовская философия есть просто отдел лирики, (лирики, разумеется, не в нашем, а в античном смысле слова).

У Платона иной раз целые произведения только и состоят из речей. Такова прежде всего "Апология Сократа", таков "Пир", таково многое в "Протагоре", "Федре" и "Государстве". Речи Платона - это предмет целых исследований и целых обширных диссертаций. Самый диалог Платона является часто диалогом только формально, а на самом деле, если исключить малозначащие вопросы или ответы, многие диалоги Платона тоже являются речами или собранием речей.

В своем искусстве красноречия Платон был, безусловно, виртуозом. Он нисколько не уступал здесь общепризнанным греческим ораторам. Ни "Апология Сократа", ни "Федр", ни "Пир" даже и формально не являются диалогами. В "Апологии" вообще нет ничего, кроме трех речей. "Федр" фактически является трактатом по теории красноречия, а содержащиеся здесь три речи о любви являются только примерами ораторского искусства. "Пир", если не считать ничтожных по своим размерам вступления и заключения, тоже состоит из семи речей, причем речи эти настолько красивы, настолько изобилуют ораторскими приемами, настолько оригинальны, утонченны и изысканны, что и они заслуживают специальных исследований.

Наконец, если досократовских мыслителей необходимо считать полуфилософами, полупоэтами, то софисты вообще известны как ораторы; критиковавший их Сократ тоже вносил в античную философию тот драматический, разговорный и диалектический элемент, который вошел во всю античную философию в качестве ее центральной черты. И вообще вся античная философия и эстетика немыслимы без восторженных разговоров, нескончаемых споров и изощренного красноречия, так что плох историк античной философии и эстетики, который понимает античную мысль на манер новой европейской систематики и абстрактного мышления. Самый абстрактный греческий философ Аристотель увлекался поэтикой и риторикой нисколько не меньше, чем Платон и все другие античные мыслители. А такие возвышенного типа идеалисты, как неоплатоники, никогда не писали только отвлеченно. Их речь почти всегда полна агитации и пропаганды. Они часто комментировали других философов, а это тоже приводило их к неизбежному диалогу с этими философами.

Даже такой отвлеченный философ, как Плотин, при изложении своих мыслей часто задает вопросы сам себе, как бы сам с собой беседует, как бы сам себя агитирует. Многие неоплатоники излагали свои философские мысли то в виде писем, то в виде молитв, то даже в виде самых настоящих стихотворений.

Начиная от Гомера, у которого имеется не только масса речей, но и эти речи занимают у него по нескольку страниц в наших изданиях, и кончая Юлианом или Проклом, вся античная литература оказывается пронизанной и наивным красноречием, и искусственной риторикой, и эпистолярным жанром, и изящными стихами (которым отдавал большую дань, между прочим, и сам Платон), и гимнами. Поэтому нет ничего удивительного в том, что также произведения Платона все пронизаны красноречием, причем весьма талантливым, а его теоретическая философия и эстетика вся пронизана теорией ораторского искусства. Платон - это один из виднейших античных ораторов, а его эстетика - одна из виднейших античных теорий красноречия.

И можно только пожалеть, что до сих пор философия Платона, эстетика Платона и его теория ораторского искусства все еще излагаются отдельно, независимо одна от другой, все еще не излагаются как единое, синтетическое целое и все еще излагаются отдельными исследователями, как будто бы это были действительно отдельные и не связанные между собою филологические дисциплины.

Итак, можно и нужно говорить не только о риторических теориях Платона, но и об его собственном риторическом творчестве. Платон сам является выдающимся античным оратором.

