«Видно, заткнули рот кляпом, изуверы», – с закипающей злостью подумал Родин и при этом отметил, что похитители больше не казались ему чинным польским семейством. Теперь эти трое выглядели как настоящие деловые люди. Та, которая в «Медвежьем ухе» изображала порядочную мать, уверенно правила тройкой, попыхивая сигаркой, а усатый псевдоотец семейства со своим якобы сыном заметили погоню и, кажется, собирались…

– Господа, пригнитесь! – крикнул Родин и потянулся за своим револьвером. В тот же миг грянули два выстрела и эхом прокатились по безмолвной черноте. – Все целы? Гленерван, не заденьте Полиньку! Юля, уберите руки от моей кобуры, прошу вас!

Оказывается, пока Родин оценивал диспозицию злоумышленников, переживая, чтобы англичанин из своего браунинга не зацепил переставшую извиваться, но все равно находящуюся на линии огня Полю, Юленька не теряла времени даром. Бойкая барышня, уверенная в том, что она чрезвычайно метко стреляет, добралась до родинской деревянной кобуры с длинноствольным револьвером ручной работы тульских мастеров и едва не обезоружила жениха своей сестры.

– Сейчас, сейчас, сестренка, потерпи, – шептала Юля, пытаясь извлечь тяжеленное оружие с невероятно длинным дулом и ввязаться в перестрелку.

Но Георгий вовремя пресек попытки выкрасть его револьвер и очень убедительно попросил девушку спрятаться в багажное отделение «от греха подальше». Максим поддержал его, используя такие словосочетания (папеньки-то рядом не было), что девушка ужом юркнула в свою норку.

Тем временем мерзкие поляки стреляли из своих наганов направо и налево. Максим сыпал проклятиями, то и дело порываясь прыгнуть на коляску, как пират на абордаж, вооружившись лишь своим кортиком. Но Родин и Юля умоляли его этого не делать, и мичман, страдающий от своей бесполезности, пытался деморализовать противника страшной бранью, которую ляхи, судя по их красным, как бурак, лицам отлично понимали.

Вдруг «Нэпир» круто вильнул.

– … – так выругался по-английски Гленерван-младший, резко тормозя, что даже Максим изумленно открыл рот.

Увы, наличие Полиньки как живого щита и спрятавшаяся за тучи луна сделали свое дело – ни одна из пуль, выпущенных гленервановским браунингом и родинским безымянным револьвером, не достигла цели, а вот наганы Лутковских оказались более удачливыми и пробили правое переднее колесо роскошного «Нэпира». Автомобиль, умело осаженный англичанином, медленно сполз в придорожную канаву и торжественно застыл, как павший скакун.

– Это провал, – проскрипел сквозь зубы Родин, с болью глядя вслед удаляющейся коляске.

Поляки ликовали, исчезая в тумане. Юленька рыдала. Максим молчал.

Пассажиры, кряхтя, выбирались на обочину. За время продолжительной гонки их порядком укачало. Максим с хрустом разминал суставы и отчаянно крутил головой, словно выполнял новомодный среди либералов японский гимнастический комплекс упражнений. Родин досадливо отряхивал запачкавшуюся одежду – казалось, вся пыль Польши впиталась в его платье. А вот Юленька повела себя как истинная леди. Сделав книксен, она обратилась к отважному водителю:

– Сэр, позвольте вас поблагодарить от всего сердца! Вы – настоящий джентльмен. Такими благородными юношами, как вы, должна гордиться Британия!

Джордж вспыхнул пунцовым румянцем – настолько ярким, что даже ночная мгла не могла его скрыть. А русские соратники Гленервана-младшего лишь добавили в топку дров, присоединившись к восхвалению качеств молодого аристократа. Максим с чувством пожал ему руку, сказав, что даже рад навалившимся неприятностям, которые позволили разглядеть отвагу брата-моряка. А Родин весьма лестно отозвался о его водительском мастерстве. Добила цветущего от счастья англичанина Юленька, внезапно подпорхнувшая к нему.

