Оба ствола смотрели аккурат в грудь Родину. Тот успел лишь подумать: «Какая жалость – погибнуть и не завершить дела!» Время замедлилось, и было видно, как Шароевский начинает давить на спусковой крючок, а на его лице расплывается зловещая ухмылка. Прицел ему сбил кристалл соли, попавший под колесо. Ствол качнулся вниз, и пламя ударило под тележку.

Родин и Максим полетели кубарем на пол тоннеля. Выстрел угодил прямо в ось и переломил ее. Похитители удалялись, а Шароевский начал раскатисто хохотать. Ярость исказила лицо Родина. Он выхватил револьвер и выстрелил не целясь. Хохот прервался. И в следующее мгновение тело Шароевского свалилось с тележки. Еще через миг она вместе с карликом, его помощниками и жертвой скрылась за поворотом.

– Нее-еет! – душераздирающе закричал Максим. – Сестрички, любименькие, простите!

Родин положил ему руку на плечо и крепко сжал его.

– Я не люблю клятв – бесполезное занятие похваляться чем-либо заранее. Но я тебе обещаю, что мы найдем девушек. Даже если придется идти до края земли. И мы отомстим тем, кто их украл. Пусть их прикрывает хоть целая армия.

И столько было уверенности в его голосе, столько несгибаемой стали, что Максим сразу понял – да, так оно и будет…

Колеса пролетки нервно стучали по раздолбанной загородной дороге, спицы поскрипывали, будто жаловались на свою нелегкую судьбу, да и прочие части экипажа вплетали свои стоны в общую минорную увертюру. Небо затянули низкие тяжелые тучи, отчего оно стало серым, будто выцветшим. Казалось, еще пара минут и они должны были обрушиться на землю стеной воды. И где-то вдалеке протяжно кричала неприятным голосом какая-то особенно громкая птица. Словом, все вокруг находилось в полной гармонии с подавленным настроением наших героев.

Молодой мичман безвольно опустил плечи и так ссутулился, что со стороны его вполне можно было принять за уродца-горбуна. Горе от потери сестер буквально выпило из него все соки.

Впрочем, сидящий рядом Родин тоже не выглядел цветущим. Он побледнел, щеки его потеряли привычный здоровый румянец, под глазами залегли синеватые тени, а на лбу явственно проступило несколько глубоких морщин. Он был напряжен как струна, которая готова была лопнуть в любую секунду.

Ах, если бы он только мог, как в сказке, обернуться волком, он бы тотчас нагнал похитителей и растерзал их! Будто Иван-царевич, он бы вызволил из рук чародеев свою царевну… Только по всему выходило, что он – Иван-дурак и снова оказался ни с чем.

Пустой взгляд Георгия был устремлен за горизонт, казалось, что он впал в какое-то волшебное оцепенение, будто околдованный. Но на самом деле под этой холодной личиной скрывалась жаркая работа мозга. Котлы его мыслей кипели на полную, а сам врач только подбрасывал в них угля.

«Отчего Юленька поступила так неразумно? Да, она думала, что ее жертва поможет избавить сестру от горестей заключения, но разве не лучше было все обсудить?! Разумеется, он, Родин, ей бы запретил подвергать жизнь такой опасности… Поэтому она к ним за советом и не пошла. Храбрая, отчаянная малышка!»

Родин глубоко вздохнул и снова замер. О, как бы ему хотелось удержать прекрасную девушку от такого опрометчивого поступка, как бы ему хотелось заключить ее в объятья и оставить подле себя навечно! Разделить с этой истинной валькирией все приключения и радости, которые только готовит им жизнь…

«Да, навечно-то никак не выйдет», – одернул Родин сам себя. Он ведь уже дал слово другой. Полиньке. Чудесной нежной девушке, которую приняли за сказочную воительницу и увезли за тридевять земель. А ведь она совсем не такая. Она чуткая и скромная, ласковая и храбрая… Каково ей сейчас вдалеке от дома, от родных, в лапах этих чудовищ? У Родина защемило сердце.

Не мог он разорваться между сестрами Савостьяновыми! Каждая из них была ровно то, что он искал. Соединить бы их в одну – была бы чудо-женщина… Но их было две, и обе были в беде! На роду, видимо, Георгию написано спасать своих возлюбленных… Только как это сделать на сей раз?! Карлик скрылся, Шароевский умер, так и не выдав тайны. Опять они там же, где начинали: глядят на уравнение, в котором одни неизвестные, а ошибок в решении делать нельзя, потому что время не на их стороне.