Некоторые необходимые сведения об ораторском творчестве Платона можно найти уже в старой литературе о Платоне{55}, хотя, повторяем, ораторское творчество проявилось у Платона, во-первых, в чисто ораторском изложении мифов и, во-вторых, в том, что можно назвать речами в собственном смысле слова. . Что касается первой области, то сейчас мы только перечислили эти знаменитые платоновские мифы-речи: о Прометее и Эпиметее (Prot. 320 d - 322 а), об Эросе (Conv. 203 b - 212 с), о подземном мире и круговращении душ (Gorg. 523 а - 526 е), (Phaed. 107 с - 108 с; Phaedr. 246 а - 249 d; R. Р. X 614 b - 621 d), об Атлантиде (Tim. 20 d - 25 d; Critias. 108 e - 121 с), о мировых периодах (Politic. 268 d - 270 b).

Что же касается речей Платона в обыкновенном смысле слова, то И. Новак{56} различает у Платона подлинные речи и речи подражательные. К подлинным речам И. Новак относит две сократовские речи в "Федре" (Phaedr. 237 а - 241 е, 244 а - 257 b, в противоположность речи Лисия в том же диалоге (Phaedr. 231 а - 234 с), речь Сократа в "Пире" (Conv. 199 с - 212 с), пародийную речь в "Менексене" (236 d - 249 d) и отчасти "Апологию Сократа". Подражаниями речей являются, по И. Новаку, первые пять и последняя речь в "Пире", речи в "Протагоре", "Теэтете" (166 а - 168 с) и отчасти речь в "Менексене". Не входя в анализ всех этих речей, мы можем сказать только о речи в "Менексене", а именно то, что она действительно производит некоторого рода двойственное впечатление. С одной стороны, произносящий эту речь Сократ подражает, как он говорит, своей учительнице Аспазии и своему учителю музыки Конну (235 е - 236 а), да, кроме того, эта речь мыслилась как речь, произносимая на традиционном ежегодном траурном празднестве в честь афинян, павших на войне.

С другой стороны, однако, Платон явно имеет в виду осмеять в этой речи привычку тогдашних изысканных ораторов чересчур украшать свою речь, вопреки ее логической последовательности и с приведением путанных исторических фактов. Одна эта речь в "Менексене" является в науке самым настоящим предметом риторического исследования.

Недаром Цицерон (De offic. I. 4) признает, что Платон, вообще говоря, был бы крупнейшим оратором, если бы посвятил свое творчество ораторскому искусству{57}. Этого же мнения придерживались и многие позднейшие античные авторитеты вроде Дикеарха, Дионисия Галикарнасского, Плутарха, Диогена Лаэрция и других.

Прежде чем заняться двумя основными диалогами Платона, посвященными теории ораторского искусства, именно "Горгием" и "Федром", упомянем некоторые отдельные суждения его о риторике.

Уже в "Апологии Сократа" (17 а-с) Сократ говорит о силе ораторского искусства, различает его хорошие и дурные стороны, боится, чтобы судьи не приняли его за оратора, и убеждает их в том, что он вовсе не оратор, который гоняется за украшениями речи, но что он будет говорить простыми, безыскусственными и правдивыми словами.

О том, что оратор должен держаться только правды, Сократ в этой речи говорит еще раз (18 а), так что, по его словам (24 а), один из его обвинителей, Ликон, будет даже мстить ему за то, что он, Сократ, не оратор.

В другом месте (Menex. 235 е - 236 а) Сократ называет своей учительницей Аспазию, жену Перикла, научившую его говорить не хуже, чем если бы учителем его был Антифонт. Едва ли это заявление Сократа нужно считать ироническим. Он нисколько не гнушался быть учеником женщины, как это мы знаем по его речи в "Пире", где своей учительницей теории любви он называет Диотиму из Мантинеи.

Среди искусств, которые научают складывать звуки в слоги, слоги в слова, слова в предложения и т.д., Платон (Crat. 425 а) называет именно красноречие. Оратор убеждает толпу, в то время как обычный собеседник убеждает только одного (Alcib. I 114 с). Ораторы часто "дышат ветром политики и не имеют знания о наилучшем" (Alcib. II 145 е).