Извозчики сникли.

– Опять, поди, к Андрей Иванычу артисты едут. Верно, с самого Киева, раз он их самолично встречает.

– Бери выше, с самого Питербургу!

– Должно, итальяне какие-нибудь али немчура… Ишь, как пенсне высверкивает!

В экипаже гостей с Альбиона ждал сам Андрей Иванович, он же сэр Ричард Вильямс, резидент Секретной службы его величества в стратегически важном Черноморском регионе Российской империи. Красношеий и короткопалый, с голым подбородком и короткими русыми бачками, Вильямс был удивительно похож одновременно и на русского добряка-помещика, весельчака, балагура и любителя почаевничать, и на классического Джона Буля, не выпускающего из руки фляжку с виски. Блестящий лингвист, сэр Ричард в совершенстве владел восемнадцатью языками, в том числе наречиями малых народов, населявших Российскую империю, включая уйгурский диалект, при этом говорил на них с акцентом той местности, в которой в данный момент проживал, что делало его идеальным кандидатом для работы на юге России.

– Рад приветствовать вас в Таврической губернии, джентльмены, – суховато сказал Вильямс, пожимая руки Мак-Роберту и Хью. – Я получил все инструкции из посольства накануне вашего приезда. Все уже организовано. Сейчас отвезу вас на свою дачу, где в вашем распоряжении будет гостевой дом, а завтра в пять часов утра мы отправимся в сторону скал Шайтан-Калаяр. Здесь, под моим сиденьем, находятся два ящика со снаряжением, которое может понадобиться вам в горах. Выберите то, что вам подойдет. Как вы уже, наверное, знаете, недалеко от берега будут стоять на рейде две мои яхты, «Илья Муромец» и «Добрыня Никитич»…

– Какие странные названия у этих яхт, сэр Ричард. Их же невозможно выговорить на нормальном языке! – воскликнул Мак-Роберт.

– Это герои русского фольклора. Впрочем, вам вовсе не обязательно заучивать эти имена наизусть, милорд. Завтра никаких других яхт на ближайшие сто миль вокруг вы не увидите. Возьмите еще вот это, – сэр Ричард протянул профессору маленький двуствольный пистолет очень крупного калибра. – Это двухзарядная ракетница. Дула помечены соответствующей цветам ракет краской. Когда вы завершите вашу миссию, возьмете груз и будете готовы встретить яхты, выпустите зеленую ракету. В случае каких-либо непредвиденных чрезвычайных обстоятельств выпускайте красную. Я постараюсь вам помочь и на всякий случай возьму на борт яхты человек десять местных, преданных мне головорезов, умеющих управляться с оружием. Но все же рассчитывайте на себя, ибо мои возможности небезграничны, к тому же я имею строжайшие инструкции по поводу собственного статуса в России. Я не имею права разоблачать себя, надеюсь, вы понимаете.

– Разумеется, сэр. Будьте уверены, мы ни в коем случае не поставим под угрозу вашу миссию, что бы ни случилось.

– Да, и еще одна деталь, джентльмены. Не далее, как вчера, мои люди заметили, как в сторону Шайтан-Калаяр направлялась повозка. В повозке было два человека, по виду татары. Вполне возможно, что это местные жители, которые направлялись на рыбный рынок в Судак. Хотя странно, что они решили поехать через Шайтан, а не по тракту. Дорога через скалы короче, но у местного населения Чертовы скалы пользуются дурной репутацией. Я не знаю, имеет ли значение этот факт для вашей миссии, но я посчитал нужным сообщить вам о нем.

– Спасибо, мистер Вильямс, мы учтем это обстоятельство, – кивнул профессор.

– Хорошо, господа. Я поеду на козлах, рядом с кучером, так что все конфиденциальные детали вашей миссии вы можете спокойно обсудить здесь вдвоем. Экипаж совершенно звуконепроницаем. Желаю вам приятного путешествия и советую иногда поглядывать в окна – виды здесь совершенно изумительные, – с этими словами он открыл дверь экипажа и поднялся к кучеру, оставив профессора и его ассистента наедине.

– Хью, согласись, британский сервис все же лучший в мире, особенно секретный, ха-ха-ха! – скаламбурил Мак-Роберт.

– Да, сэр, вы совершенно правы, – тихо ответил Хью, открывая ящики. – Полагаю, вы доверите мне выбор снаряжения?