– И вообще, вы такой душка! Я счастлива, что на этой пустынной дороге мы оказались именно в вашей компании! – она легонько чмокнула в щеку остолбеневшего островитянина. Тот пробормотал что-то невразумительное в ответ, поклонился и схватился за запасное колесо. По всему было видно, что для отпрыска благородной фамилии куда проще заняться физическим трудом, чем пережить этот внезапный шквал чувств и откровенностей.

Тем не менее следовало решать, что делать дальше. Очевидно, разбойники двинулись в Варшаву, и следовало мчаться за ними по горячим следам. Требовать этого же от Гленервана было бы непорядочным. Он и так скорее всего получит нагоняй от отца за угнанный и помятый автомобиль.

– Кхм, сударь, – вежливо откашлялся Родин. – Мы оставим вас наедине с вашим могучим Буцефалом. Надеюсь, удастся устранить поломку до рассвета?

– Ни малейших сомнений! – фальцетом воскликнул все еще переживающий душевную бурю Джордж.

– А мы отправимся в город. Разведаем обстановку.

Троица направилась по дороге размашистым шагом. Юленька озорно помахала англичанину, и он несмело улыбнулся ей в ответ. Лутковские вместе со своей жертвой оторвались от погони буквально в полутора верстах от Варшавы, что было весьма кстати для пешеходов.

Темные улочки предместья быстро сменились сонными респектабельными улицами, на которых даже мерцали фонари. Разобраться в хитросплетении закоулков и тупичков между каменными зданиями посреди ночи было непросто. Выручила Юленька. Она торжествующе указала в нужном направлении и возглавила шествие. Вскоре троица стояла на пороге полицейского участка. Родин уважительно посмотрел на девушку.

– Нда-с, преудивительнейшая интуиция. Впечатлен, – и галантно открыл дверь своим спутникам.

В приемной горел свет, но было пусто. А из-за приоткрытой двери в кабинет доносились какие-то звуки. Родин отбил замысловатую дробь по косяку и шагнул внутрь, не дожидаясь приглашения.

За массивным дубовым столом восседал главный блюститель порядка. И он был хорош! Вислые усы топорщились, словно у принюхивающегося кота. Залихватский чуб, днем уложенный в благообразную прическу, застил правый глаз. А левый отливал темно-сливовым пламенем и при этом слегка косил на столешницу. На ней же царило великолепие, достойное кисти мастера фламандской школы. Изрядно покромсанный кабаний бок возвышался над витками ароматной чесночной колбасы. Крутобокие маринованные огурчики и луковки обрамляли блюдо с духмяным бигусом. Венчала натюрморт ополовиненная четвертная бутыль со сливовицей.

Полицейский не сразу разглядел гостей, но поняв, что он не один, воззрился на посетителей с немым гневным вопросом. Родин коротко поклонился и обратился к офицеру:

– Господин ротмистр, прошу прощения за столь позднее вторжение, однако мы крайне нуждаемся в вашей помощи.

Глаз хозяина полыхнул лиловым сиянием, а ус встопорщился еще более. Горделиво подбоченившись, он с чувством произнес:

– Ни розумем росийску мове!

Максим при всем желании не мог помочь выпутаться товарищу из лингвистической ловушки. Неожиданно вперед выступила Юленька. Она изящно поклонилась и бойко прощебетала:

– Подрожуяцы с пшиемночья витамы шляхетны пана![176]

Ее кавалеры еще не успели никак среагировать, а грузный ротмистр соколом вспорхнул из-за стола, пал на одно колено перед смутившейся девушкой и лобызал ее персты.

– Панна, вы словно ангел украсили своим присутствием мою скромную обитель! – сыпал он любезностями на весьма неплохом русском. – И вы, панове, – полицейский поднялся и поклонился гостям. – Располагайте мной, ротмистром Феликсом Фасолью из свентокшисских Фасолей. Буду счастлив помочь вам в сей тревожный час!

Полицейский проворно достал стопки и плеснул сливовицы мужчинам. Для девушки он вынул из секретера запыленную бутыль, выбил пробку и налил в фужер богемского стекла темного вина с густым ароматом. После этого вопросительно посмотрел на ночных визитеров. Юленька тем временем достала рисунки, взятые Георгием с Полиного стола. Она протянула их ротмистру и певуче задала вопрос:

– Шляхетны пан, якие роджине есть так?