От злости на себя и на всю сложившуюся ситуацию Георгий, который вовсе не отличался спокойным нравом, начал комкать в руках тряпку, что лежала у него на коленях. Через несколько секунд этих манипуляций он уставился на объект вымещения злости и, несколько раз моргнув, затейливо выругался. Емкую фразу можно было расшифровать так: вот ведь простофиля, сижу здесь, сопли на кулак наматываю, а карманы плаща, что с карлика стянул, не проверил! Вот почему уныние – смертный грех! Только ему поддашься да руки опустишь, сразу обо всем на свете позабудешь. Засосет тебя горе в трясину, да так там и сгинешь. Нет! Это совсем не по-русски! Нет такой беды, с которой наш человек не справился бы!

Родин сразу ощупал внутренний карман: он сам обычно хранил что-то ценное именно в нем и был уверен, что мерзкий карлик поступал так же. Пальцы мгновенно ухватили что-то твердое. Несколько секунд он боролся с одежкой, пытаясь понять, где лицо, а где изнанка, наконец прорезь кармана обнаружилась, и Георгий извлек оттуда сверток. При ближайшем рассмотрении он оказался диковинным свитком из дубленой кожи, каких уже давно не делают. На первый взгляд это была реликвия тех времен, когда летописи были не пережитком древности, а сборниками актуальных новостей. Родин развернул свиток: его коричневая поверхность была сплошь испещрена странными значками, будто палками какими-то. Имелись и иллюстрации: волки, огромное затейливое дерево и дракон. Полный набор какой-то чертовщины, одним словом.

– Глядите, – Родин, не церемонясь, ткнул Максима локтем в бок, демонстрируя добычу. Он частенько забывал о правилах этикета, когда бывал чем-то увлечен. В такие минуты в нем бывало больше от авантюриста деда Пётры, чем от богобоязненного и учтивого отца.

Савостьянов бросил на свиток равнодушный взгляд и без эмоций резюмировал:

– Это руны древнескандинавские.

– Да вижу я, что руны… Только что нам с того? Тут вот еще что-то есть, – Родин обшарил другой карман и вынул из него странный кристалл. Повертел его в руках, понюхал. – Будто бы соляной, морем пахнет… Вы что думаете?

Максим снова посмотрел на компаньона. Но на этот раз в его глазах стал разгораться огонек. Кажется, до моряка, наконец, дошло, что чудные артефакты Родин берет не из воздуха, а из плаща похитителя, а значит, это все не безделушки с ярмарки, а важные улики!

– Едрить твою надвое! Родин, друг мой дорогой, а я ведь эту галиматью прочитать могу! – парень рассмеялся. – Да не смотрите вы так на меня! Я ж после окончания морского корпуса был отправлен на практику, чтобы звание мне присудили. Гардемарина то бишь… Это уже потом, после практики годичной, мичмана дают, но не в этом дело! – Максим махнул рукой и полез в карман за фляжкой, которую, как обычно, держал при себе. – Я ж коргардом… гардемарином корабельным ходил в Данию на яхте «Северная» на верфь «Бурмейстер и Вайн». Уж не знаю, говорят ли вам эти названия о чем, да только там в тот момент на воду спускали яхту «Штандарт».

Родин кивнул. Кто же в империи не слышал про нее?! Яхта-красавица регулярно мелькала в газетных заголовках: уж больно государь любил на ней принимать именитых гостей. Кто только ни побывал в ее строгих и элегантных, украшенных деревом, но без лишней вычурной позолоты, каютах: сиамский король, император Германии и президент Французской республики. А Вильгельм Второй гостил даже дважды. Только вот Георгий никак не мог понять, к чему ведет Савостьянов. Не будет же он рассказывать всю историю нового судостроения? Максим, заметив, что его не понимают, помахал ладонью, как бы говоря, что он приближается к сути.

– Мне посчастливилось участвовать в ходовых испытаниях яхты. Ходили мы и к берегам Норвегии, в порты, конечно, заходили, – Максим сделал глоток из фляжки и протянул Георгию, тот не отказался. – И в одном порту подобрали мы занятного пассажира, профессора. Такой чудной! Бакенбарды – что твое мочало, усы аккуратные, локоны вечно напомажены, а очки кривые! И глаза жутко косили, наверное, от учености его. Он все время с книгами ходил, кашалот ему в глотку! А как голову от них отрывал, так нападал на всех с расспросами. И прицепится хуже, чем клещ! Короче, надоел он всем очень быстро…