Дальше с Иваном произошло примерно то же, что и с девочкой Соней из книжки «Соня в Царстве дива» английского писателя Льюиса Кэрролла[169]. Иван долго кувыркался по пологому склону, пока наконец не распластался на холодном камне. Ничего не было видно, разве что где-то наверху из маленькой расщелины тускло брезжил луч света. Гусев на ощупь вынул из торбы заранее заготовленную палку для факела, обмотанную пеньковой бечевой, серные спички, вставил палку между колен и зажег его. Глаза сперва ослепило ярким светом, но вскоре Иван проморгался и поднялся на ноги, высоко держа факел. И тут руки его затряслись, отчего отблески огня запрыгали, заскакали по каменному коридору с высоченным потолком и гладким отшлифованным полом. Вдали виднелась дверь – не стена, не скала, а именно дверь, испещренная арабскими письменами.

Иван оторопел, а потом начал прыгать и, размахивая факелом во все стороны, вопить:

– Получилось! Получилось! Нашел! Вот она, пещера! Вот они, сокровища!

Он прыгал до тех пор, пока совершенно не выдохся, а потом вдруг замер. За спиной явно зашуршали камешки, осыпаясь с самого верха каменного склона. Иван резко повернулся, и у него перехватило дыхание. Прямо перед ним стояла огромная фигура. Иван даже не успел шевельнуться, как фигура что-то сделала, отчего факел моментально погас, правда, только у Ивана в голове, и Гусев рухнул на каменный пол.

Утро отъезда выдалось хмурым. Моросил мелкий дождь, небо было серым, отчего на душе становилось как-то зябко и бесприютно. Когда Родин, беспрестанно зевая и поеживаясь, вышел на платформу, там его уже ждали Торопков и Смородинов. Сыщик выглядел так, будто и не ложился: сна ни в одном глазу, лицо свежее, выправка боевая. Профессор же заметно нервничал и все время теребил ручку старенького кожаного саквояжа.

Кроме сыщика и профессора на станции почти никого не было, только сидело на чемоданах и коробках большое семейство, перебирал свои тюки пожилой усатый коммивояжер, вышагивал взад-вперед отставной военный и смирно сидел на скамейке под большими часами мулла в чалме.

– Доброе утро, Георгий Иванович, – улыбнулся Торопков, протягивая Родину жилистую руку. – Поедем с комфортом, первым классом. В трех смежных купе.

Поезд Москва – Симферополь прибыл почти без опозданий и стоял на станции Александровского вокзала ровно семь минут – вполне достаточно, чтобы, не торопясь, занять свои места в купе. Профессору досталось купе отдельное, смежное с купе какого-то офицера, купе Родина и Торопкова были совмещенные. Поезд был полупустой: в мае в Крыму еще холодно, это к августу народу будет полно.

Вскоре Смородинов оттаял: сказывалась радость оттого, что его взяли на столь ответственное дело, он сильно суетился и всю дорогу почти не закрывал рта. Поскольку ехать было долго – трое суток с небольшим, Торопков и Родин сидели в купе сыщика, пили чай и вполуха слушали истории профессора, которые тот рассказывать любил и умел, за что старика обожали студенты.

– За что я люблю Крым? – начал Смородинов, вдруг волшебным образом преображаясь в какого-то средневекого ритора или древнего оратора. Голос его зазвучал как у чародея: то сильно и властно, то загадочно и грозно, то таинственно и двусмысленно. – За что Крым любят большинство профессиональных историков? Да за то, что на этом крошечном клочке земли причудливо сплелось множество мировых культур, народов, государств и целых цивилизаций. Это Восток и Запад, история греков и Золотой Орды, татар и запорожцев, первые церкви и мечети. Это легенда, это сказка! Если бы я умел петь, то спел бы вам песню Крыма, – песню, записанную нотами пещерных городов на нотном стане средневековых замков и крепостей, со скрипичным ключом дворцов, сохранившихся и поныне. Если бы я был актером, то сыграл бы вам величественную драму о силе человеческого духа среди неистовых декораций великой природы: синего моря, слитого с небом, подоблачной стены скал, игрушечных деревенек, которые словно уронил кто-то в хаос утесов и зелени. Но, увы, я всего лишь историк и посему расскажу вам о Крыме лишь сухим и скучным языком давно свершившхся фактов. Человек поселился здесь еще с незапамятных времен – около ста тысяч лет назад. Некоторые из археологических находок, как, например, погребение неандертальского человека в пещере Киик-Коба, относятся к древнейшим в Европе. В калейдоскопе истории древних киммерийцев сменили скифы, а их сменили тавры, давшие название горной и прибрежной части Крыма – Таврика, Таврия, Таврида.